Часть 1
20 декабря 2019 г. в 00:48
Когда они начинали, Споку было по-настоящему страшно.
Справедливости ради надо отметить: он позволил себе испугаться только потому, что сперва не распознал свою эмоцию. Эмоции в принципе были для него нежелательны, так что обычно вулканский мозг старался засунуть их куда подальше и держать там до тех пор, пока не пройдут сами собой.
Пожалуй, в тот раз Спок просто не желал признать, что его состояние является таковым, каковым является: взыграла расовая гордость. Страх для вулканца — страшнейший порок. Он не из ряда тех эмоций, которые следовало принимать и анализировать, он из ряда того, что просто нельзя ощущать. Даже запрятав дальше некуда.
Вулканцы — раса воинов-победителей. Страх — иррациональная эмоция, не имеющая ничего общего с инстинктом самосохранения. Она возникает из ниоткуда, подкрепляемая бреднями разума — а разум вулканца должен быть чист и опрятен. Здоров.
Но разум вулканца в своем чистом проявлении рассматривается уж точно без поправок на поражение проказой влюбленности. А влюбленность в человека — вообще непростительная погрешность, ее даже теоретически существовать не должно. Чистый разум не может тяготеть к беспорядочной душе, не может прельститься океаном иррациональности и непоследовательности. Он должен отринуть от чуждого ему существа, приняв его самобытность и дозволяя быть таким, какое оно есть: ничего не поделать с разницей рас, не влезешь же в чужую мутную голову и не перекроишь все по образцу.
Наверное, впервые в жизни Спок не сделал того, что должен был. Но естественный страх перед масштабами чужой нелогичности не мог пройти сам собой.
В какой-то момент Спок заподозрил, что бытие вулканца со всеми сопутствующими обязанностями — неподъемный груз для его положения, и соответствовать форме ушей даже в сердечных вопросах вовсе не обязательно. Разумеется, заподозрил он это благодаря капитану.
Однако, расставаться сразу со всеми своими установками Спок не спешил. Когда Джим лез с поцелуями, вулканская кровь обязывала его осадить капитана, если для нежностей не подходило время или место. Но если сам Спок видел в этом рациональность и исполнительность, Джим просто считал, что тот ломается. И продолжал настаивать.
Спок еще ни разу не устоял перед напором капитана, но по-прежнему исправно отвергал его первые поползновения — это стало чем-то вроде ритуала.
Но когда Джим прошел долгий путь к зеленокровному сердцу, для него открылся путь куда более тернистый и опасный: в его постель. К слову, в смысле самом что ни на есть прямом — поначалу вулканец ни в какую не соглашался пускать другого мужчину на свое ложе. Но право совместного сна Джиму получить было ещё достаточно просто. В сравнении со следующим рубежом.
Когда за напускной церемонностью и нежеланием позорить род открылась самая банальная скованность, Джим был тронут до глубины души. И вздохнул с облегчением, ведь все оказалось гораздо проще, чем он думал: уж что-что, а окружить партнера лаской и пониманием он умел. Вскоре Спок нехотя поддался. А после первой победы Джим утвердился во мнении, что второй ждать долго не придется.
Вот только строптивый вулканец категорично отказывался от расширения горизонтов.
А еще, как оказалось, совсем не умел принимать свое удовольствие.
Хотя, противостоять Джиму он просто не мог: когда капитан сжимал его в объятьях и дышал в шею, Спок не мог думать ни о чем. Когда капитан начинал целовать ему все, до чего мог дотянуться, Спок забывал, как дышать.
А когда Джим после чертового миллиона поцелуев начинал спускаться вниз…
Спок твердой рукой останавливал его, принуждая вновь подняться.
— Перестань, Спок, если тебе не понравится, я не буду. Просто попробуем, — расслабляющим тоном урчал Кирк, норовя прокрасться обратно.
— Джим, я не заставляю тебя мириться с обычаями своей расы, почему бы тебе не поступить так же?
