***
Зуко был счастлив. Зуко пережил очень тяжёлый год. Было разное: полнейшие завалы, когда они с дядей вообще не ложились спать или спали по очереди: один спал, пока второй держался на бодрящем чае (вкус этой бурды Зуко не забудет никогда в жизни), были долгие препирательства с министрами и советниками, были накатывающие волны отчаянья, потому что он ничего не понимает и совершенно безнадёжен, были тяжёлые решения и выступления перед народом, тяжёлая, сложная, запутанная политическая переписка, разговоры на уровне намёков, когда Зуко чувствовал себя полным придурком, пытаясь выискать двойной смысл во фразе «не забудьте зонт, обещали дождь», были, наконец, самые настоящие покушения в ночи: трижды нападали на дядю, дважды — на него самого, один раз попытались отравить их обоих одновременно… Это был тяжёлый год. Но сейчас Зуко был счастлив. Рядом была Катара. Он скучал по ней всё это время. Он не думал о ней каждую секунду, но где-то на самом краю сознания ежесекундно маячила мысль, подспудное ощущение: её нет рядом. Она не войдёт, не улыбнётся ему, не коснётся, не прижмётся, он не поделится с ней ничем, и она не посмотрит на него сочувственно и с пониманием, он не услышит её ласкового голоса, её смеха… Её нет рядом. Она где-то далеко. И это ощущение было как боль, как холод, который настолько привычен, что ты перестаёшь его замечать — и только когда вновь оказываешься в тепле, избавляешься от боли, ты понимаешь, насколько тебе было плохо всё это время. Когда девушка только-только приехала, Зуко вовсе не мог выпустить её из объятий. Дядя проявил свойственную ему деликатность и больше чем на неделю взял дела государства полностью в свои руки, позволив Зуко проводить с Катарой всё своё время. Первые несколько дней они вообще почти не выходили из покоев принца, только чтобы немного прогуляться или пообедать с Айро, не желая обижать его совсем уж откровенным невниманием. Теперь вместе они бывали несколько реже: Зуко вернулся к работе, а Катара начала осваивать обязанности принцессы, на носу был бал в честь её приезда, где девушка впервые предстанет перед дворянским обществом Страны Огня как невеста Зуко и будущая принцесса. Зуко всё понимал и радовался успехам возлюбленной, когда по вечерам она рассказывала, что узнала за день (Катара, в свою очередь, со всем вниманием выслушивала его собственные рассказы), но… Но, признаться, уже начинал скучать по тем первым дням, когда им вовсе не нужно было расставаться. Улыбаясь своим мыслям, юноша зашёл в покои. За окном уже стемнело, загорелись крупные и ясные звёзды, из распахнутого окна доносился лёгкий аромат цветущих деревьев. Так странно: пока Катары не было рядом, Зуко не замечал всех этих мелочей, а теперь… Интересно, ей понравится, если он пригласит её посмотреть на звёзды или позавтракать под цветущими лунными персиками? Мэй, наверное, назвала бы это глупым занятием, которое интересно только поверхностным девицам вроде Тай Ли… Но Катара отличалась от Мэй. Она охотно поддерживала любую его инициативу, много улыбалась, иногда бывала очаровательно-ребячливой, и даже «мне скучно» она говорила как-то по-другому: смешно надувала губы и заглядывала ему в глаза, изображая совокотёнка, выпрашивающего лакомство. «Давай чем-нибудь займёмся вместе», — читалось в этом взгляде, и Зуко охотно что-нибудь придумывал. С Мэй, холодной и надменной, было совсем по-другому. Захваченный своими мыслями, Зуко безотчётно расхаживал по покоям, на ходу стягивая с себя один элемент одежды за другим: за время изгнания он привык ухаживать за собой самостоятельно и в помощи нуждался только если требовалось надеть доспехи или тяжёлое церемониальное одеяние. С Катарой вообще многое было по-другому, чем с Мэй. Зуко с некоторым удивлением открывал для себя свою девушку как… Свою девушку. Во время войны большую часть времени они были боевыми товарищами, и их чувства проявлялись в соединении рук, в