Чужое счастье

Меган, конечно же, не хотела подслушивать, не хотела подсматривать. Просто-напросто невовремя проходила мимо крошечной комнаты со старым тренировочным инвентарем. Ей стыдно, так ужасно стыдно. Вот только мысли, и ощущения, и чувства такие ослепительно яркие, такие чудесные, что помимо своей воли она осторожно касается разумом сначала Артемиды, потом Уолли. Незаметно, почти невесомо. Ей не нужна даже тусклая подсветка брошенного в углу мобильника — она в их головах. Сгорая от угрызений совести, Меган замирает и теряется среди хаоса «господикакжекруто», «неможетбыть» и «пожалуйстаеще» в голове Уолли. Почти не дыша Артемида проводит кончиками пальцев над ремнем его джинсов по худому животу и спускается ниже. Меган чуточку завидует ее смелости, но на самом деле, оказывается, за нарочитой смелостью своей Артемида ни в чем не уверена и трусит отчаянно. Шипит на Уолли, когда он неловко пытается ее отодвинуть, с грохотом роняя что-то локтем: — Ну и не буду больше, если не нравится. — кусает она уже распухшие от поцелуев губы. — Нравится-нравится, — мгновенно перехватывается тот и краснеет так, что теряются даже веснушки на щеках. — Так нравится, что я больше не могу… Внизу живота у Артемиды у самой непривычно, но так приятно тянет и жарко. Она вспыхивает до самых ушей, но руку не убирает. Пальцы у нее сильные и жесткие. И Меган знает, что подглядывать за друзьями отвратительно. Но так далеко с Коннером они еще не заходили. Артемиде не приходится долго стараться. Уолли перетряхивает как от электрического разряда, и на штанах у него расплывается пятно. Жадно хватая ртом воздух, он сползает по стене, словно ноги вдруг ватные стали. Плывет, словно от выпивки. Язык у лучницы всегда такой же убийственный как и ее стрелы, но она молчит. До дрожи в ладонях ей хочется погладить его по рыжим, взлохмаченным волосам, хочется сказать что-то нежное… не такое колючее как обычно хотя бы. Но Артемида молчит и не знает куда девать руки, когда он утыкается ей в живот влажным лбом и пытается отдышаться. Осторожно огибая синяки, свежие и старые, он ведет пальцами по ее стройной лодыжке и выше, под край юбки в складку, где гладкая кожа из загорелой становится молочной-белой. Сердце у Артемиды замирает, застывает — и тут же снова колотится почти больно под ребрами. — Уолли! — сердито шепчет она и дергается. — Это нечестно, принцесса. — фыркает Уолли, скрывая серьезное за нарочитой дурашливостью. — Тебе, выходит, можно все, а мне ничего. Внутри у Артемиды все переворачивается: так ведь оно и есть, так всегда и было. Уолли доверяет, позволяет, подпускает близко так, что ближе просто некуда, а она… Неласковая, злая и глупая, ругает она себя так отчаянно, что Меган хочется ее утешить. Только Меган знает, что на самом деле ей попросту страшно. Страшно, что догадается как важен, как нужен: Артемида совсем не хочет выглядеть слабой, и выставляет подзамочные границы далеко-далеко вокруг себя. Прячется, как цветок под глухим стеклянным колпаком. Уолли с ней не слишком-то легко — но ей и самой с собой не просто. — А что ты хочешь, Уолли? — внезапно выпаливает она — как в омут бедовой головой. — Э… — тянет он растерянно. — А можно время на размышление? Испортить такой момент! Меган досадно едва ли не больше его самого. — Ну Уолли! — вспыхивает Артемида с досадой. — Может, еще и другу позвонишь? — Это Дику что ли? — Уолли! Внезапный карт-бланш ненадолго выбивает Уолли из колеи. — Ладно-ладно, принцесса, не злись. — со смехом утаскивает он ее прямо на пол, к себе на колени. — Ты же знаешь, я бог импровизаций. Для начала Уолли осторожно распускает ее тугой, без единой выбившейся прядки хвост. Обычно Артемида ненавидит, когда трогают ее волосы — соломенно-светлую в ненавистного отца копну. Но Уолли — можно, решает она. Это даже… приятно, хотя он то и дело цепляется и затягивает в их узелки. — Обалденно! — пропускает он теплые пряди сквозь пальцы. — Можешь делать так хоть иногда? Ну, типа только для меня. Артемида молча кивает и не огрызается даже когда теплые руки забираются ей под тонкую блузку и гладят плоский живот, спину с полосками шрамов и выступающие косточки бедер. Кожа у нее покрывается мурашками, от удовольствия она жмурится и тает. Уолли плохо прячет довольную улыбку. Вообще-то он чертовски боится сделать что-то не так, но это не повод не пробовать. Внизу живота Артемиды собирается напряжение, тягучее и жаркое, эхом передаваясь и Меган. Кожа словно наэлектризована. Для