В самое сердце

Они двое всегда последними покидали отдел – сначала Циссней, потом Ценг. Вот и сегодня: все уже разошлись, а Циссней все еще сидела за столом, прямая, глядя перед собой. Запах гари Нибельхейма, который привезли с собой Ценг и другие, не способен выветрить ни один кондиционер. Был маленький зеленый город, где по улицам бегали дети, а во дворах женщины вешали белье – ничем не примечательный скучный провинциальный городок – а теперь он мертв, выпотрошен и сожжен. Циссней выдвинула ящик стола, вытащила бутылку сакэ, сделала осторожный глоток. Вытерла выступившие слезы и оглянулась. Сквозь приоткрытую дверь нового кабинета Ценга падал свет. Она думала, что Ценг листает распечатанные отчеты, и отчеты эти тоже пахнут гарью и сожженным человеческим мясом. Но Ценг разбирал вещи, сложенные в небольшую картонную коробку – личное барахло, которое он не удосужился достать раньше, все было некогда. - Эй, тебе тоже нужно иногда спать, - Циссней вошла и прикрыла за собой дверь. - То же самое могу сказать и о тебе, - Ценг, даже не подняв головы, достал несколько фотографий, кажется, с одной из корпоративных вечеринок. Руд и Рено скалятся в объектив, а Рено к тому же перемазан красной губной помадой. – Что ты здесь делаешь так поздно? - То же что и ты, - Циссней крепче сжала горлышко бутылки сакэ. И уточнила: - Работаю. Ценг бросил фотографии в открытый ящик стола, достал из коробки раковину. Такие раковины, Циссней знала, можно купить на вутайском побережье. Темный шершавый панцирь и бесстыдно вывернутое гладкое перламутровое нутро. Движения Ценга были осторожны. Несколько часов назад, думала Циссней, эти руки обшаривали мертвецов, поднимали на носилки выживших. Корпорация не желала, чтобы кто-то знал правду о сожженном Нибельхейме. Турки снова делали самую грязную работу. - Если бы там был Зак, - Циссней не чувствовала, как шевелятся ее губы, произнося имя как молитву, - если бы там был Зак, он сумел бы остановить Сефирота… Наверно, Ценг не слышал ее шепот, потому что он не вздрогнул и не оглянулся. Циссней протянула руку к выключателю, гася свет. Теперь она видела его силуэт в темноте, и она шла к нему неверным медленным шагом. - Я не Зак, - сказал Ценг, когда Циссней остановилась так близко, что он мог чувствовать ее дыхание и слабый запах алкоголя. Значит, все-таки слышал. - Ты не Зак, - согласилась она, с глухим стуком ставя бутылку на стол. – Ты просто идиот, безупречный вышколенный идиот, всегда выполняющий приказы. А я - не Аэрис. И чтобы он не мог ответить, она прижалась к его рту губами. Неловкие торопливые поцелуи, неловкие торопливые движения пальцев, расстегивающих рубашку, рвущих прочь галстук. Иногда просто необходимо почувствовать чужую близость. Иногда твоя близость - это единственное, что ты можешь дать. И Циссней отчаянно целовалась, пока ее одежда падала на пол, лишь бы не думать и не говорить о совсем другом человеке. * * * Циссней сидела на столе и, прежде чем взять предложенную сигарету, все-таки накинула на себя рубашку. Снова горел холодный электрический свет. По радио звучала старая сентиментальная песня, из тех, что нынче редко крутят. Мужской голос рассказывал о своей любви, острой иглой пронзившей его в самое сердце. Ценг, сосредоточенно наблюдающий за дымом своей сигареты, был весь перед ней – как та самая вывернутая наизнанку вутайская раковина – со всеми недостатками фигуры: узкие плечи, жесткие ребра. Но он хорошо целовался, ему шли костюмы, он умел быть заботливым в сексе. И в другой жизни он был бы ее мечтой. А, может, и в этой. Если бы он умел улыбаться так, как Зак, смеяться, шутить и смотреть как Зак. Она снова думала о солдате, который предпочел ей цветочницу. О чем думал Ценг, она не знала, но была уверена, что не о ней - Циссней. И она говорила весело и ни о чем, лишь бы не думать и не сравнивать. - Между прочим, это бутылка самого дорогого сакэ, которую мне только удалось найти. За одно это я уже заслуживаю повышения зарплаты, разве нет, Ценг? Можешь распить ее вместе с Рудом и Рено, когда будете обмывать твой новый кабинет. Только здесь немного пусто. И поэтому слишком похоже на старый. Давай я принесу тебе какой-нибудь комнатный цветок в горшке? Она улыбнулась, радуясь победе над собой. На щеках появились ямочки. Она могла говорить о чем угодно и не думать о солдате. - Зак был там, - Ценг прервал ее. Взял новую сигарету, покатал ее между пальцев. – Он пытался остановить Сефирота. Мы нашли его. Циссней задохнулась. Горький дым запершил в горле. Ценг не сказал ей сразу. Заставил ее думать о Заке и ничего не сказал. - Он погиб? - Может быть, было бы лучше, если бы он погиб. Его забрал Ходжо, как и остальных выживших. Так вот чем турки занимались в Нибельхейме. Они не спасали, они искали выживших свидетелей и новых подопытных для научного департамента. - Ты отдал его Ходжо, - Циссней опустила голову, сигарета упала на пол. – Ты просто отдал его. Аэрис тебя никогда не простит. Ценг не ответил. «Эта игра, в которой мне не выиграть, - печально звучал голос по радио. – Я проиграл, едва увидел тебя». И Циссней торопливо вытерла ладонью подступившие слезы. Незачем плакать о мертвых солдатах. - Надо выпить, - она подняла бутылку. - Будем здоровы! За повышение оклада и за… - она запнулась, но справилась с собой и продолжила: - за двух идиотов, которые сами не знают чего хотят. Она сделала большой глоток, поморщилась: - Мы оба упустили свой шанс. Он забрал у нее бутылку, тоже глотнул: - Да, мы оба. «Я принесу в жертву все, будь что будет, ради того, чтобы ты была рядом», - обещал голос по радио. Они передавали друг другу бутылку, курили. И даже когда телефон зазвонил, Ценг не стал брать трубку. Алкоголь брал свое, заставлял забыть о всех сожалениях. Они снова обменивались голодными поцелуями, понимающе улыбаясь друг другу, сравнивая и ощущая различие. Ценг учил ее любить без любви. Циссней знала, что Ценг знает, как сильно она желала бы, чтобы на его месте был Зак. Но Ценг заставил ее громко стонать и произносить его имя. Его, а не Зака. И лишь в последнем поцелуе она почувствовала на языке странный вкус – горький вкус их общего обмана, самих себя и тех, кого они любят. Любят – какое громкое лишнее слово. - Мы оба спятили, да? – спросила она тихо в темноте - Мы никому не скажем. Это не помешает нам жить дальше. Циссней прижалась щекой к его плечу. - Да, мы сможем жить дальше. Ты – не Зак, а я – не Аэрис. Ты стала частью меня, Ты глубоко запала мне в сердце, Так глубоко, что мне тебя оттуда уже не достать…