Неживой и Ведьмачка

Она была в сотнях миров, прыгая от одного к другому в поисках укрытия. Навигаторы находили её всюду, куда бы она ни ступила. Это был лишь вопрос времени. Одни миры были открыты, в другие враг проникал постепенно, не в силах достичь их сразу. Но лишь один мир отпугнул Дикую Охоту по-настоящему. Мир, которому не потребовались ни Белый Хлад, ни война или чужая корысть, чтобы погибнуть… Просто наступил переломный момент, который должен был положить конец одному и дать начало другому, но что-то пошло не так, и этот мир замер на краю, балансируя над забвением в вечной минуте до смерти. Только не случилось ни засухи, ни сильного холода. Мир цвёл, его наполняли звери и растения разных форм, но болезненное предчувствие не оставляло путника, которому не посчастливилось попасть сюда. Лордран. Земли древних богов, если переводить с местного наречия. Какая ирония. Ведь тут уже давно не было не только богов, но и смертных. Города и деревеньки заполнял лишь прах и трупы, обречённые существовать без надежды на смерть. Они рады были бы концу, но, как и всё здесь, не могли сделать последний шаг, вечно возвращаясь к тому самому мгновению до… Цири думала лишь о том, как выбраться отсюда, куда прыгнуть дальше, лишь бы покинуть это место. Но в этом мире пространство было нестабильным, густым и деформированным, как и время, а потому эта воронка утягивала всё глубже, не позволяя вырваться. Не успела она скрыться от Эредина в предыдущем плане, как здесь на неё хлынул поток неживых солдат. К счастью, их движения были медлительными для отточенного мастерства ведьмачки, но они брали числом и нечувствительностью к боли. Куда больший эффект оказывало психологическое давление. Складывалось впечатление, что эти воины совсем недавно служили стражами этого места, хранили правопорядок и оберегали простых жителей от чудищ. Но чудища прорвались, а солдаты забыли о своём долге и теперь наравне со зверьми атаковали всякого, кто приближался на расстояние выстрела. Они не раздумывали, их не толкали на это цели или стремления. Они бездумно пытались схватить или разрубить Цири пополам. Спустя час непрерывной борьбы и параноидального чувства преследования она обнаружила вдруг, что осталась одна. Ни скелетов в латах, ни иссохших мертвецов, походивших на гулей. Стало тихо и пусто. Впереди она увидела свет, исходивший от странного костра. Его пламя казалось ненастоящим, нарисованным кистью. И пусть свет от него развеял окружающую тьму, тепла от него было не больше, чем от потухшего очага, в котором остался лишь пепел. И, тем не менее, магический огонь притягивал взгляд. И не только её. Возле костра кто-то сидел. Будто усталый путник, устроившийся на ночлег, он казался умиротворённым, глядя на языки пламени в благоговении. Хотя, о том, что это было благоговение, Цири лишь додумала, поскольку его лицо и вообще любой участок тела скрывала запылённая мешковатая одежда. Пожалуй, это были даже какие-то лохмотья, но бродячий вид не мог обмануть, поскольку рядом лежал тяжеленный двуручный меч. Цири приготовилась, решив ударить на опережение и убить незнакомца, пока он не успел подняться. Но он вдруг повернулся к ней и произнёс удивительно радостным голосом: - Здравствуй. Меч в руке Цири дёрнулся, а сама она чуть не подпрыгнула, никак не ожидая услышать не просто чей-то голос, а знакомый язык. И звучало это знакомое слово дружелюбнее всего, что пришлось пережить за этот день. Незнакомец не спешил подняться, но Цири не могла так быстро сменить гнев на милость. Слишком подозрительно, что в этом враждебном месте ей встретился кто-то доброжелательный, да ещё с таким большим двуручником, который запросто разрубит королевского грифона одним замахом. Что до обладателя этого внушительного оружия, он, верно был наделён особой силой, чтобы хотя бы носить эту махину с собой. А уж совершать выпады таким мечом не смог бы, наверное, даже ведьмак. - Присядь, отдохни, если желаешь, - продолжил всё тот же мягкий мужской голос. – Никогда не знаешь, что ждёт