Scraps of pride

Почему он живёт так высоко? Тяжело выдохнув, я приостановилась на лестничной клетке. Судя по табличке, на тринадцатом этаже. Упираясь руками о перила, пытаюсь вдохнуть поглубже. Уф, осталось не так уж и много. В голову прилило так много крови, что сейчас ещё чуть-чуть, и я упаду вниз, потеряв сознание. Подниматься пешком на пятнадцатый этаж не так уж и легко, особенно, когда привыкла передвигаться лишь на лифте. Придя в себя совсем немного, я перевела дыхание и подняла глаза вверх. Чей-то силуэт очень быстро скрылся в коридорах. Я усмехнулась. Он ждёт меня. Выдохнув, собираю свои последние силы и двигаюсь дальше. Напевая себе песню под нос, шагая, ступенька за ступенькой — я и не заметила, как поднялась на нужный этаж, пока не врезалась в чьё-то тело. — Ай, — заскулила я, потирая свой лоб ладонью. — Прости, ты не ушиблась? — его бархатный голос прозвучал так близко, прямо над моей головой. — Нет-нет, — замямлила я, сделав шаг назад, также продолжая держать болезненное место левой рукой. — Дай посмотреть, — усмехнулся он. — Не надо, — уже твёрже ответила я, — всё хоро… — не успев договорить, он уже стоял впритык ко мне, одной рукой перехватив мою, пока второй поглаживал там, где сейчас очень ныло. — Прости, видимо ты ударилась об мою железную пуговицу, — мягко продолжил он. — В-всё хорошо, — я попыталась отойти от него хоть на шаг, при этом стараясь не смотреть на него. — Точно? — переспросил он, на что я, не поднимая глаз, просто кивнула. — Ну ладно, пойдём тогда. И как только он сделал шаг назад, в мои лёгкие проник воздух. Господи, Боже мой, я всё это время почти не дышала. — Чего стоишь, глупая? Пойдём. Я снова молча кивнула и пошла за ним в его квартиру. Из-за нервов очень быстро перебирала своими пальцами, смотря только себе под ноги. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, ляпнула первое, что пришло мне в голову: — Ты очень высоко живёшь, однако. Лифт часто ломается? Он обернулся, и осмотрел меня с ног до головы. Мои щёки вспыхнули. — М? А, да, но я-то уже привык, знаешь ли. Но ведь тебе не было тяжело ко мне подняться и без лифта? — он съёрничал, подчеркивая «тяжело» двойной жирной линией в воздухе. — Что? — переспросила я, чувствуя, как мои щёки вспыхнули с двойной силой. — Нет, ничего, — снова ухмыльнулся он, когда заметил, как я горделиво прикрываю своё лицо. Ваня вежливо пропустил меня вперёд, когда открыл дверь в квартиру. Помог снять курточку и предложил чашку чая, снимая с себя эту чёртову джинсовку. Пока Ваня возился на кухне, я достала из рюкзака книги по истории и черновик. Усевшись на его кровать, мои глаза забегали по комнате, остановившись взглядом на полке с книгами. — Тебе так нравится моя кровать, что ты даже в упор меня не замечаешь? — Что? — я тут же вскочила с кровати как ошпаренная. — Я-я-я просто засмотрелась на книги. — Я так и понял, — хмыкнул он, поставив две кружки чая на стол. — Спасибо, — пробубнив себе это под нос, я присела за стол, оставляя его ухмылки позади. — Давай начнём? — Начнём что? — прошептал он, склонившись к моему уху. Реакция долго не заставила себя ждать, ведь по телу будто прошлось двести двадцать вольт. Я сжала коленки, пытаясь унять эту суету внутри себя. — Учить историю, Ваня, — пытаюсь сдержать дрожь в голосе. — Я пришла сюда помочь тебе в написании эссе по истории. Или ты забыл? — А, точно-точно, — сделав серьёзное лицо, он присел рядом. — Все эти книги притащила ты? — нахмурив брови, взял в руки одну из них. — Ну, да. Ты целую неделю бегал за мной и умолял помочь тебе написать годовое эссе, а иначе, цитирую: «Я завалю историю и не смогу потом поступить в нормальный университет с этой оценкой. Ника, мне очень-очень нужна