объятии у костра, в пылких поцелуях в уединении, в том, что Катара ему первым подавала еду, если никто не был болен, и его первым тянулась полечить… Теперь появилось намного больше времени, чтобы провести его вместе и в безопасности, заново узнавая друг друга, и безопасность играла здесь не последнюю роль. Во время войны и Катара, и Зуко всегда были внутренне собраны и напряжены, в любую секунду готовые отразить атаку; к тому же, у них обоих было столько забот и тревог, как насущных, так и о будущем, что о такой беззаботности, как сейчас, они и мечтать не могли. Теперь Зуко с удивлением замечал, что Катару, например, легко рассмешить. Что она любит танцевать и веселиться, ей нравятся праздники, сладости, красивые виды и музыка, она очень любознательна и с интересом слушает всё, о чём он ей рассказывает. Обычно молчаливый Зуко не раз с удивлением обнаруживал, что болтает уже полчаса без остановки — потому что она слушает, не отрываясь, задаёт вопросы и живо реагирует на его слова. А ещё Катара могла удивительно — для него, по крайней мере, удивительно — легко и естественно, безо всякого стеснения проявлять свои чувства: первой подходила, чтобы обнять, могла прижаться под бок и положить голову ему на плечо, первой потянуться за поцелуем, зарывалась пальцами в его волосы или могла начать легонько поглаживать его шею… Зуко распалялся за две секунды, достаточно было одного лёгкого, ненавязчивого прикосновения, чтобы у него потемнело в глазах от неожиданной и острой вспышки вожделения. Тем более, что Катара… Иногда Зуко казалось, что она делает это нарочно. Или это он такой озабоченный?.. Взять хотя бы тот случай, когда они ехали в паланкине, и Катара, проголодавшись, попросила фруктов. Она с жадностью поедала апельсин, с удовольствием по-детски облизывая липкие пальцы, потом несколько капель упали на её грудь совсем близко к линии выреза… Зуко сам не понял, как опрокинул её на подушки с требовательными, горячечными поцелуями, так и не позволив доесть чёртов апельсин. В ней оказалось столько естественного, бессознательного соблазна, что голова шла кругом. В том, как она ходила, сидела, лежала, как удивительно гибко и грациозно двигалась, как небрежным движением поправляла волосы, как ребячливо облизывала пальцы — вопиющее нарушение этикета, но Зуко от этого бросало в жар — как ласково дотрагивалась до него, как охотно обнимала и прижималась… Зуко резко встряхнул головой и обеими руками взъерошил себе волосы. От всех этих мыслей дышать сделалось тяжелее, по телу распространился горячий озноб… Ничего толком не замечая, полностью погружённый в себя, юноша прошёл в купальню, уже почти полностью обнажённый, в одном нижнем белье, миновал салон, откинул штору, отделяющую его от бассейна… И остолбенел. Прямо перед ним стояла по бёдра в воде полностью обнажённая, не считая нескольких золотистых от свечей вокруг клоков пены на плечах и животе Катара из племени воды. Мягкий полумрак чуть скрадывал очертания её фигуры, но ровно настолько, чтобы придать ещё большего сходства с соблазнительным духом: плавные изгибы обнажённых плеч, тонкой, такой, что можно обхватить ладонями, и пальцы сойдутся на спине, талии, узких бёдер, небольшой, но упругой и красивой груди… У Зуко мгновенно перехватило дыхание. Ошеломлённый, не в силах пошевелиться или что-то сказать, он жадно касался взглядом обнажённой, влажно блестящей кожи, впадинки между тонкими ключицами, тёмных, аккуратных сосков, виднеющихся на животе кубиков, тазобедренных косточек, влажных прядей, прилипших к груди, ничуть её не скрывая. Секунды, казалось, растянулись в часы, потому что Зуко успел увидеть жадным, блестящим взглядом всё, даже проследить, задыхаясь, взглядом за несколькими золотистыми, как расплавленное золото, капельками, скользящими по её животу вниз… А потом Катара негромко вскрикнула — «Зуко!» — и нырнула в воду так, что на поверхности осталось лишь пылающее, растерянное