впереди. Чтобы не выдать своё напряжение, ведьмачка всё же двинулась к источнику света и под пристальным наблюдением фигуры в лохмотьях устроилась напротив. Меч она держала так, чтобы быстро блокировать удар, а сама девушка зафиксировалась в полуприседе, готовая вскочить в любой момент. В такой позе долго не просидеть – ноги затекут, но длительный отдых пока не казался ей перспективной затеей. Даже не будь у костра этого монстра в капюшоне, она вряд ли смогла бы расслабиться, покуда не унесёт свои кости прочь из этого места. Хоть в Белый Хлад, да только подальше. - Руфур из Великой Топи, - учтиво представился оборванец и чуть склонил голову. – А ты? Цири промолчала, прокручивая возможные варианты ответа в голове. На это голос Руфура надломился в задорном смешке: - Если не помнишь – не страшно. Это случается. Случается что? Амнезия? Цири закусила губу, чтобы не спросить лишнего. На её грубость Руфур, казалось, не обратил ни малейшего внимания и вёл себя так, будто они уже стали близкими друзьями. Ей это совершенно не понравилось. Неужели этот хитрец думает, что она купится на старый трюк? Не дождавшись её реплики, он выудил из походной сумки небольшую фляжку зелёного стекла с жутко неудобным на вид горлышком. Внутри сосуда плескалась искристая жидкость, напомнившая Цирилле о том, что пила она уже довольно давно, да и ела тоже. Заметив её испытующий взгляд на себе, Руфур замер на мгновение с бутылкой в руке, а затем протянул её девушке. - Хочешь немного эстуса? Я собирался приготовить ещё, раз случилось набрести на столь дивный костёр. Отличненько! Теперь он удумал её напоить. Или отравить. Или всё сразу. Она яростно мотнула головой в знак протеста, на что он лишь пожал развязно плечами и хлебнул из сосуда сам. Его кожа мелькнула в полумраке лишь краешком подбородка. Тёмная, будто опалённая, она имела складки. Быть может, Руфур был старше, чем казалось, но это не объясняло, отчего он прятал своё тело. Проказа? Не исключено. Это объяснило бы его дружелюбие, которое порой свойственно тем, кому нечего терять. - Что это за место? – спросила она командным тоном, будто требуя отчёта от рядового. Руфур, распивавший свою странную микстуру, остановил бутылочку на полпути к губам и уставился на неё. - А я уж было подумал, что ты лишилась голоса, - снова хохотнул он. – Хотя это редко случается с теми, в ком ещё есть человечность. Он указал на неё обмотанным грязными бинтами пальцем, подчёркивая тем самым последнее слово. - Это Город Нежити, как его нынче нарекли путешественники. Думаю, сейчас не имеет значения то, как мы называем вещи, поскольку от самих вещей почти ничего не осталось. В его голосе зазвучала печаль. Такая тягучая и пронимающая, что Цири стало не по себе ещё сильнее, чем в бою с местной нечистью. Её новой версией было то, что этот несчастный слетел с катушек, окружённый голодными до его плоти неживыми. Он сдался и сел у этого костра в ожидании кончины. А Цири он принял за мимолётное помутнение, мираж, возникший перед умирающим взором. - Как это случилось? – спросила она, не сдержав любопытства и чуть ослабив контроль ситуации. - Кто-то говорит, что боги в своей алчности и желании продлить своё правление совершили грех. И грех этот был наказан. По интонации Руфура Цири поняла, что сам он в это совершенно не верит. - Иные считают, что человечество было издревле проклято и что именно Тёмный знак, что клеймил нас всех, погубил этот мир. Он выцедил ещё немного золотой жидкости из бутылки. О её цвете стало известно оттого, что Руфур пил очень жадно, и тоненькие струйки выскользнули из уголков его губ и капнули на ворот тряпья, что служило ему одеждой. - А ты как считаешь? – поинтересовалась девушка, облизав пересохшие от жажды губы и любуясь бликами огня на бутылке. В какой-то миг казалось, что Руфур и пьёт этот самый огонь. Он ответил не сразу. Осушив до конца бутылку и отложив её в сторону, он утёр влагу с острого подбородка и сцепил руки в замок. Он смотрел на языки пламени и, казалось, не собирался отвечать