Чон сам не заметил, как быстро закрутилась его жизнь. Вот он вроде еще студент, вот вроде практика, а вот уже занимает пост отца, тяжело заболевшего.
Следующей ступенью его жизни стала свадьба. Женитьба на вдове далеко не банкрота принесла нереальную пользу компании. Акции возросли почти вдвое, продажи увеличились, но Хосок считает, что самое ценное, что он получил от этого брака — приемный сын. Сердце Хосока сразу растаяло, как только он увидел его на встрече в ресторане. Решив познакомиться с ним поближе, как посоветовала новоиспеченная жена, он, кажется, немного перестарался потому что радостные вздохи при виде подарков и визги, доносящиеся из парка аттракционов плавно переросли в стоны удовольствия и всхлипывания от чересчур сильного возбуждения. Когда обычные объятия сына и отца имеют продолжение в постели? Когда отец и сын любят друг друга. Хосок чертовски влюблен в это белоснежное хрупкое тельце Юнги, влюблен в эти лисьи глаза и ладошки, обхватывающие его шею. Влюблен в этот голос и, черт, готов просто съесть этого мальчишку.
Юнги так любит называть своего отчима папочкой, что даже не стесняется при матери. А чего стесняться? Хитрый взгляд все равно понимает только Хосок, а мама не нарадуется теплым отношениям сынули и любимого мужа. Правда, очень задевает, что Чон спит в одной постели с мамой, но ведь он всегда говорит, что между ними нет ничего. Юнги доверяет и верит, что Хосок говорит правду, потому без задней мысли ластится к рукам старшего, когда тот сбегает от жены «попить на кухню воды». Ночные походы отца всегда заканчиваются стонами.
Хосок хочет своего малыша везде и всегда. Не важно где, он его возьмет, а Юнги по первому же приказу опустится на колени. Вот и сейчас, на ежегодной встрече акционеров, стоя неподалеку от танцпола Хосок раздумывает о том, что будет сегодня ночью, ведь он отменил все встречи завтра утром. Мысли лишь будоражат воображение, и Чон еле сдерживается.
Они переступили черту очень давно. Папочка был трезв, а Юнги спокойно занимался уроками. И Юнги так забавила эта неловкость, когда Чон вертел в руках дорогой подарок из серебра, мычал и плел что-то про необузданные неправильные чувства. А потом вспышка. Искра, молния… продолжительный секс в детской, потные от страсти тела, стоны, толчки, крышесносные чувства, растущие в геометрической прогрессии. Юнги помнит свой первый раз ярко, как будто он был вчера, и не успевает запоминать новые.
Юнги так нравится делать Хосоку приятно в общественных местах, когда вот-вот станешь видимым, вот-вот раскроешь и выдашь себя со всеми потрохами. Юнги сосет так умело, так яростно, страстно, как будто хочет съесть, и Хосоку нравится, когда его мальчик ведет себя как шлюшка.
В голове его малыша постоянно генерируют пошлые мыслишки, и папочка об этом знает. Иногда Чон просто слушает, о чем думал его малыш в течении дня лежа с ним в кровати и возбуждается только от осознания того, что Юнни может думать
так пошло.
— О чем ты думаешь, малыш? — никого рядом нет, да и репортеров сюда не пускают, так что по губам никто не прочтет.
Хосок пристраивается сзади, но не близко, кладет руку на плечо и задает самый любимый вопрос. Юнги любит на него отвечать честно, как и поступает сейчас.
— Я… представляю, что мы закрылись в туалете этого роскошного ресторана, — он улыбается, будто говорит невинные вещи, как и подобает семнадцатилетнему сыну. — Что ты поставил меня на колени…
— Может… — он наклоняется ниже, обдавая ухо сына горячим шепотом, — может ты мне покажешь дальше…
Вторую руку он кладет на талию мальчика, будто невзначай обнимая. Отцы ведь обнимают сыновей? Хосок не знает, он никогда не был отцом, всегда был папочкой.
А ведь по пути в ресторан Юнги и Хосок успели заняться сексом в машине. Сейчас снова хочется уединиться, отдаться папочке и позволить себя трахнуть в ротик. И чтобы клокочущие пошлые звуки раздавались на все помещение санузла, чтобы все заходящие это слышали и удивлялись, кто это такой наглый здесь… таким неприличным занимается?