твоя помощь», — вспоминая этот момент в школе, я поскуливала и кривлялась, как это тогда делал он. Ваня широко заулыбался, облокотившись на правую руку, чем вызвал во мне ещё одну волну смущения. Я прикрыла ладонью лицо, чтобы попытаться это унять, но он тут же мягко взял меня за запястье другой, свободной рукой. — Тебе кто-нибудь говорил, что когда ты краснеешь, то становишься ещё более привлекательной? Мои глаза распахнулись, то ли от испуга, то ли от неожиданности. Он продолжал улыбаться, видимо, зная, что перед ним мне сложно устоять. Но как? Я так тщательно и внимательно скрывала, что влюблена в этого блондинистого мальчика с серо-голубыми глазами со второго класса. Он был популярным в нашем классе. Да и не только в нашем. Вся школа перешёптывалась, когда он проходил мимо и изредка обращал на кого-то внимание. Такой себе «послушный хулиган». В школе он был самым примерным среди всех мальчишек: никогда не спорил с учителями, если это, конечно, не касалось какой-то скользкой темы на уроке; всегда вежливый, обходительный, внимательный и приятный в общении; не дебоширил на переменах и не участвовал в потасовках; прилежно выполнял все задания, ходил к репетиторам, и был лучшим по оценкам не только в нашем классе. Но всегда, покидая стены школы, он превращался в самого опасного хулигана с обезоруживающей улыбкой. С каждым днём взрослел не по годам — становился мужественным, красивым, неприкосновенным. Девушки кружили вокруг него, как змеи. А он улыбался, как самый опасный хищник, соблазняя и притягивая. Только, при всей своей притягательности, он почему-то всегда был один. Никто и никогда не видел его в компании с какими-то девушками. Кроме меня, когда-то. Ещё будучи маленькими детьми, мы дружили. Очень крепко. Он дарил мне конфеты, рисунки, приключения. Старался всегда сделать по-моему, по-девчачьи. Все во дворе пытались дразнить его за это. А после всего мама запретила мне с ним общаться, когда Ваня избил мальчика до полусмерти. Я была разбита произошедшим: никто не хотел слышать, что он побил того мальчика не просто так, а из-за того, что защищал меня и себя. Тогда меня заперли дома, в четырёх стенах, а я сидела у окна и плакала. Он приходил ко мне под окна каждый день и улыбался, даже зная, что его никто не впустит. Шли дни, недели, месяца. Я ждала каждый новый день с нетерпением, но он стал приходить всё реже, а после и вовсе перестал. А потом мама объявила, что мы переезжаем из-за повышения отца в должности на работе. Я так и не успела попрощаться. Я взрослела, постепенно воспоминания о мальчике с серыми глазами угасали, мне перестали сниться кошмары по ночам. Всё рассеялось, растерялось, испарилось. Мама была счастлива, ведь её девочка была самой примерной. Отличница, без друзей, но с хорошими знакомыми. Она считала, что друзья — это лишний груз в жизни и мне не стоит общаться с теми, кто не удостоился одобрения от моей мамы, в чём мне было просто лень перечить ей в этом. Я во всём была послушной. И снова время мчалось вперёд. Я вовсе перестала о нём вспоминать. Вся моя жизнь кружилась по орбитам обучения и родителей. Сменялись репетиторы и даже школы. Спустя время я и вовсе училась в гимназии с математическим уклоном. Моё будущее уже было расписано, пока в очередной момент в нашей семье не случилась беда. Нам пришлось вернуться обратно. В городе, всё было таким же серым, как и его глаза. Я пришла в школу во второй семестр. Все улыбались и приветствовали меня, когда с гордо поднятым подбородком я вошла в класс, но кое-кто один так и не поднял взгляд в мою сторону. Собственно, это не вызвало во мне ничего. Никаких эмоций. Мой мир пошатнулся тогда, когда я проходила середину класса и узнала эти