вовсе. После нескольких минут Цири смирилась с молчанием и даже позволила себе слегка прикрыть глаза, поддаваясь нахлынувшей усталости. - Я считаю, что это судьба, - произнёс Руфур другим, хриплым и тихим голосом, лишённым уже всякого задора. – Как первородным было предначертано найти огонь, так огню предначертано угаснуть. Под другим соусом эти слова Цири уже слышала и в своём мире. Меч Предназначения и неизбежность, сопряжённая с ним. Противиться ему – всё равно что противиться природе. Эти мысли не радовали, но, по крайней мере, Цири понимала их. - Мы должны быть благодарны, - продолжил Руфур, пока она переваривала услышанное. – Жалким созданиям без смысла дали жизнь и душу. И никто не ценил этого, пока не пришло время расплачиваться. Она поняла. Вот, что случилось здесь. Стражи, жители и правители этого мира. Все они обратились в пустые оболочки, что встретились ей ранее. Это было ещё хуже, чем неведение. Она подумала о том, что все эти существа некогда ходили по улицам этого древнего селения, торговали, общались и просто жили. И все они, кроме Руфура, обратились в призраков, неспособных обрести покой. Так начались их странствия. Ведьмачки из иного мира и ещё сохранившего остатки человечности воина. Они прикрывали друг другу спины и вместе шли. Она пока не знала, куда. Да и Руфур, похоже, не имел чёткой цели. Цири казалось, что он искал смерти. По крайней мере, выглядели его порывы лезть на рожон именно так. Но это лишь до первой его смерти. Когда из-за угла выглянул подкарауливший его там рыцарь в прочных доспехах, девушка даже не успела среагировать. Пока она сокращала расстояние до своего товарища, рыцарь уже насадил Руфура на пику, будто редкую бабочку. Но вместо конвульсирующего трупа на месте гибели пироманта осталась лишь лужа крови. Не успела Цири расквитаться с убийцей и принять новость, как Руфур нагнал её и помог завершить начатое. Лишь тогда она поняла, в чём состояло истинное проклятье. Не в том, что жители этого места все неизбежно становились полыми, а в том, что, как ни старались, они не могли умереть. Снова и снова они вынуждены были восставать до тех пор, пока не забывали сначала откуда они, потом как их звали. А в конце, забыв и свою цель, они замирали на месте, становясь невольными стражами давно покинутых крепостей и лесов. Вторым откровением стало лицо Руфура. Цири много раз подшучивала над ним, дразнила и говорила, что он, должно быть, очень страшный, хоть и верилось в это с трудом. По его туго забинтованным рукам было видно, что он худощав, а голос его точно не мог принадлежать какому-нибудь троллю. Но на все нападки он отвечал встречным уколом или туманными фразами, вроде «возможно, однажды». Судьба снова подбросила свою карту в колоду, когда Руфур заслонил собой Цири от шальной стрелы. Древко надломилось, а наконечник засел в груди. Рана была не смертельная, но простым эстусом тут было не обойтись. Для начала следовало вынуть остриё и оставшийся деревянный обломок. Мешковатая одежда ситуацию только усложнила. - Дай посмотрю, - скомандовала Цири, видя в Руфуре капризного ребёнка, не желающего обработать больное место. - Не стоит. Я сам её извлеку у ближайшего костра. Он увиливал от неё и ходил кругами в причудливом танце, подливая тем самым масла в огонь. Цири злилась не столько на него (ведь она и сама частенько поступала так же), сколько на саму себя. Её невнимательность привела к этому. И теперь её другу было больно. Не так больно, как было бы ей, но всё же. - Пёсья кровь! Да стой ты смирно! - Пожалуйста, Цирилла… В конце концов она ткнула его в раненное плечо, вынудив согнуться пополам и грубо усадила на землю. Неизвестно ещё, кого привлекли их споры и запах крови, так что стоило поторапливаться. Игнорируя дальнейшие возражения и его попытки заслонить себя руками и тряпьём, Цири разрезала ножичком плотную ткань и узрела причину всего этого спектакля. Капюшон, скрывавший всё это время её спутника, упал, и взору предстал неживой. Такой же, как сотни других, с которыми они