лицо. Зуко, мгновенно очнувшись, поспешил отвернуться, для надёжности закрывая себе обзор рукой. Щёки его пылали огнём. — Извини! — выпалил он тут же. — Прости, я… Я не знал, что ты здесь! Юноша бросил торопливый взгляд назад, чтобы проверить: не сердится ли на него Катара? Хотя, если бы она сердилась, то Зуко уже смыло бы с ног волной с той же самой пеной, на которую он только что так зачарованно смотрел (вернее, на то, что она прикрывала). Нет, Катара не сердилась. Она скорее, напоминала духа какого-нибудь водоёма, застигнутого врасплох неожиданным вторжением человека в свои владения: широко раскрытые, настороженные глаза, мерцающие из полумрака, чуть разомкнутые, влажно блестящие губы… Зуко снова бросило в жар. Сейчас её глаза, обычно светлые и мягкие, мерцали, будто самые дорогие, самые тёмные сапфиры, которые добывали из самых глубоких морских впадин, и взгляд этих глаз казался… Осязаемым. Медленно-медленно он скользнул по его телу сверху вниз… Катара рассматривает его?.. У Зуко участилось дыхание. Она… Ей нравится? На его коже выступили крупные, горячие мурашки. Катара рассматривала его, пристально, с любопытством, будто бы вправду — дух, никогда не видевший людей и теперь с интересом исследующий неизвестную особь. Это просто взгляд, почему это так… возбуждает?.. Зуко резко встряхнул волосами и вновь отвернулся: не хватало ещё, чтобы Катара посчитала его извращенцем, врывающимся в ванные во время купания и возбуждающимся от того, что на него смотрят! — Извини… Я пойду. Но, не успел юноша сделать и шага к двери, как за его спиной послышался негромкий, чуть хрипловатый голос. — Нет. Останься. Теперь всё это походило на дурманный чувственный сон. Вздрогнув, Зуко порывисто обернулся, теперь в открытую вцепляясь в Катару широко раскрытыми глазами. — Что ты сказала? Очень медленно — не будь Зуко так возбуждён, не кажись ему Катара сейчас до одури соблазнительным духом, он бы прочитал неуверенность в медленности этого движения, но сейчас ему казалось, что девушка дразнит его тягучей, грациозной неспешностью — Катара приподнялась в воде так, что теперь он мог увидеть её грудь, влажно блестящую в полумраке. По ней стекали капельки воды, и у Зуко пересохли губы от желания немедленно их слизать. Он никак не мог оторвать взгляд от её сосков, тёмных и упругих, и низ живота сводило желанием всё сильнее. Он уже видел Катару обнажённой, они занимались любовью при свете дня, но от этого его возбуждение не делалось меньше. — Я хочу, чтобы ты остался, — медленно, более низким, чем обычно, голосом промолвила его девушка, его соблазнительный дух. Наверное, это было даже смешно, потому что Зуко буквально не помнил, как содрал с себя бельё, этот момент просто вырезали из его памяти — в следующее мгновение он уже стоял на краю бассейна, завороженно глядя в глаза Катары, и его сердце готово было остановиться. От влаги и жара, царящих в комнате, его волосы немного намокли и липли ко лбу и шее, и Зуко смотрел на Катару, не отрываясь, жадным и тёмным взглядом из-за падающих на глаза прядей, отчего-то не решаясь сдвинуться с места. Она такая красивая… Такая, что даже не верилось. Не верилось, что это происходит — это больше походило на эротический сон, чем на реальность. Не верилось, что прямо сейчас он может дотронуться до этой девушки, и более того — она сама хочет, чтобы он до неё дотронулся. Не верилось… Всё ещё заворожённо глядя в её глаза, Зуко медленно шагнул ближе к бассейну. Ещё шаг — ступни погрузились в тёплую воду… И Зуко нырнул в бассейн одним порывистым движением. Ладони сами дёрнулись вперёд — и отыскали горячее, гибкое, скользкое тело в воде, жаркое и податливое, покорно прильнувшее к нему, стоило юноше притянуть его к себе ближе. Упругая, горячая грудь Катары прижалась к его собственной — и у Зуко мгновенно оборвалось дыхание. Он чувствовал её мягкую упругость, и твёрдые, напряжённые кончики… — Катара… — хрипло