волосы. Эти руки. Этот шрам на пальце. Это те самые руки, которые оберегали меня от всех бед ещё в детстве. Руки, с выступающими венами и тонкими пальцами, которые скользили назад по волосам, поправляя причёску. В тот момент, моё сердце стучало так громко и казалось, что это мог услышать каждый, кто находился в классе. Перед глазами вспыхнуло так много воспоминаний. И когда он сделал вид, что не помнит меня, боль парализовала моё тело и сознание. Он просто проходил мимо в своей манере аристократа. Но его скулы так отчётливо выделялись, когда он, останавливался рядом с кем-то, кто стоял около меня, как-бы невзначай, чтобы якобы поговорить — таким образом он специально обращал моё внимание на себя, а я отворачивалась, игнорировала всякое его присутствие. — Давай лучше говорить об истории, — резко перебила свои мысли я, принимаясь копаться в книгах, чтобы не обращать внимание на его пристальный взгляд и эту, блять, самую ахуенную улыбку. — Прости меня, — вдруг сказал он, от чего я замерла. — Прости, что я был таким глупым все эти полгода. — О-о. — я сжала книгу, чтобы прийти в себя. — О чём ты? — О том, что сразу узнал тебя, но сделал вид, что ты новенькая, — с горечью выдохнул он. — Ты так изменилась… — О, хм, я всё же считаю, что ты не виноват. Если помнишь, это всё мама, она была против. Я говорила ей, что ты защищал меня, но… И я умолкла. Нет, не от того, что мне нечего было сказать, а от того, что он целует меня прямо сейчас. Его мягкие губы, так нежно целовали мои. Шире распахнув глаза, я не понимала, что происходит, как вдруг, он также резко отстраняется и смотрит на меня. Внутри взорвалось сотни петард. — Это был единственный способ остановить тебя, — ответил он, мягко улыбаясь. — Ч-что ты себе позволяешь? — в растерянности прижимаю руку к своим губам и смотрю на него, ощущая, как мои щёки снова заливает румянец. Мой первый поцелуй был украден. — Прости, но я и сам, как-бы, помню, что это всё дело рук твоей мамы… — он замолчал, а затем вопросительно приподнял бровь. — Стой, только не говори мне, что ты сейчас смотришь на меня такими большими глазами, потому что это твой первый поцелуй? — Н-нет, конечно же нет! — вспыхнув, я постаралась как можно уверенней возразить этому наглому вопросу. — Посмотри мне в глаза, — он сказал это так властно, что я тут-же подняла глаза вверх, а затем снова опустила, прикрываясь руками, — сейчас же посмотри на меня. Но эти слова не придали мне ни капли уверенности. Ещё больше опустив голову вниз, я смотрела на свои пальцы, которые сжимала, а после, всё как-будто происходило не со мной, потому что я почувствовала, как его тёплые пальцы аккуратно коснулись моих щёк. Внутри всё сжалось и задрожало. Касанием он спустился к подбородку, резко дёргая его вверх. Наши взгляды не просто пересекаются, они сталкиваются. Взрыв. Какое-то помутнение разума. Эти пальцы изучающие моё лицо. «Боже», — проносится в моей голове, прежде, чем я осознаю, что наши губы снова соприкасаются. Так хорошо. Так неистово хорошо ощущать на себе его пальцы. Его губы. Это кажется чем-то таким неправильно-правильным. «Не останавливайся», — кричало мне тело и сердце; «Остановись, маме это не понравится», — прокричал мне разум. Руки тут же упираются в его грудь, и через секунду, я отталкиваю Ваню. — Извини, — я пыталась перевести дыхание, — мне пора домой, — протараторив, я поднялась и начала складывать свои книги в стопку, — напишем эссе в следующий раз. — Ника, — тихо сказал он, на что я не ответила и ещё больше засуетилась. Его голос бил меня током. Насквозь. Прошибал всю мою броню, сносил всё, что я так долго выстраивала в себе эти годы. — Ника, — продолжает Ваня, легко касаясь меня своей рукой. Я вздрагиваю, распахивая