И только Юнги и Хосок будут знать, что это они.
Максимально буднично Хосок подталкивает подростка, делая вид, что им нужно серьезно поговорить. Ох, как же Чон любит эти сцены, которые он на пару с этим чертенком ставят, когда им нужно срочно смыться от всех глаз, чтобы заняться любимым для обоих… занятием. Юнги понуро плетется за папочкой и строит из себя провинившегося ребенка. В такие моменты Хо так чертовски сильно хочет разложить своего мальчика прямо здесь и сейчас. Бедная овечка, ну конечно.
Как только они заходят за поворот в коридор, ведущий к санузлу, старший по-собственнически переносит руку на ягодицы и сжимает одну в ладони, подталкивая Юнги вперед.
— Ты так хорошо играешь невинного мальчика, Юнни, — как же Хосок любит шептать ему на ушко, — и ты прекрасно знаешь, что это возбуждает до невозможности сильно.
В такие моменты Юнги ничего не отвечает, продолжая играть роль, продолжая выносить крышу родителю.
В туалете оказывается какой-то пожилой мужчина, он моет руки и спешно уходит под злобный взгляд Хосока. Дверь моментально закрывается на щеколду.
— Мерзавец, — он хватается обеими руками за ягодицы тонсена и даже чуть приподнимает его, не боясь причинить боли.
— Папочка, — Юнги без тени улыбки театрально, но очень по-живому всхлипывает, обвивая шею отца обеими руками, — не ругайся, пожалуйста.
А взглядом словно умоляет «продолжай, ругайся, хватай за горло и задницу, заставь сесть на колени и трахни, накажи непослушного мальчика».
— Папочка…
— Не распускай нюни, ты знаешь, что я это ненавижу
люблю до невозможности сильно, — рычит Хосок, громко шлепая младшего по ягодице.
Эта игра, в которую они ввязались, всегда нравилась Хосоку. Лишь взглядом, вздохом или движением руки они могут понять друг друга.
— Детка, о чем ты там думал, сладкий?
— Ни о чем, папочка, — мальчишка опускает взгляд и искусывает припухшие от недавних поцелуев губки, —
о том, как ты трахаешь меня в рот прямо здесь в туалете.
— Признавайся, у тебя в голове всегда кишат грязные мыслишки? — Хосок не позволяет Юнги ответить и затягивает его в долгий мокрый поцелуй, сразу углубляя его. Вообще, он любит брать своего мальчишку по-разному. И грубо, и нежно, и быстро, и медленно. Но именно сейчас Юнги его разозлил. И черт знает, чем.
— Нет, я думаю только об учебе…
Юнги самому не смешно? Он прекращает разговаривать и тянет отца вниз за шею, чтобы удобнее было целовать. Ему так нравится злить папочку черт знает чем…
— О, мы многому научились друг у друга, верно, малыш? － это обращение не столько ласковое, сколько возбуждающее.
Хосок до смерти хочет уронить Юнги на колени и выебать его хорошенько в ротик, заставив после проглотить всю сперму, но также ему хочется поиграть со своим мальчиком.
Юнги лишь отрицательно машет головой. Ему тоже хочется поиграть, и хочется, чтобы Хосок проявил инициативу. Они думают об одном и том же, но как будто специально тянут.
— Я не умею, папочка, — ложь. Все он умеет. И умеет так, что нёбо к горлу присыхает, а только о мысли первоклассного минета сводит ноги.
— Повтори стоп слово, Юнни, — Хосок понимает, что вот вот выйдет из себя и просто жестко грубо возьмет его.
В мыслях уже возникают воспоминания о всех минетах подростка, когда старший уже готов кончить только от прикосновения губ к головке.
— Хосок, — лепечет Юнги одними губами.
Да, стоп-слово у них — имя папочки. Юнги не называет Чона по имени, допускает «хён», «любимый» и «папочка». Изредка «Хосок-а», но только когда злится. А вот «Хосок» ни при каких условиях, да и стоп-слово он еще ни разу не использовал.