сражались всё это время. Пустые глазницы, обтянутый иссохшей кожей череп. Это не Руфур был смуглым. И не он же был старым. Просто его тело походило на мумию. Возможно, при жизни он и не был таким худым. И покажи он себя в истинной форме в первые минуты их знакомства, она напала бы без раздумий. Но сейчас, когда она прошла с ним через столькие преграды, когда он уже ни раз защитил её от гибели, она лишь огорчилась. Не его внешним видом, а тем, что не знает, каким он был на самом деле. Ведь эта оболочка – лишь клетка для его души. Когда-то он был человеком. Живым, чувствующим. Он всё ещё сохранял рассудок, пусть его внешность и не соответствовала его поступкам. И этому мягкому голосу. Он ожидал её замешательство, положив свои тонкие кисти на её ладони и склонив голову, будто от стыда. Но она лишь молча продолжила начатое, вытащив стрелу и остановив кровь, которая была черна, как смола и имела такую же вязкую структуру, будто у мертвеца. Он не смердел, как положено трупу, но вблизи его кожи появлялся пепел на языке. Он был холоден на ощупь. Лишь на груди, там, где должно было бы биться сердце, поглощённые души ещё согревали пустое тело. Когда она закончила с его ранением, то помогла натянуть обратно его балахон и неуверенно спросила: - Как давно ты… Но он не помнил. Слишком много времени утекло. Они молча продолжили путь, и она не докучала ему расспросами, не видя в них особого смысла. Даже если бы он рассказал ей, это ничего не поменяло бы, но тоска начала сжирать её изнутри. Она вдруг поняла, что он имел в виду под неизбежностью опустошения. Каким бы славным и благородным ни был человек, рано или поздно он забывал об этом, терял свой облик и способность говорить. Таков удел всех, кто носил Тёмный знак у себя на теле. Если прежде она наивно полагала, что Руфур может спастись, то теперь надежда начала таять. Она уже позабыла о том случае, и они вернулись к привычным подколкам, когда на одном из убитых Руфур отыскал тёмную душу. Мрачная рябящая субстанция, силуэтом напоминавшая куклу, играла у него в руке переливами, и Руфур, словно мотылёк, приманенный светом, вперился вглубь этого странного призрака. Он держал его бережно, словно самое дорогое сокровище и просто молчал. Из этого длительного транса Цири вывела его очевидным вопросом, на который он взахлёб, как заговорённый ответил: - Человечность. У очередного костра он улыбнулся ей из-под капюшона и, раздавив находку в руке коснулся языков пламени. Огонь тут же устремился на него, тысячами искр окружив Руфура. Цири показалось, что её спутник сейчас воспламенится, но прежде чем она успела воспрепятствовать этому, свет изменил такого привычного пироманта. Он осторожно выпрямился и откинул капюшон. - Я сам себя, к сожалению, не вижу. И не помню. Так что, тебе придётся описать. Задорный голос остался прежним. Только теперь он исходил не из сгнивших губ, а из розовых, наполненных кровью. У него было бледноватое молодое лицо, обрамлённое пепельными, почти как у самой Цири, волосами. Волосы эти Цири случалось видеть и прежде. Длинные, забранные в конский хвост. Только она думала, что они просто истлели и при жизни имели иной цвет. Черты Руфура отличались мягкостью, но не лишены были мужественности. В целом, он смотрелся юным новобранцем, едва ли старше самой ведьмачки. Но больше всего она рада была наконец увидеть глаза на месте чёрных впадин. Тёмно-синие, словно два озера. Первым порывом были объятия. Так хотелось выразить свою радость! Но Цири поступила куда более смело. Резво рванувшись к нему, она впилась в его губы, даря поцелуй. Об этом она, признаться, грезила ночами, но не надеялась, что подобное осуществится. В старых книжках пишут, что именно так благодарят храбрых юношей за спасение. Безрассудно? Ну и что? Зато она теперь ощущала тепло, исходившее от уже куда более живого тела. Он даже покраснел, как самый обычный человек. Правда, поспешил предупредить, что изменения не навсегда и лишь косметические. На это Цири пообещала, что не даст ему снова погибнуть, дабы