Аннигиляция.

♪♪♪ Vancouver Sleep Clinic — Lung ♪♪♪

      Любая моя попытка к свободе приводит меня в полное отчаяние. Всякий раз я вынужден чувствовать эту черную липкую тину, как уши заливает мерзостная болотная жижа, и мир, будучи в двух микроскопических шагах, тонет в вакууме вместе со мной. Но становится ли он при этом блеклым, невыразительным или нелепым? К сожалению, он еще больше давит грузом своей удивительности и привлекательности. Мое сердце рвется, рвется, рвется. Легкие давно отравлены. Вот он ты — принадлежишь миру, рядом с ним, но ты ничто. Просто мерзкое, безликое, желейное существо, ничего не могущее, давно погребенное под слоем грязи. Настолько давно, что не вспомнишь уже ни причины — только следствия, ни своих эмоций — только безразличие.       В принятии подобного рода своего существования есть некая доля удовлетворения и покорности. Впрочем, покорность эта только самая вынужденная и вымученная.

      Перезарядить пистолет. Проанализировать ситуацию. Учесть особенности помещения. Занять удобную позицию из-за угла в самой тени. Прицелиться. Дождаться появления врага. Выстрел. Хэдшот.       Чонгук покрутил головой, разминая мышцы шеи с характерным хрустом; клацнул пару раз мышкой, чтобы выйти из игры; заморгал усиленно, отвыкая от яркости экрана, а после стер пальцем образовавшуюся влагу — сдалось ему идеальное зрение теперь.       В углу на рабочем столе цифры поменялись с 01:59 на 02:00.       Во всем теле ощущалась усталость, в голове бардак, какой можно найти только на чердаках с Бугимэном. Чонгуков личный Бугимэн спал. «Он очень много спит».       Стул жалостливо скрипнул, ноутбук на прощание сменил пару картинок и погас, погружая комнату в полумрак. Чонгук чисто на ощупь и под чужое едва слышное сопение дошел до тумбочки около кровати, включил ночник и замер на доли секунды, когда услышал шорох одеяла, как был: сгорбившимся и с пальцем на переключателе — побоялся, что резкая желтая вспышка света разбудит его спутника, но тот просто перевернулся на живот и отвернул голову.       Чон ловко подхватил с той же тумбочки ключи от номера, переодеваться не стал, решив, что светлые льняные брюки и рубашка вполне сойдут для его ночной прогулки. А прогуляться было необходимо.       На баре он заказал себе виски со льдом. Неоновая синяя подсветка вокруг раздражала не хуже той стрелялки, в которой Чон пытался некоторое время назад убить время и свою бессонницу. Он практически залпом выпил половину янтарной жидкости.       Какая-то иностранка на ломаном английском не оставляла попыток флиртовать, очевидно желая развлечений на одну ночь. Чонгук в ответ на это рефлекторно встал и направился к выходу из чертового отеля, будто гонимый чудовищем или стихийным бедствием. Он свободен, но почему-то до сих пор пытается сбежать.       Ночной бриз обдувал лицо, робко пытался закрасться под одежду с попеременным успехом принося прохладу, но не покой. Чон бездумно осел на песок, оставаясь наконец наедине с темнотой неба, шумом океана и черной дырой вместо души.       Иногда тянуло обратно, как всякий мусор прибивает течением назад к побережью.       Все чаще Чон засматривался на вещи быта не по их назначению, а как на что-то, чем можно убить. Отличная профессиональная деформация.       Дело вовсе не в том, что он ревнует. Просто та девушка, которая встретила их с Кимом в день заселения, была до неприятного любезной. Она не понравилась Чону. Но «не понравилась» вряд ли сойдет за должную мотивацию хотя бы ударить.       Злило так, что скрипела челюсть, а руки чесались постоянно. В последние дни зуд чувствовался особенно сильно, будто служил напоминанием о ставшем фантомной конечностью пистолете. Его у Чонгука нет. Он больше этим не занимается.       Чонгуку кажется, что у него серьезный такой жизненный кризис. Ни моральных ценностей, ни навыков существовать, как обычный человек. В его багажнике остался хлороформ и…       Почему это звучит так отвратительно? Разве он не должен радоваться? Разве не должен выдохнуть с облегчением?       «Сходи замоли грехи. Я слышал, где-то на острове есть католическая церковь». Ви тогда жевал какие-то орешки и явно шутил, но Чонгук бы непременно сходил, если бы это имело для него смысл, если бы это и впрямь могло принести что-то, помимо лживого успокоения совести. Если бы она у него была.       — Нашел. Вот ты где.       Чонгук обернулся, коротко смерив взглядом того, кто застал его в момент наибольшей уязвимости и так бесцеремонно лопнул пузырь из мыслей.       — Я все-таки разбудил тебя, когда уходил? — голос звучал побито и сливался с шумом прибоя.       Ви небрежно отмахнулся, не желая придавать хоть какое-то значение вопросу, сразу засунул руку в карман пляжных шорт, вместе с тем засовывая подальше и тему для разговора.       Неловкость и тишина между ними стали привычными.       Чонгук часто раздумывал, почему они в самом деле отправились на Гавайи, а не разбежались у первого же перекрестка. Будто предложение из вежливости, а потом им было слишком неудобно отказываться от собственных действий и слов. Далеко от правды, но именно так чувствовал сам Чон.       