Нанаба, открой глаза

— Нанаба, открой глаза, — попросили сразу затем, как дали напиться через смоченный бинт. Над ней, припав на одно колено, склонился Моблит. Откуда здесь Моблит? И вообще, где оно это «здесь?». Откуда эта сумасшедшая боль? Почему она не может пошевельнуться? Какой сейчас день? Что вообще произошло с ней? Вопрос сорвался с намоченных губ сам собой: — Где Майк? — Я не знаю. Ты можешь приподнять голову? Осторожно, я тебе помогу. — Где Майк, Моблит? — Я не знаю. Если уж ты не знаешь, то я тем более. Пожалуйста, постарайся поменьше говорить. Сейчас, наверное, будет неприятно, но приподняться надо, чтобы ты могла проглотить. Вот так, осторожно, я держу. Моблит просунул руку ей под плечи и мягко потянул вверх. У Нанабы не хватило сил даже закричать, это чувство было сильнее крика. Ни одним криком нельзя было б выразить, что с нею произошло. От такой боли уже не кричат, а она-то всегда думала, что это выдумки, и не кричат только мертвые. Моблит дождался, пока она восстановит дыхание, плотно прижал ко рту горлышко пузырька и наклонил, следя, чтобы полилось в рот, а не мимо. — Вот так, молодец, сейчас станет легче. На языке остался горький и вязкий вкус. Настойка мака, догадалась Нанаба, опиаты. Сейчас станет легче, Моблит ее не обманывает. Сейчас навалится наркотический сон. — Где?.. — Пожалуйста, не спрашивай. Если бы я, подумала Нанаба без сил на обиду или на злость, если бы я знала, что что-то случилось с Ханджи, я бы… ни за что не сказала тебе. Побоялась бы, что тут же умрешь от горя. — Где я? Мы? — На стене Роза, — с готовностью ответил Моблит, укладывая ей на лоб холодный и мокрый бинт. — Все новобранцы живы, вы герои, ребята, вы герои. — Ребята… Все. — Да, — подтвердил Моблит, — все, кроме тебя. Так что держись. Держись, а то я не знаю, честное слово. Мир понемногу затягивала белесая пелена. Закачались волны, поплыли кудрявые облака, яркие цветы взметнули лепестки к небу, а они, опускаясь, ложились Нанабе на грудь. — Нанаба, открой глаза! Конни Спрингер, схватившись за край плаща, на котором она лежала, волок ее по Стене. Под спиной хрустел мусор, больно впивались камушки. — Что? — спросила она вновь пересохшим ртом. — Что происходит? — Не знаю, — шепнул мальчик, в шепоте слышались искреннее непонимание происходящего и животный страх. — Не знаю, откуда эта образина выбралась, не понимаю вообще. Ох ты ж! Не отъезжай, ладно? Надо подальше тебя отволочь. — Да что, Конни? Что? — Колосс! Опиумный туман разошелся, боль вернулась, и теперь Нанаба отчетливо ощущала откуда она идет. Не из изрезанных рук, не от явно сломанных ребер, не от головы, которой она наверняка приложилась не раз. Нет. От ноги. — Нога, — выдохнула Нанаба, понимая, что сама не дотянется, чтобы ощупать. — Да на месте твои ноги, — буркнул Конни, будто не мог взять в толк, как можно думать о каких-то там ногах, когда тут… что он сказал, Колосс? Колоссальный титан?! — Левую пожевали знатно, но жить будешь, так говорят. Не отъезжай, а? Изжеванная нога подскочила на валяющемся тут же булыжнике, и Нанаба, без вскрика и без стона, провалилась в гудящую пустоту. — Нанаба, открой глаза. Я приказываю. Она не хотела. И не могла. Любое движение — даже мысль о движении! — отдавалось болью во всем теле. Не тупой, невнятной, а острой, как хирургический скальпель. И этот скальпель резал ее и вскрывал миллиметр за миллиметром и всю сразу. Она не хотела, но как ослушаться командора? Небо над головой Эрвина Смита висело яркое. Ей показалось, что это река. Что небо с водой перепутались, и она сейчас захлебнется в этих прозрачных волнах, и все они захлебнутся, потому что не понимают, что кругом не воздух, и это нельзя вдыхать, а то никто не успеет всплыть. Нанаба рванулась с криком, ее поймали за плечи и уложили назад, но еще до того, как лопатки коснулись расстеленного на камне Стены плаща, она потеряла сознание. Когда очнулась, Эрвин Смит все еще был рядом. Нанаба с трудом разлепила спекшиеся губы и спросила, преодолевая чувство, режущее от макушки до кончиков пальцев: — Где Майк? — Это я у тебя хочу спросить, где Майк? Он был не с вами? — Нет. Слово не вышло, вместо слова получился короткий сип. Эрвин отвернулся, следующим движением поднес что-то к Нанабиным губам — губам перестало