сохранить это смазливое личико подольше. Они вместе посмеялись тогда, оставив это воспоминание каждый в своём сердце… Она помнила его таким. Добрым и отзывчивым, с ясными глазами, в которых отражается огонь. Она помнила его тёплые ладони с длинными пальцами и лёгкий румянец на щеках, молодивший его ещё лет на пять. Она закрепила этот образ и сама не заметила, как их путешествие подошло к концу. В один из привалов она ощутила, что ткань пространства истончилась, и она сможет наконец уйти. Поначалу это наполнило её энтузиазмом. Если бы только он не сообщил ей ужасную новость. - Мне не место в чужом мире. - Будто бы от твоего что-то осталось! В пекло пророчество! Ты сам в него не веришь. Конечно, он не верил. Не только в начале пути, когда бежал из Прибежища. Он понял всё сразу. Надежды нет. Не будет никакого Избранного и спасения. Сколько бы душ не скормил он огню, рано или поздно всё прогорит, и лишь пепел и чернота останутся в мире. Так было в Эпоху Драконов. И так будет вскоре опять. Он выбрал это пророчество целью не для себя. Для Оскара, для Анастасии и Сигмайера, для Солера и многих других, кто ещё верил. Потому что не дать им этой надежды было жестоко. Он не надеялся дойти до конца, но и сидеть и ожидать опустошения тоже не хотел. Поэтому он пошёл с Цири, превратив помощь ей в своё новое призвание. Ведь без стремлений нежить куда быстрее обращается в бездумного полого. И она тоже принесла в его сердце веру в лучшее. Она стала его огнём в безграничной пустоте. Не той жалкой обманкой, ловушкой для мотыльков, коими являлись костры, а настоящим светом, достойным почитания. Его Солнцем. Но её рассказ напомнил, что у нежити не может быть будущего. Нежить может лишь подарить будущее другим, как он подарил ей. Она пойдёт дальше, туда, где ещё есть жизнь, туда, куда путь ему заказан. Сколько дней, месяцев или лет пройдёт, прежде чем он опустеет? Даже если Лордран выпустит его прочь из бесконечных циклов, во что он тоже не верил, то он будет опасен для её мира и для неё самой. Однажды он забудет и её улыбку, и их ночные посиделки, и тот поцелуй… И сможет ли она положить ему конец, когда это произойдёт? Ему не стоило надеяться. Сам дурак, что поверил в счастливый конец этой истории. Ему ли не знать, что вера иллюзорна… Она плачет. Старается скрыть, но глаза её предательски блестят. Она злится. Так же, как злилась, когда он загородил её от стрелы. Потому что ещё верит в его спасение. Ей не понять, что Тёмный знак – не проклятье. Когда-то он был даром жизни. Не вина Мануса, что этот дар иссякает. А потому нет лекарства от опустошения. Это не болезнь, а следствие. Нет волшебства или чувств, что могли бы это изменить. - Прощай, моё прекрасное Солнце, - говорит он ей на прощание. Она пытается удержать его, но крохотная косточка, что он сжимал всё это время в ладони, ломается, и Руфур из Великой Топи исчезает. А Цири, понимая, что уже не успела донести до него своё прощание, произносит нечто похожее и прыгает прочь из этого места. Как и стремилась в начале. Она знает, что с её уходом время в Лордране снова изломится и загустеет и, возможно, она уже никогда не сможет вернуться в него, даже если захочет. Так пожелал Руфур. Чтобы она запомнила его живым и улыбающимся. Ведь в их новую встречу скорее всего он будет совсем другим. Она никому не расскажет эту историю, даже Геральту. А другие и вовсе не поверят ей, если услышат. Но как-то раз, за пьяными посиделками с Лютиком она случайно проболтается, выставив эту историю за сон. И цепкий бард тут же запишет услышанное, а после исполнит в своём кабаре новую драму «О Неживом пироманте и смелой Ведьмачке», от которой благородные дамы будут рыдать, а мужики склонять головы. И никто никогда не узнает, что неживой пиромант опустится к Горнилу Первого Пламени и отдаст свой огонь весь без остатка не в глупой вере в Пророчество или попытке спасти кого-то, а в куда более печальном и бессмысленном желании обрести новую жизнь в ином мире, приблизившись к своему Солнцу хотя бы немного…