— Умница, — Чон хлопает его по щеке пару раз, — а теперь вставай на коленки, малыш.
Хосок позволит Юнги сделать хоть что-то, проявить толику инициативы, перед тем, как взять все в свои руки. Лишь одно, что Хосок сейчас себе позволяет так это то, что путает пальцы в ухоженных волосах сына и гладит кожу головы.
— Давай малыш, папочка уже не может терпеть, ты же видишь…
Юнги послушно опускается на колени, не боясь запачкаться. Все равно здесь трудолюбиво вылизан каждый угол, отполирован каждый унитаз и рукомойник и сияет так же, как и будет сиять сейчас член Хосока.
Мину так нравится, когда папочка не снимает брюки, а расстегивает ширинку и через отверстие в ней вынимает член, бьет горячей головкой по щекам и надменно, властно улыбается. Это так заводит, что приходится снова и снова сводить ножки вместе.
— Ну давай же, — нетерпеливо порыкивает Хосок, оттягивая шею Юнги назад, и смотрит ему в глаза, — соси, малыш.
Член уже налит кровью, а Хосок слишком сильно возбужден, чтобы терпеть. Как только головка оказывается обхвачена губками сына, он толкается почти на всю длину, заставляя младшего немного поперхнуться.
Юнги впивается пальчиками в бедра папочки и пошире открывает ротик, расслабляя глотку. Он не закрывает глаза и не жмурит их, а смотрит снизу вверх прямо в глаза Хосоку и позволяет толкаться на всю длину. Слюна густеет, но Юн слишком умело сдерживает рвотные позывы.
Хосок ослабляет хватку и начинает размеренно входить и выходить из ротика Юнги, шепча ему пошлости.
— Тебе нравится, да, маленькая шлюшка? О, мой мальчик, ты такой красивый сейчас. － Хосоку буквально не хватает воздуха, когда Юнги стонет, а вибрация пробегает по головке члена. Откинув голову назад, он ускоряется, двигая и тазом, и головой Юнги.
Юнги смотрит томно из-под полузакатанных век от удовольствия. Клокочущие звуки перебивают любые другие, в уголках глаз скапливаются слезы, но Мин слишком упертый мальчик, он каждый раз играет на перегонки сам с собой. Он слишком хорошо сдерживает рвотные позывы, чтобы прерывать оральный секс, но вот подышать все же нужно.
Младший легонько стучит тонкими пальцами по бедру папочки и пытается отстраниться. Просто на секундочку, чтобы вдохнуть, а потом снова подставить ротик. А может и не только…
Хосок резко выходит, позволяя Юнги судорожно вдохнуть, и гладит большим пальцем свободной руки скулу сына.
— Хочешь потрогать себя? — он очень редко разрешает Юнги дрочить во время секса — любого —, но сейчас он безумно сильно хочет, чтобы его малыш получил удовольствие именно так.
Юнги, вдыхая через рот, удивленно вскидывает брови на лоб и хватается ладонью за член Хосока. С чего бы это вдруг?
— Папочка? — хрипло шепчет Юн. И одним словом он задается вопросом, который Хосок понимает без каких-либо уточнений.
— Потрогай себя, малыш. Я хочу, чтобы ты ласкал себя, пока сосешь у папочки в туалете дорогущего, наполненного людьми заведения, — подобные разговоры всегда возбуждали Юнги, а Хосок это знал и пользовался этим в подобные моменты.
Чон снова тычется головкой в чуть приоткрытые губки Юна и чуть кивает, призывая к действию. Несмотря на то, что он перевозбужден, кончать раньше своего мальчика он не собирается.
Юнги снова сводит ножки и кивает, старательно вбирая красноватую головку члена в рот. Вместе с тем он пытается расстегнуть молнию на брюках, а потом пуговицу. Тонкие пальцы в конечном итоге все же касаются нежной аккуратной плоти, и Юн стонет, разнося вибрацию по головке.
— Папочка, — сладко шепчет он, на секунду выуживая из ротика член и причмокивая губами.