и пьяно пробормотал Зуко, не в силах вынести переполняющих его изнутри ощущений (жар, влага, упругость, тепло, близость, одуряющая податливость, запах её волос, её кожи, шёлк и скольжение, сносящее напрочь голову осознание того, что она — в его руках, отзывается на его прикосновения так сладко, она с ним, с ним, с ним!). Одним движением юноша жадно притянул возлюбленную к себе на колени. Они впервые сидели в такой позе, будучи полностью обнажёнными, и Зуко особенно отчётливо почувствовал гибкость и жар её тела, удивительно лёгкого сейчас, он почти не чувствовал его тяжести, и потому прижимал к себе сильнее — чтобы всей кожей, каждым дюймом, каждым мускулом ощутить близость любимой девушки. Она трепетала в его руках, тёплая, упругая, податливая, под водой Зуко с какой-то особенной отчётливостью ощущал ладонями бархат её спины, почти невесомую мягкость густых волос, округлые, упругие бёдра и ноги, послушно скользнувшие вокруг его поясницы — движение это отозвалось будто бы упругим током под кожей. Воздух вокруг казался густым, но уже не от влаги и жара, хотя от неё тоже, а от запаха её тела, смешивающегося со сладким ароматом благовоний. Глухо застонав, Зуко с жадностью зарылся лицом в шею Катары, вбирая в себя этот дурманный аромат. На кончиках пальцев жило ощущение электричества, очень похожее на чувство, какое бывает у покорителя огня за мгновение до того, как с его руки сорвётся молния — но это было потому, что Зуко дотрагивался до неё, чувствовал её гладкую кожу, её податливое, бархатное тело, каждый его изгиб… Жадно вжимая ладони в спину девушки сильнее, заставляя её прильнуть к себе крепче, Зуко с жадностью дотронулся горячими, сухими, будто бы опалёнными желанием губами до изгиба её шеи. И ещё, ещё, ещё раз, осыпая его горячечными и требовательными, жаркими поцелуями, то выше, возле самого уха, то ниже, медленно спускаясь вдоль тоненького плеча. Его ладони, чуть грубоватые, жадные до прикосновений к Катаре пальцы почти безотчётно скользили по талии вверх, по проступающим рёбрам: Катара казалась хрупкой и нежной на вид, но если сжать в объятиях сильнее — ощутишь упругие, крепкие мышцы, и это странным образом возбуждало… Сейчас его возбуждало абсолютно всё. И в особенности — быстрое, хриплое дыхание Катары, её короткие, хрипловатые стоны, кажущиеся почти умоляющими, её… Её бёдра, непроизвольно движущиеся на его собственных. Духи, она точно нарочно! Когда Катара сделала так впервые — чуть выгибаясь в его руках так, что её грудь тёрлась о распалённое, пылающее изнутри тело Зуко — юноше на мгновение показалось, что всего мира вокруг не существует, он вспыхнул и пропал в горячечном мареве. Издав низкий звук — нечто среднее между глухим, коротким стоном и рычанием — юноша порывисто схватил её за ягодицы, прижимая к себе сильнее, почти… почти насаживая на себя. Напряжёнными бёдрами, плотью, он ощущал её промежность, до одури мягкую, бархатистую и жаркую, чувствовал близость её лона — он знал, как внутри неё горячо, тесно и влажно, и от этого темнело в глазах. Достаточно было одного движения, чтобы оказаться внутри, и Зуко почти сделал это, но Катара изумлённо, хрипло вскрикнула, почувствовав его руки на своих ягодицах и возмущённо упёрлась ладонями ему в плечи. — Что ты делаешь?! Зуко хотел было машинально отпустить её, но… Но затем вспомнил: они сейчас по грудь в воде. Если бы Катаре действительно что-то не нравилось — он бы уже превратился в симпатичный айсберг, его боевая девчонка уж точно не станет терпеть что-то, что ей вправду не по душе. Значит, она просто… Просто смутилась? Эта мысль приободрила юношу. Он действительно разжал пальцы — но лишь для того, чтобы осторожно погладить приятную округлость под ними. — Тебе не нравится? — хрипло прошептал возле уха, тихо сходя с ума от дурманящего, обжигающего аромата её тела, её густых, шелковистых, влажных волос, от её близости. Напряжённый член Зуко упирался