быть больно. — Тише, тише, много нельзя, — пояснил Эрвин, убирая напитанный водой бинт. — Теперь можешь говорить? Где Майк? Он мне сейчас нужен. Где? Хотела бы она знать — где. Кажется, с этой мыслью она отключилась, когда… Когда что? Когда ее поймали. Прямо перед площадкой башни, куда высыпали все эти дети, безоружные и бесцветные от страха. Нет, не это. Последним чувством было изумление. — Дети! — выдохнула Нанаба громче, чем следовало. Тело прошило насквозь, как вставили раскаленный прут от ноги до шеи, не шевельнуться. — Дети живы. — Эта девчонка… Имир. Мне… наверное, приснилось. Она видела: Имир прыгнула с башни, в руке у нее был нож. Нанаба рванулась в отчаянии и нахлынувшей злости: куда?! Титан, жующий ее ногу, на секунду запнулся, поглядел, недоумевая, в чем дело, словно она перестала источать животный ужас, и ему стало не так вкусно. — Куда?! — заорала Нанаба. Они полегли ради них целым отрядом, чтоб выжили те, кто не может никак себя защитить, чтоб выжили новобранцы, дети, а эти суки с башни бросаются! А потом взрезавшая темноту вспышка! — Не приснилось, — сказал Эрвин. — Нанаба, что насчет Майка? Она изложила, путаясь в словах и прерываясь, чувствуя, что вот-вот снова потеряет сознание, когда судорога вдруг пробегала по мышцам и где-то внутри, по всем органам, что с Майком они разделились еще возле базы. — Он остался нас прикрывать. Титаны бежали, настигли бы нас точно. Он не мог… Слушай, Эрвин, он никак не мог… Он бы справился, он же… Как вы с ним разминулись? Я не понимаю. Эрвин поднялся на ноги, отряхнул полу плаща. — Дорог много. Наверное, как-то мы разошлись. Спасибо, Нанаба. Теперь отдыхай. — Нана-аба! Нанаба, открой глаза, а? Не говори, что ты все, и я тут валяюсь около трупа. — За… — «заткнись» хотела попросить Нанаба, но не смогла повернуть язык, и сухо выплюнула: — Пить. — А не могу, — отозвалась Ханджи. — Не встается мне чего-то. Эй! — заорала она над самым ухом, Нанаба поморщилась, и тут же пожалела об этом, отдалось во все конечности разом. — Дайте кто-нибудь Нанабе воды! Есть вода? Кто-то подошел или, судя по звуку, приковылял, и поднес Нанабе к губам флягу. Она вся облилась, не напилась толком, но какая-то ясность сознания вернулась. — Колосс. Кто-то сказал. Приснилось. — Если бы, — проворчала Ханджи. — Был. И он, и Бронированный. Ты тут бой века проспала, я клянусь. — А ты? Ты как? — Ну, как видишь, подняться теперь не могу. Это временно. И у тебя, — добавила Ханджи, помедлив, — тоже временно. Ты потерпи, наши вернутся, и мы тебя определим в госпиталь. Ничего страшного. Нога прокушена, но мы обработали почти сразу, много шансов, что заживет. Ханджи выдавала слова одно за другим, не успевая глотнуть воздуха, как всегда, когда говорила только затем, чтобы говорить, а не молчать. Нанаба ее прервала. — Ханджи, что происходит? — Они украли Эрена. — Что? Кто? — Колоссальный и Бронированный. Они украли Эрена, мы не сразу смогли отправить отряд в погоню. Здесь много раненных, много обожженных. Видишь, сама не могу ничего. Хотела, но не могу. Лежим тут с тобой, как две колоды. Украли Эрена? Надежду человечества? Такого же ребенка, как те, за которых умерли Гергер, Хеннинг и Рене? Наверное, Эрвин отправился за ним сам. Да, тут и спрашивать незачем. — Ханджи, а Ханджи, где Майк? Та промолчала. Нанаба прислушалась к себе. Тело горело. Не как от жара или сильной простуды, а горело по-настоящему, в настоящем огне. Полыхало, будто внутри раскалились кости. Сколько трупного яда на зубах у титана? Сколько может попасть в отрытую рану, пока ее обработают доблестные разведчики. — Ханджи, скажи мне, где Майк. Ты же понимаешь, у меня уже начался сепсис, долго не протяну. Просто скажи мне, что знаешь. Что угодно скажи. — Иди ты к черту со своим Майком! — сердито отозвалась Ханджи. — Сепсис у нее, ты погляди, нашлась тут врачиха. Три фляги спирта на твою ляжку извели. Эй! Есть еще кто живой? Гляньте в сумках, там мак остался? Дайте Нанабе. Камень звучно откликался на каждый шаг. Тяжелый и твердый шаг. Один за другим. Нанаба лежала, слушала, как кто-то подходит, и надеялась, что этот кто-то ответит на единственный ее вопрос. Кто-то остановился над ней, опустился на колени, хлопнув плащом, и попросил голосом Майка: — Нанаба, открой глаза.