— И очень зря, — усмехался капитан. — Я открыт для тебя, разве ты не видишь?
Спок прекрасно понимал, что втолковывать капитану свою жизненную философию — не очень хорошая затея. Поэтому только вздыхал душой, пока его лицо оставалось непроницаемым.
Иногда после личной неурядицы капитан начинал терроризировать своего старпома на мостике.
— Капитан, связь с земным постом номер два установлена.
— Перепроверьте частоту сигнала, мистер Спок.
— Капитан, сигнал в полном порядке!
— Лейтенант Ухура, я всего лишь хочу удостовериться в том, что офицер по науке не разучился исполнять обязанности старшего помощника.
Ухура в такие моменты немного выпадала из реальности — для нее установить связь с земным постом было куда легче, чем связать бредовые приказы капитана с какой-никакой гипотетической пользой. Споку даже не нужно было их исполнять: достаточно молчаливо пересечься с капитаном взглядом и выдержать долгий укор.
Окончательно стать капитаном и старпомом их могла заставить разве что тревога. Да и то, не всегда.
— Мистер Спок, выведете этот сектор на экран.
— Какой сектор вы имеете в виду, капитан?
Ответом служило напряженное молчание, за которым следовало раздраженное:
— Лейтенант Ухура, сектор Зэд-Шесть на экран.
Пожалуй, самой страдающей стороной в этой разворачивающейся на мостике драме оказывалась ничего не понимающая Ухура.
— Мистер Спок, каким вы находите наше положение?
— Капитан?
— Охарактеризуйте его.
— Мы будем на месте через семь минут, капитан.
— Нет, я просил охарактеризовать его, мистер Спок.
Еще одна встреча глазами и напряженный укор.
— Думаю, оно единственное возможное. Капитан.
Спок знал, что так долго продолжаться не может. Он понимал, что перекроет выход личных отношений в рабочие.
Понимал, что все зависит только от него.
И знал, что ради общего блага ему придется пойти на жертвы.
На закате очередного рабочего дня в космическом пространстве Джим уже даже не пытался. Но был приятно удивлен.
— Джим… — Спок помедлил, не решаясь на серьезный шаг. Глаза напротив горели нетерпением. — Джим, я полагаю, я готов.
Воцарилась тишина. Совсем не напряженная — скорее, решающая. Такая тишина, которая возникает после чего-то, принесшего облегчение. После того, как закрывается мучительный гештальт.
Джим молча смотрел на Спока, хлопая глазами. Пожалуй, в тот момент, когда Спок согласился, его желание доставить тому удовольствие немного поубавилось — из-за того, что вожделенное согласие упало к нему само. Причем, в тот момент, когда он даже не был готов!.. Однако, ступор Джима прошел быстро: спустя пару секунд промедления он без лишних слов впился своими губами в чужие — сухие, неподатливые, горячие из-за высокой температуры крови. Такие непохожие на человеческие и одни-единственные на целую галактику для Джима.
Споку по-прежнему было чертовски страшно: он толком не понимал, что его ждет, и видел предстоящее актом скорее жертвенным со своей стороны, а не половым в полном смысле слова. В том смысле, который вкладывал в свои действия Джим: наконец-то дорвавшись до желанного, он не торопился и старался быть самым настоящим джентльменом, когда касался обтянутой зеленоватой кожей шеи и спускался вниз, больше не встречая сопротивления.
Оказалось, что Спока ждала прохлада рта капитана, вскоре сменяющаяся его собственной, привычной температурой. Влажного, податливого, туго обхватывающего и невероятно приятного рта. Его ждала череда новых открытий о собственном теле.
Его ждал чертов миллион касаний там.
— А завтра ты научишь меня обращаться с твоими пальцами, — с довольной улыбкой говорил Джим, ложась щекой на бедро вулканца.
Спок умиротворенно смотрел на него сверху вниз.
— Вы можете импровизировать. Уверен, у вас получится, капитан.
Теперь он знал, что бояться ему нечего.