прямо в чуть подрагивающий, напряжённый же живот Катары, и она не могла этого не чувствовать. — Я… Мне… Зуко как раз в это мгновение жадно прижался губами к её шее и почувствовал, как движется, сглатывая, её горло. Внизу живота тянуло настойчиво и сильно, жарко, и его руки снова крепко сжимали девушку ниже спины, не позволяя ей отстраниться. Катара не возражала, напротив — её колени сжались на бёдрах юноши сильнее, и словно в ответ влажное, горячее дыхание опалило уже его шею. Зуко сам не заметил, как к ней прилип лепесток огненной лилии, и Катара осторожно сняла его зубами прежде чем хрипло выдохнуть: — Нравится… И оцарапать его шею укусом. Тело Зуко отозвалось крупной, горячей дрожью — и требовательным поцелуем, оставившим влажный след на ключице Катары чуть выше необоримо притягивающей его внимание груди. — Просто… Ты никогда так не делал… Улыбнувшись, Зуко скользнул руками выше — и накрыл ладонями аккуратные, небольшие, как раз чтобы уместиться в горсти, груди Катары, слегка стискивая и массируя. — А так — делал? — Зуко! — Катара хрипло, прерывисто, на грани стонов, рассмеялась, выгибаясь под его руками и ещё больше подставляясь под ласку. — Ай! Да, делал, так — делал! Хрипло смеясь вместе с ней, юноша осыпал грудь своего маленького мага воды сотней горячечных поцелуев, от самого начала, где виднелась совершенно очаровательная (и безумно соблазнительная, Зуко бессовестно пялился туда каждый раз, когда девушка надевала купальник) родинка, до упругих сосков. Катара хрипло застонала, когда он взял один из них в рот впервые, и жадно нырнула пальцами в его волосы, прижимая его голову к себе ближе. «Ей нравится…» — осознание этого распространялось по телу тягучей и жаркой волной, возбуждение мешалось с окрыляющей эйфорией. Нравится, нравится, нравится… Когда ей нравилось — Зуко готов был на всё, чтобы нравилось и дальше, не только в любви, но и в чём угодно, но сейчас — именно в любви. Тем более, что ему нравилось тоже. Сжимать её мягкую, упругую грудь, втягивать в рот напряжённые кончики, дразнить горячим языком, слегка сжимать зубы, слыша, как негромко, глухо вскрикивает его принцесса, чувствуя, как она сжимает его волосы и беспорядочно ласкает пальцами его шею и плечи, чувствуя, как она непроизвольно, но сильно трётся об него всем телом… Животом… Бёдрами… Руки Зуко снова соскользнули вниз. Тяжело дыша, он отстранился от груди Катары, глядя ей в лицо пьяным и тёмным, горячечным взглядом. Он мог бы просто взять и бесцеремонно насадить её на себя прямо сейчас, но они впервые ласкали друг друга в воде, поэтому стоило сначала убедиться: может быть, ей хочется перенестись в спальню и заняться любовью в более привычном месте? — Катара… — Влажный поцелуй обжёг её шею чуть выше ключицы. Зуко легонько пробежался кончиками пальцев по её бёдрам, мягко обозначая свои намерения. — Я хочу тебя. — Я знаю. У Зуко перехватило дыхание, глаза непроизвольно расширились в изумлении. Эта девчонка, наверное, никогда не перестанет его удивлять: сначала она приказывает ему остаться, словно властный, искусительный дух, затем смущается от того, что он схватил её за пятую точку, а затем с лёгкой улыбкой, прямо глядя ему в глаза, говорит, что знает, что он её хочет! — Подожди немного… — хрипло прошептала Катара, склонившись к самому его уху так, что он почти чувствовал касание влажных, всегда невообразимо мягких и до одури податливых губ. — Я хочу сначала посмотреть на тебя. Зуко стоило немалых усилий сдерживаться, его бёдра и мужской орган подрагивали от возбуждения и нетерпения, но юноша, будто бы вправду заворожённый соблазнительным духом, послушался и даже прижался спиной к прохладному мрамору, чтобы сдерживаться было легче. Катара обвивала его, словно лоза: обнимала коленями его бёдра, прижималась к его торсу своим — её грудь всё ещё пылала от порывистых и жарких поцелуев, соски слегка ныли, но это было приятно и только сильнее