Хосок шумно выдыхает, снова набирая темп и бесконечно шепчет какие-то фразы. И кажется, будто эти пошлые шлепки и звук скольжения члена по губам и языку наполнили не только данное помещение, но и все здание. Неожиданно, Хо понимает, насколько сильно хочет, чтобы все вокруг знали, что это его мальчик. Что он — его собственность, он готов отсасывать ему в туалете, машине, под столом за дальним столиком кафе или перед дверью спальни матери. Юнги. Только. Его.
Папочка Чон всегда чувствует, когда его детка уже на грани, однако малыш терпит, терпит, потому что кончать нельзя, пока папочка не разрешит, но сейчас Чон вспоминает о согласованном правиле и решает, что можно сегодня его нарушить.
— Малыш, можешь кончать, когда захочешь.
Юнги всегда терпел и терпит, потому что Хосок очень строгий папочка. Да, у них есть договор, что он не имеет права кончать без разрешения, и если уж это право нарушается, тогда Юнги наказывается. Сейчас мальчику даже не верится, что ему разрешают кончить тогда, когда ему очень-очень захочется, потому по привычке он снова терпит.
Но когда Чон хрипло выстанывает его имя, а член его начинает пульсировать, Юнги расслабляется и позволяет себе излиться. Папочка тоже кончает на губки, щеки и лобик. Пошло улыбаясь, Юн ловит язычком капли белого семени, а потом облизывает собственные пальцы в сперме, и все это не отрывая взгляда от глаз Хосока.
— Ведешь себя как маленькая шлюшка, Юнни, — Хосок вновь хлопает его по щеке и прячет член, закрывая ширинку, — хочешь домой?
Юнги смеется тихо и тянет руки вверх, прося поднять с пола и, возможно, взять на ручки. Ну да, есть в нем такое… где-то между «отвязная папочкина шлюшка» и «пушистый сыночек-котенок» стираются границы.
После секса, любого, Юнги всегда нежный младенец, нуждающийся в ласке. Они подолгу валяются в свежезастеленной кровати, разгоряченные после душа, и лениво нежно целуются.
Юнги еще так смешно, так мило мнет пальчики в кулачки и в последний раз облизывается, но не как последняя шлюшка, а словно только что съел вкусного мороженого и хочет, чтобы любимый папочка купил еще.
Хосок, действительно, берет своего малыша на руки, закрыв аккуратно ширинку и расстегивает первые две пуговицы рубашки и, когда в зале его спрашивают, что случилось с сыном, он говорит, что мальчик отравился, и нужно срочно отвезти его домой. Бывалый проверенный шофер понимает все без слов и везет их в отель, вместо дома. Жена точно будет спрашивать, что случилось, а так можно отмазаться, что они проводили выходные вместе. В машине, убаюканный тихим гудением шин, Юнги засыпает, сопя Хосоку в шею.
***
Юнги просыпается на прохладных простынях люксового номера в отеле. Рядом лежит Хосок и осторожно гладит его по бедру. Он не спит, он как будто ждал, когда Юнги проснется и откроет глазки.
— А что… что будет потом? — по-детски, так наивно спрашивает ребенок, прямо спросонья; он сам не понимает, откуда берется этот вопрос в его голове. — Пап?
— Потом в каком смысле, малыш? — Хосок немного хмурится и перебирает сбившиеся локоны сына.
Спросонья Юнги такой домашний и родной, это даже красивей, чем тогда в туалете. Старший любит просыпаться раньше и любоваться своим мальчиком.
— Когда… когда я стану старше… — Юнги поднимает взгляд на Хосока и смотрит так грустно, как будто понимает, что ничего хорошего из этих их игр не выйдет.
— Если честно, Юнни, — Чон просто ненавидит подобные разговоры, но стоит сказать сразу и как есть, — если так прикинуть, то когда ты станешь старше, то и я тоже стану. Я буду слишком стар для тебя, и ты просто… разлюбишь меня.
— Ты… старше меня всего лишь на десять лет… — с обидой в голосе лепечет мальчик и, обиженно надувая губы, отворачивается в другую сторону. Его… почему-то так сильно задевают слова Хосока, хотя, он без сомнений знал, что после этого вопроса последуют неприятные ответы.