А правда… Правда несколько противна и болезненна. Тот самый уровень концентрированного яда, который медленно разрушает своим осознанием, не дает забыть, что они заложники довольно глупой ситуации — двое из шестерых слепых с картины Брейгеля.       Ему просто нужна была передышка, он ее получил. Чонгук не понимал причин своего состояния. Настроение металось в разные полярности: от плохо контролируемой ярости до полного безразличия и желания умереть. Столько эмоций подавлял в себе годами и так сильно, что при отсутствии занятости просто не справляется.       Добро пожаловать на Гавайи, утопический рай для всех желающих. Санаторий для души и тела — могила для Чон Чонгука. Хорошего вам отдыха.       Чересчур громкий и неожиданный кашель испугал. Чон в каком-то благоговейном ужасе прижал ладонь к своему горлу, кожа будто горела.       — Надеюсь, я не простыл. Было бы глупо, — усмехнулся, — такой климат… — Ви не договорил, опустился на корточки рядом, цепко ухватил несчастного страдальца под луной — а именно так выглядел сейчас для него младший — пальцами за подбородок, разворачивая к себе и заставляя смотреть в глаза. — Чонгук-а, ты… в порядке?       Забавно, Чон так привык к тому, что обычно среди них лишь один сумасшедший. И обычно не он. Его начинало колотить, пробивалась наружу непонятно которая по счету за неделю истерика, он зло и не моргая смотрел в ответ:       — А ты… Блядь! Почему ты такой спокойный?!       Прежде чем Чонгук смог уловить в глазах напротив отблеск то ли луны на небе, то ли инородные сочувствие и жалость, Ви его притянул и поцеловал. Нутро чонгуково же в ответ скрутилось в тугой комок из послушания и… вины.       Виноват. Презрен сам себе. Выворочен наизнанку, деформирован. С бессонницей и сбитыми костяшками, да обожженными ладонями. И не потому, что Бугимэн, нервный срыв или плохой режим сна, а потому что вчера он убил. Задушил человека — человека ли — в постели своими руками, не по своей воле, а потому что те нестерпимо чесались, болели. После чего включил ноутбук и сел играть. Потому что до сих пор не понимает, где реальность.       Сейчас Ви его целовал сухими холодными губами — это реально?       — Я спокоен, — сказал он с потресканной от не заживших еще ранок и ссадин улыбкой, — потому что… счастлив.       Чонгук думает, что если перед ним стоит не сам Господь, то близко к нему. Потому что тот его любит, но любит по-своему, как и всякое божество — причиняя страдания.       Обратно они шли уже вместе, и на подходе к зданию Чонгук заметил машины скорой помощи и патрульных. Чисто на инстинктах он собирался дернуть куда-то в сторону, чтобы не попадаться на глаза, но Ви не дал ему в полной мере воспроизвести заданную сенсомоторную цепочку, вовремя ухватив за локоть.       — Давай посмотрим.       «Спасибо, я на несколько жизней вперед насмотрелся», — уныло подумал Чонгук, но все же нашел в себе силы сделать какое-то количество шагов, пульс участился, сам он, ища спасения, цеплялся за руку, которая остановила ранее от подозрительного позорного побега, они же просто случайные зеваки среди отдыхающих. Взгляд некстати споткнулся о носилки и труп, работники отеля и медики так спешили скорее вынести его, что не надели и мешок.       «Совпадение? Быть не может».       Дело вовсе не в том, что он боится. Просто та девушка, которая встретила их с Кимом в день заселения, была сейчас бледной, мертвой. На ее шее виднелись отметины. Пришлось подавить желание снова коснуться своего горла, вместо этого Чонгук компульсивно перебирал пальцами воздух, стискивал зубы, совершенно упустив из виду момент, когда Ви вступил в диалог с шерифом, но едва ли это было интересно Чону так, как параноидальная мысль о собственной причастности, та въелась серной кислотой и разъедала. Слишком быстро и так неправильно.       Люди на острове поголовно дружелюбные, поголовно странные и беспечные. «Хотя если это самоубийство… — больной мозг транслировал только это и отказывался анализировать дальше. — Повесилась?»       — Алоха, — любезно кивнул Чонгуку полноватый мужчина в форме. Прошел мимо, не удосужившись поинтересоваться его именем или выяснить, был ли он знаком с убитой, похоже, что разговора с Кимом ему вполне хватило. Похоже, кое-чей плохой английский просто не оставлял выбора.       Ви улыбнулся на прощание, а после сразу же перевел все внимание на Чонгука. Прищурился, на что тот едва-едва заметно качнул в отрицании головой. Природа этого немого диалога была пугающей. Чонгук, хоть и пытался, не мог прочитать ничего по глазам Кима, только видел отражение собственной застывшей тени.       Когда столько лет занимаешься незаконной деятельностью, деятельностью за гранью всякой морали, бесчеловечной и вопиющей, впоследствии начинаешь задумываться об имплицитном, мистическом, какая ждет расплата после и ждет ли вообще. Чонгук не был верующим, не волновался о религиозных распрях, духовном падении в эпоху материализма, сколько пропагандирующих зазывающих в свою обитель брошюр уничтожило деревья, но сейчас зачем-то молил, всем своим существом молил о том, чтобы быть услышанным. «Это не я. Я этого не делал. Пожалуйста».