возбуждало — скользила горячими сейчас ладонями по его рукам, по плечам, зарывалась пальцами во влажные, тяжёлые пряди... Внизу живота уже давно стянулся горячий, тяжёлый, сильно, почти болезненно — Зуко был так близко! — пульсирующий ком, не позволяющий мыслить здраво, дыхание предательски обрывалось, не позволяя сделать ни одного полноценного вздоха, от откровенности всей этой ситуации у неё жарко кружилась голова, но ещё… Ещё она кружилась от восхищения. Чуть отстранившись, всего на несколько дюймов (но этого уже хватило, чтобы по телу пробежал зябкий протестующий холодок), Катара окинула своего жениха восхищённым взглядом. — Какой ты красивый… — прошептала она изумлённо, медленно скользя смуглыми пальцами по идеальному, будто бы выточенному искусным скульптором, плечу, вниз, по груди. Зуко весь был белоснежным, будто сделанная из мрамора прекрасная статуя — так могло бы показаться, если бы не живой, чувственный жар, исходящий от него упругими волнами. У него было идеальное тело, Катара думала так совершенно искренне. Точёный, мускулистый, крепкий, более мускулистый и крепкий, чем Аанг и Сокка или даже Джет и Хару (единственные мужчины подходящего возраста, с которыми Катара могла бы его сравнивать), но не слишком, не ходячая гора мышц, как какой-нибудь Спарки-Спарки-Бу-Мэн. Чётко видимые мышцы груди и пресса — шрам от молнии странным образом не портил его, а лишь украшал, как и шрам на его лице, придающий мужественности тонким чертам — мускулистые руки, с лёгкостью справляющиеся с тяжестью, к примеру, её, Катары, тела, соблазнительный контур шеи — не женственно-соблазнительный, конечно, но почему-то ей часто хотелось дотронуться губами до чуть проступающего кадыка, до точёных ключиц, до идеальной линии подбородка… И ещё — Катара стеснялась даже думать об этом, но это была правда — у него был большой и крепкий член, и он ей тоже безумно нравился. И прямо сейчас он упирался в её живот, одно движение, одна почти неуловимая перемена положения — и он окажется внутри. Катара быстро облизнула пересохшие губы и прижалась к Зуко сильнее, медленно скользя ладонями по его горячим рукам, по плечам, по спине… Юноша чуть заметно вздрагивал под её руками, подаваясь вперёд и закусывая губы, отзываясь на её ласку. Ему нравилось, и осознание этого сладко кружило голову, заставляя ком внизу живота пульсировать и ныть ещё сильнее. — Ты очень красивый, — прошептала Катара вполголоса, мягко приподнимая бёдра. — Я люблю тебя. И в следующее мгновение девушка плавно опустила бёдра снова, но уже немного иначе — так, чтобы напряжённый до предела орган Зуко мягко вошёл в её лоно. Зуко непроизвольно подбросил бёдра с хриплым возгласом удовольствия: внутри неё было одуряюще горячо, тесно, влажно, узко, и до безумия, до судороги в мускулах, горячо! Жаркая теснота охватила его плоть, Катара выгнулась в его руках, прижимаясь, потираясь грудью и животом, её жаркие, влажные губы мазнули по его шее, почти бессознательно, она абсолютно не контролировала себя: глаза прикрыты, ресницы подрагивают от удовольствия, подрагивают и бёдра, Зуко чувствовал эту дрожь, стиснув на них горячие ладони. — Катара… — низким голосом прошептал, скорее даже простонал он, не зная, как вместить в это короткое, царапающее язык острыми звуками слово всё восхищение, которое он чувствовал сейчас. Её телом. Её красотой. Её потрясающей естественностью и уверенностью, тем, как легко она сказала ему, что любит… Тем, какая она горячая и чувственная, соблазнительная, ей ничего не нужно делать для того, чтобы Зуко срывало от неё голову, и как же это восхитительно, одуряюще хорошо — быть внутри неё! — Катара… — вновь, как в бреду, повторил Зуко, лихорадочно лаская её взглядом. Его девушка не открывала глаз и тяжело дышала, не двигалась, только прижималась к нему, жаркая и податливая, по приоткрытым, трепещущим в частом, распалённом дыхании губам скользнул кончик языка. Зуко