— На целых десять лет, милый, на целых десять, — шепчет старший, — когда тебе будет двадцать, мне будет тридцать. Когда ты закончишь университет, мне будет почти сорок… Я осунусь и стану старикашкой.
Юнги цокает языком, закатывает глаза и двигается на край постели. Познакомьтесь, это Мин Юнги — колючий кактус, таким он бывает, когда дуется на любимого хёна.
— Отстань… Если для тебя это преграда, можешь валить к маме…
— Хей, ну не дуйся, котик. Просто я не хочу рушить тебе жизнь. И к маме я не хочу… Она не любит меня, и я ее тоже нет.
Хосок утягивает мальчика в крепкие объятия и мягко целует в макушку. В такие моменты Юнги похож на котика.
— Если ты не хочешь рушить мне жизнь, тогда сейчас ты со мной зачем? Чтобы потом мне сделать очень больно?
Как ни странно, но Хосок — первая и последняя любовь Юнги за все эти семнадцать лет.
— Я… Я думал, что ты меня не любишь по-настоящему. Наверное, это просто первая влюбленность. Прости, милый, я ошибался. Но… Но сейчас я с тобой лишь потому, что люблю тебя и хочу насладиться нашей любовью сполна.
— Отстань, пап, — Юнги выбирается из объятий отца, кутается в его рубашку и выскальзывает на лоджию, шлепая босиком по паркету. Он сильный и не покажет своих слез или слабостей, хотя, уж от кого, от кого, а от Хосока, наверное, скрыть ничего не выйдет.
Хосок натягивает на боксеры домашние штаны, которые всегда лежат в машине на такой случай и тихо подходит к Юнги, мягко обнимая со спины.
— Не грусти, если понадобится, я за тебя и нашу любовь что угодно сделаю…
— Я… не игрушка для секса, — мальчик всхлипывает, вытирая щеки рукавом рубашки отца. — Если тебе хочется поиграть, оставь меня, в покое… Как-нибудь… как-нибудь разберусь со своими чувствами.
— Хей, малыш, — слова мальчика глубоко ранят Хосока, но он игнорирует эту боль: Юнги сейчас больнее, — ты никогда не был и не будешь игрушкой для секса. Просто… все люди любят по-разному. Мы, например, вот так. Я люблю не только твое тело. Я люблю твою душу, твой голос, всего тебя. Ты не только физически, но и морально мне нужен.
Чон тщательно подбирает слова и в конце глубоко вдыхает вечерний холодный воздух.
Юнги так хочется верить Хосоку, потому он взвешивает свои мысли и его слова, роняя слезы, сопоставляет и только потом разворачивается к старшему лицом и врезается носом в грудную клетку. Тонкие руки ложатся на крепкую и сильную шею, и Юнги уже всхлипывает, не сдерживаясь. Рубашка собирается в складку в согнутых локтях, оголяет худые бледные ручки и даже сползает с плеча.
— Я не хочу, чтобы это заканчивалось…
— Не закончится, сладкий, — голос предательски дрожит, и Хосок вновь целует макушку тонсена, — пока ты не захочешь, ничего не закончится.
Юнги такой хрупкий в его руках, острые ключицы и локти придают его телу шарм и привлекательность. Чон нежно обнимает содрогающееся тельце и шепчет слова любви, унося обратно на кровать.
Колючки все вмиг исчезают, и сразу понятно, что это просто защитная реакция, а не дело в характере. На самом же деле Юнги — нежный комок беззащитности и ласки, трепета и любви. Он так отчаянно жмется к груди Хосока, что у того наверняка сердце замирает в грудной клетке.
В постели он оккупирует тело хёна и обвивает его ногами и руками, не давая шанса выбраться. Голову на плечико, а носик в шею.
— Я так хочу спать с тобой каждый день… Вот так…
— Будем. Твоя мама… Она мне изменяет. Не уверен, что она питает к тебе очень трепетные чувства, прости, малыш, но это так, так что я думаю с ней поговорить, чтобы она переехала к любовнику.
Старший поглаживает спину Юнги и вдыхает естественный запах тонсена.