свои глаза, засмотревшись на него. — Не надо, — мямлю я, сбрасывая его руку, — мне пора домой, меня ждём ма… — Мама, — огрызается он, резко перебивая меня, от чего из моих рук выпадает книга. — Да, меня ждёт мама, — поднимаю книгу и небрежно засовываю её в свой рюкзак. — Даже тогда нам помешала твоя мама. Быть может перестанешь делать всё то, что хочет она и начнёшь делать то, что хочешь ты? — сказано уставшим голосом. — Я не понимаю тебя, — корчу из себя дурочку, забрасывая рюкзак на плечо, — мне пора, — и быстрыми шагами иду к двери. — Ника, стой! — он сказал это слишком властно и громко, но я не останавливаюсь и касаюсь ладонью дверной ручки. — Я кому сказал, стоять! — а затем я чувствую, как его ладонь обхватывает моё запястье. Я с шумом вдыхаю воздух, потому что через секунду меня с силой разворачивают и прижимают к двери. Сердце рухнуло в пятки, одновременно с тем, когда его нос прислонился к моей скуле. — Не оставляй меня, — выдыхает он, передвигаясь к моему уху, всё больше зарываясь в волосы. — Пожалуйста, не поступай так со мной, как когда-то, — его рука скользит от бедра, поднимаясь всё выше и выше, — не позволяй маме нас снова разлучить, — невесомо касается подушечками пальцев от кисти до плеча. Я обмякаю. Словно сахарная вата, которая тут же тает, как только попадает в рот. Но я не могу позволить себе сдаться — он игнорировал меня так долго. Убийственно долго. — Нет, — вырывается из меня, когда я снова упираюсь ладошками в его грудь. — Что ты делаешь? Вдруг твои родители услышат? Он усмехается, отстраняясь и закусывает нижнюю губу, запуская правую руку в свои волосы, взлохмачивая их. И мне так смертельно хочется сделать это самой. — Их нет дома, если ты не заметила. Это сверкающий взгляд полон огня и чего-то, чего я не могу понять. Снова эта обезоруживающая улыбка, от которой коленки начинают неистово дрожать и подкашиваться. «Пропади ты пропадом», — вертится на языке, пока воображение рисует совершенно другое в моей голове. — Пожалуйста, отпусти, — обессиленно скулю я, понимая, что растеряла последнюю храбрость перед ним. Он молчит. Смотрит. Изучает. Думает. Я сжимаю лямку рюкзака на плече, переминаясь с ноги на ногу. Своим взглядом он прожигает во мне дыру, или, нет, он разжигает во мне что-то, о чём я даже и не подозревала. — Посмотри мне прямо в глаза и скажи, что хочешь уйти. В меня будто попадает гром. Я сглатываю ком в горле, скрипя лямкой рюкзака — эту дрожь, вряд ли сможет скрыть хоть что-то. Он видит и знает это. Издеваешься? — Ну же, смелее. Сжимаю кулак, приподнимая подбородок выше и хмыкаю, чтобы не растерять уверенность, которая пробивается сквозь растерянность. — Я ухожу, — говорю это как можно увереннее. — Ладно, — спокойно отвечает он, — тогда пойдём, — и подходит то ли ко мне, то ли к двери. Его парфюм ударяет по моему сознанию и я с жадностью втягиваю в себя воздух, наполненный ароматом. Глотаю, ныряю, захлёбываюсь. — Я не смогу открыть дверь, если ты не отойдёшь, — он шепчет над головой, так сладко, что моя рука хватает край своей рубашки. Он томно выдыхает. Я смотрю ему в грудь, не понимая, что мне с этим делать, как вдруг, он опускает голову и наши взгляды встречаются. Вспышка. Глаза застилает невидимый на яву, но такой густой туман, такой, который бывает в полшестого утра, где-то в начале осени. И становится зябко, влажно, холодно, но одновременно жарко. — Ох, — внезапно вырывается из меня, когда он поднимает плавно мой подбородок немного вверх, а затем нежно целует шею, там, где родинка. — Я как сейчас помню эту родинку, — шепчет, улыбаясь мне в шею, — помню, как ты считала её грязью и пыталась постоянно смыть, — снова целует и продолжает, — и вот эти