отчётливо чувствовал, как пульсирует горячая плоть вокруг его члена, и от этого у него сладко темнело в глазах. Не отрывая взгляда от лица Катары, немного напряжённого, будто бы искажённого судорогой наслаждения, юноша стиснул её ягодицы сильнее — и медленно, тяжело и часто дыша, чувствуя, как его сердце бьётся о рёбра с такой силой, что те, кажется, вздрагивают, приподнял её лёгкое тело вверх — и мягко опустил вниз, на свою почти болезненно пульсирующую, упругую, твёрдую плоть. Из его горла тут же вырвался хриплый, низкий стон. — Катара… — Зуко… — хрипло отозвалась она, изумлённо, растерянно раскрывая тёмные и влажные глаза. Тонкие пальцы вцепились в его плечи сильнее, колени крепче стиснули бёдра. Девушка явно задыхалась, теперь её глаза были широко раскрыты. Зуко чувствовал, как от частого, быстрого, тяжёлого дыхания приподнимается и опускается её грудь, и соски трутся о кожу, и… Он не видел, но ощутил это — девушка шире раздвинула ноги, чтобы… Чтобы… Насадиться сильнее?.. Следующее движение они совершили вместе, неотрывно глядя друг другу в глаза. Зуко вновь сжал её ягодицы и приподнял вверх — Катара покорно приподнялась, выгибаясь и неотрывно, жадно глядя прямо в его глаза. Зуко дышал тяжело и быстро, член пульсировал, охваченный жаром болезненного возбуждения, болезненного удовольствия. Глаза Катары, огромные, влажные и тёмные, бездонные, сейчас казались ему горячим, чувственным маревом, растворяющим в себе все мысли; он чувствовал её лоно, чувствовал, как узко, упруго и горячо внутри неё, чувствовал, как оно пульсирует — и как покорно насаживается на его плоть, когда Зуко потянул девушку вниз. Катара негромко, хрипловато вскрикнула — и выгнулась, вжимаясь в него бёдрами крепче и жарче, исступлённо цепляясь пальцами за его плечи. Опалённый её удовольствием, Зуко порывисто стиснул упругое, гибкое тело в объятиях крепче и ожесточённо вцепился терзающим, грубоватым поцелуем в блестящие от влаги тонкие ключицы, в соблазнительную впадинку между ними, в тонкую, гибкую шею, нетерпеливо отбросив с неё влажные, тяжёлые пряди, и снова ключицы, и мягкие начала груди, та самая чёртова родинка… Он сам глухо вскрикнул, почувствовав, что Катара, постанывающая и всхлипывающая под градом его порывистых и алчных поцелуев, сама начала двигаться на его бёдрах безотчётными, сильными движениями. — Катара?! — тяжело дыша, юноша отстранился и зажмурился на пару мгновений, с силой впиваясь зубами в свою же щёку: на мгновение ему показалось, что он кончит прямо сейчас, так жарко пульсировало внизу живота. — Катара, что ты… Девушка растерянно взглянула на него: «Тебе не нравится?» — но Зуко не позволил этому вопросу сорваться с её воспалённых, искусанных губ: он грубовато схватил эту маленькую провокаторшу за ягодицы и с силой, размашисто насадил на себя, и приподнял, и вновь насадил быстрее, чем она успела опомниться, и снова, и снова, и снова… Катара хрипло вскрикивала и стонала уже в голос, не сдерживаясь, громко и сладко, покорно выгибаясь в его руках и цепляясь пальцами за плечи, глухо вскрикивала от требовательных поцелуев в шею и жадно зарывалась пальцами в его волосы, и от этого по спине Зуко волной распространялись крупные, горячечные мурашки. Горячо, горячо, было безумно горячо, сердце, казалось, готово было разорваться, и Зуко всерьёз опасался кончить в любую секунду, потому что… Потому что! Потому что невозможно было не заводиться до предела рядом с такой девчонкой! И ещё иногда Катара вскрикивала немного иначе: не хрипло, низко и сладко (хотя от такого звучания её голоса у Зуко тоже сводило мускулы от желания), а тоненько, жалобно, почти взвизгивая… И иногда с её губ срывалось хриплое, отчаянное, исступлённое, словно в горячем бреду — его имя. Зуко в жизни не мог представить, чтобы кто-то вот так произносил его имя и вот так жадно тянулся к нему, чтобы оставить на губах целую череду лихорадочных, отчаянных