— Мама любит меня, — обиженно сипит Юнги. Ну что за день такой, сплошные обидности…
— Если ты не хочешь, чтобы она съезжала, малыш, то она не съедет.
— Я хочу, чтобы она жила с нами, а ты спал со мной в моей кровати, а не с ней, — ребенок трется носом о шею отца и тяжело выдыхает.
— Мы придумаем. Придумаем, все будет хорошо. Давай спать, я очень устал за сегодня.
— Я люблю тебя, ты знаешь? — Юнги заплетает тонкие пальцы в волосы хёна и уступчиво соглашается на завтрашнее решение всех нерешенных вопросов. — Спокойной ночи, хенним…
— Сладких снов, и я люблю тебя сильнее.
Чон хихикает в волосы Юнги и обнимает его еще сильнее.
***
Кажется, что домашнее задание не закончится буквально никогда. Сочинение, биология, геометрия, и Юнги морально закончился. Вечер тянется, словно резина, все, чего хочется, это списаться с интернет-другом и послушать музыку. Но впереди еще грамматика повышенного английского, мальчик готов убиться об стену. Перед глазами плывет потолок, когда он закидывает шею назад и судорожно вздыхает: если это еще первый год старшей школы, то что дальше?
Хосок возвращается вместе с женой с важной встречи в полном молчании. Они, кажется, совсем не разговаривают, а если и разговаривают, то только на встречах и просто для вида.
— Юнни спит?
— Сейчас проверю.
На самом деле, даже если бы она не спросила, Хосок все равно бы пошел в комнату к ребенку. Потому что… он так соскучился. Вся неделя пронеслась перед глазами со скоростью света, а время, потраченное на любимого мальчика, ушло в минус. Чон видел Юнги только по утрам, а остальное время пропадал на работе.
Заглядывая в детскую, Чон молча наблюдает за Юнги, и лишь потом тихо произносит:
— Юнни… привет, — выходит хрипло-хрипло и шепотом. — Я так соскучился.
Школьник разгибает напряженную спину и сдувает челку, улыбаясь. Сколько он себя помнит, чего греха таить, любил отца чуть больше, чем мать. А может и не чуть, но родителем Хосок был прекрасным: и понимающий, и доверяющий, и позволяющий ощущать свободу. С начала учебного года, когда у Чона старшего появились чертовски много дел на работе, они практически не виделись. Все, что Юн видел это плечи, выглядывающие из-за водительского сиденья.
Сейчас он, наплевав на какую-то там домашнюю работу, встает со стула и молча крепко-крепко обнимает отца.
Хосок слегка вскруживает любимого мальчика, первый раз за день искренне улыбается и целует его в лобик.
— Тебе помочь с домашним заданием, родной?
— Нет… Хочу просто поужинать с тобой…
— Закажем роллы или пиццу?
Хосок опускает Юнги на ноги, притягивает к себе поближе и ныряет обеими горячими ладонями под растянутую футболку.
Юнги так же горячо выдыхает в шею Хосока, встав на цыпочки.
— И то, и… то?
— Да, моя радость.
Хосок оставляет нежный поцелуй на щечке младшего и лениво отрывается от него, чтобы сходить за мобильным и заказать доставку еды.
— Ты пока доучи уроки и придумай, какой фильм посмотрим.
Юнги доучивает уроки так быстро, как может и сразу хватается за телефон. В заметках у него давно припасен список фильмов, подходящих к новогодней атмосфере.
— Папочка, ты не против начать пересматривать Гарри Поттера, как каждый год я делаю?
— Нет, малыш, — произносит Хо, падая на диван. Хосок уже успел сходить в душ, потому сейчас выглядел максимально мило и по-домашнему уютно: растрепанные влажные волосы, мягкая улыбка на губах, домашние свободные штаны и растянутая футболка. Перекатывающиеся мышцы на руках… — Люблю смотреть с тобой фильмы.
— А я люблю тебя… Ну что, дождемся курьера?
Мать, уже поужинавшая с любовником, ложится спать, а Юнги и Хо только начинают бодрствовать. Что-то подсказывает Юнги, что папочка снова подделает справку о болезни. Потому что спать они точно не собираются, тем более, что фильм идет два с половиной часа, а их восемь в серии.