Меган все это не вновинку: она уже отлично знает, что можно сделать с этим телом самой, чтобы не чувствовать себя иногда так мучительно одиноко и сбросить лишнее напряжение. Если подумать, так ли велика разница, если это делает кто-то другой. Такая же стимуляция, те же чувствительные точки. Самая обычная земная физиология. Но почему-то, когда Меган, повторяя за Уолли, проводит руками по своим плечам, она чувствует совсем не то, что Артемида. Почему-то это обидно. — Можно? — осторожно цепляет Уолли край ее лифчика. Плечи и спина Артемиды тут же напряженно каменеют, и он, смеясь, трется носом об ее щеку, пока она не успокаивается. — Эй, ну нет так нет. Я же не настаиваю. С вызовом в глазах она умудряется выпутаться из лифчика, не снимая блузки. Все-таки она смелая, улыбается про себя Меган. Тонкая ткань натягивается на груди и кажется просвечивает, Артемида чувствует себя мучительно уязвимой, но все равно не позволяет себе ссутулить плечи. — Только руки не распускай. — бурчит она, понимая, что это звучит не слишком убедительно. — Окей-окей, — покладисто кладет он обе ладони ей на плечи. И тут же прижимается губами к загорелой коже в глубоко распахнутом вороте блузке. Проводит языком, словно пробуя ее на вкус, и снова тихо смеется. — Ты сладкая. Это уже совсем по-другому, это по-взрослому и куда острее чем раньше. Кожа слишком чувствительная. Напряжение внутри уже почти болезненное, торчащие соски ноют. Во рту пересохло. Артемида бессознательно сжимает колени теснее. Ей нравится то, что Уолли делает с ней, нравится — как. И хочется больше. Меган тоже хочется, и это почти больно. Но Уолли все понимает неправильно. — Прости, принцесса. — виновато морщит он нос. — Ты слишком красивая, а я слишком дурак… Молча Артемида берет его за руку и кладет себе на грудь. Поцелуй выходит впервые по-настоящему взрослый и долгий, и она тихо ахает ему в губы, потому что для первого раза у Уолли все получается вполне неплохо. Это как головоломка со множеством секретов. Если поцеловать здесь — Артемида дышит глубоко и рвано, погладить там — невольно выгибается и облизывает пересохшие губы. Ее удовольствие захватывает его куда больше собственного. Щеки у Артемиды горят, блузка расстегнута до пояса. Она не противится даже когда он вскользь проводит по внутренней стороне бедра, задевая резинку трусиков. В его глазах Артемида такая нереально красивая, такая сногсшибательная и прекрасная, что Меган даже чуточку завидно. Если бы Коннер смотрел на нее так, так бы касался… Невидимая Меган осторожно трогает себя, такую же мокрую, как Артемида, и у нее получается все-таки лучше. У Уолли неплохое чутье, но она пока еще лучше знает что и как надо сделать. Беззвучно она двигает пальцами, осторожно и незаметно подсказывая ему — как. Внутри точно невидимая пружина скручивается понемногу. Земное тело чувствительное, ему несложно дать разрядку. Сначала медленно, так чтобы привыкнуть и расслабиться, потом чуть быстрее, немного в другом ритме… Артемида тихо всхлипывает и выламывается в спине, судорожно сжимая руку Уолли коленями. А следом и Меган захлестывает этой горячей волной так, что в глазах у нее темнеет, и все внутри плавится. Она теряет контроль. С трудом Артемида заставляет себя разжать стиснутые пальцы: ладони у нее саднят четкими лунками от коротких ногтей. — Ух ты… — выдыхает она куда-то Уолли в шею и пытается бессвязно и смущенно объяснить. — Это было… Я просто никогда… Любопытно улыбаясь, Уолли сует в рот еще влажный палец. — Я же говорил — ты сладкая. С багровыми щеками Артемида взвивается было, но путается в своих же ногах и едва не падает. -Уолли! Ты… — Знаю, — с серьезным видом кивает тот, помогая ей поправить одежду и застегнуть мелкие пуговицы блузки. — Я классный. Внезапно Артемида тихо смеется и кивает. — Очень. — быстро целует она его в губы. — Только про штаны, пожалуйста, не забудь. Они в пятнах. Оглядываясь, они выходят в коридор, и Меган едва успевает убраться в свою комнату. Ужас сковывает ее и делает неловкой. Только когда за ней захлопывается дверь, она позволяет себе перевести дух. Краем глаза она заглядывает в зеркало, словно бы собственные глаза и чувства могут ее обманывать. Блестящая поверхность безжалостно отражает вместо милой, хоть и зеленокожей девушки нечто белесое, чуждое здесь и уродливое, и думая о Коннере, ей очень хочется плакать, потому что теперь она знает как у них все могло бы быть. Но в своем истинном виде М’еганн М’орзз даже плакать не может.