поцелуев. И, духи, это было до изнеможения хорошо! Внизу живота пульсировало всё сильнее и лихорадочнее, Зуко чувствовал, что кончит уже совсем скоро, и уже не помогает вцепляться зубами в уже искусанную почти до крови щёку, но это «хорошо» хотелось продлить ещё немного… Поэтому, задыхаясь и утопая в возбуждённой, жаркой истоме, юноша заставил себя замедлиться, не спуская девушку со своих бёдер. Тяжело дыша, Катара прильнула к нему, дрожащая и трепещущая, с жадностью зарываясь лицом в его шею. Её частое, влажное дыхание обжигало кожу. Она вся казалась податливым расплавленным воском в его руках, одновременно и упругой — и покорной, жаркой, скользкой, шелковистой и бархатной, влажной и узкой. Зуко растворялся в этих ощущениях. Пытаясь перевести дыхание, он провёл кончиками пальцев по её спине — и Катара неожиданно выгнулась с жалобным, низким стоном, бросила на него умоляющий взгляд… Это не умещалось в голове Зуко: неужели она настолько распалена, что реагирует так остро, до болезненности, на каждое его касание?! Да он и сам не лучше: вздрагивает от любого её движения… От осознания того, насколько открыта и доверчива сейчас девушка в его объятиях, насколько она отдаётся ему, позволяя делать с собой что угодно, касаться себя где угодно, отдавая себя в его, Зуко, распоряжение — юношу захлестнуло почти болезненной нежностью. Судорожно стиснув Катару в объятиях крепче, он хрипло прошептал возле её уха, растворяясь в дурманящем, сладком, густом аромате её тела и близости: — Я люблю тебя, Катара. Улыбнувшись, девушка подняла голову и взглянула ему в лицо неожиданно осмысленным взглядом. На её губах появилась мягкая полуулыбка. Зуко не слышал её голоса, но видел, как двигаются губы, очерчивая: «Я тебя тоже». А в следующее мгновение его соблазнительный дух, его легко смущающаяся и невинная девушка, для которой он был первым мужчиной, его бессознательно-соблазнительная и до одури чувственная Катара с силой двинула бёдрами, насаживаясь на его член — и перед глазами у Зуко полыхнули разноцветные звёзды.***
Катара сладко потянулась в постели и, откровенно блаженствуя, уткнулась лицом в грудь Зуко. Они перебрались сюда сразу, как только немного остыли и пришли в себя: очнувшись, они поняли, что в воде уже холодно и неуютно, и очень хочется в чистую, тёплую, свежую постель. На губах девушки блуждала мечтательная полуулыбка, всё тело наполняла приятная тяжесть и истома. Эти минуты после любви нравились ей почти так же сильно, как сам процесс: блаженная усталость, расслабленность, близость любимого человека… и восхитительное ощущение, что все её тревоги неважны, всё это где-то далеко и не про неё, и существует только Зуко, тёплый и любимый, крепко обнимающий её и легонько поглаживающий по спине. Едва ли не мурлыча, Катара легонько потёрлась об его шею кончиком носа. — Зуко? И всё-таки… То, о чём она думала несколько часов назад, было действительно важно. — М? Девушка подняла голову и сфокусировала взгляд на улыбающемся лице своего принца. Не удержавшись, протянула руку — и легонько погладила по щеке, мимолётно взъерошив пальцами ещё чуть-чуть влажные пряди на виске. — Скажи… Всё будет хорошо? — О чём ты? — слегка насторожился юноша. Негромко рассмеявшись, Катара ласково взъерошила ему волосы уже обеими руками и быстро обожгла уголок губ поцелуем. — Ни о чём. Просто — хорошо? — Эм… Да, конечно, всё хорошо… — Зуко, нервничая, привстал на локтях. — Катара, что случилось? Что-то не так? Духи… Она совсем забыла, что Зуко тот ещё параноик. Рассмеявшись, Катара откинулась обратно на подушки и закрыла глаза ладонями. Похоже — её глаза лукаво заблестели, глядя на юношу сквозь пальцы — ей придётся его успокоить. — Да. Кое-что очень не так… — с серьёзным видом начала девушка, но тут же весело рассмеялась: — Ты не целовал меня уже пятнадцать минут! Да будет тебе известно, это ужасно много! …И, кажется, она знает подходящий и очень приятный способ.