две, — выкладывая дорожку из поцелуев, поднимается к подбородку, — такая глупая ты была. Мне душно. Я пытаюсь ухватиться за воздух, который сейчас не витает вокруг нас, а падает осадком на пол. Он чувствует это и подхватывает меня одной рукой за талию, скрепляя всё поцелуем, от которого я теряюсь. Пьянею. Млею. Рюкзак с грохотом падает на пол: на секунду по тишине пошла трещина и я заглушаю это всё поцелуем, а тело так послушно поддаётся навстречу к нему. Его тёплая ладонь касается моего лица. Подушечкой большого пальца он натягивает нижнюю губу вниз, от чего мои губы приоткрываются и он тут-же проникает своим языком в мой рот. С меня вырывается лишь глухое мычание. Это стон. Я с ужасом осознаю, что впервые в жизни издаю этот звук. — Тише, — выдыхает он, отдаляясь от меня на пару шагов. Я теряю контроль, но пытаюсь выстоять на ватных ногах. Он смотрит на меня так внимательно, так жадно. Я невольно закусываю губу, не понимая, что происходит. Чего ты хочешь? Снова запускает пальцы в свои волосы, взъерошивая их. Я знаю, это твоя привычка, когда ты сомневаешься. Он устало опускает глаза, а затем поворачивается ко мне спиной. Что? Что я сделала не так? — Я не хочу тебя заставлять или вынуждать, — сиплым голосом говорит он. — У тебя два варианта: дверь, которая позади тебя, или я. Но знай, если ты останешься со мной, то обратного пути не будет. Удар под дых. Мои лёгкие в одно мгновение будто опустошаются. Я словно начинаю задыхаться. Он знает меня. Знает все мои мысли даже сейчас. Но кто я? Послушная дочка для своей мамочки, с будущим, которое она придумала мне? Вот такой я хочу быть всю жизнь? Слушаться беспрекословно маму и сейчас уйти, сбежать, перепрыгивая сотни ступенек, спотыкаясь, или же остаться с ним? С тем, от кого сердце делает оглушающие удары, а воздух забывает попадать в лёгкие. С тем, с кем душа не требует абсолютно ничего, кроме его рук на теле — на моём, грёбаном, никем не тронутом, теле. Я ждала тебя так упорно и долго не забывала, бредила тобой ночами и днями, перебирая по крупицам все воспоминания о нас. Ты — моё наводнение. И я тонула из-за тебя. Без слов. Без возражений. Без упрёков. Но так нельзя. Нет, это не потому что виной всему моя мама. Нет. Это потому что ты даёшь мне выбор. Я долго и упорно шла к такой себе. Нетронутой. Незапятнанной. Чистой и невинной. Но если останусь, смогу ли я уйти от тебя такой же? — Ты же был таким чужим всё это время, — произношу на выдохе. — Что изменилось сейчас? Это твоё пари с какими-то мальчишками? — Что? — он резко обернулся. В его глазах засверкали искры. — А как иначе это назвать? — спросила я, задрожав всем телом. Меня бил озноб. Я не чувствовала его рук, тепла. Боязнь услышать, что это правда. — Глупая, — снова оскалил свои идеальные белые зубы. — Твой День Рождения был совсем недавно, не так ли? — И? — фыркнула я. — Ты же такая умная девочка, подумай. И тут до меня дошло. Я думаю, он сразу смог прочитать моё осознание на лице. — И всё же, ты не глупая. Я не смог бы держать себя так долго под контролем, если бы каждый день с тобой общался. Любое прикосновение с твоей стороны уничтожило бы все грани. Понимаешь? Да. — Всё это время я думал о тебе. Веришь? Каждую ночь ты снилась мне, сидящей у окна с улыбкой, в которой читалась грусть. Я тянул к тебе свои руки, но тут, как из ниоткуда, появлялась твоя мама и прогоняла меня. Ты стала моим проклятием. — Я не виновата, ты же знаешь. — Да, знаю. Поэтому ждал. Я готов был ждать тебя всю жизнь. Как ты думаешь, почему меня никто не видел с девчонками? — хмыкнул он, снова резко разворачиваясь ко мне спиной. — Выбирай. Сейчас же! Его сердитый, немного хрипловатый голос раздался громом среди ясного неба, из-за чего меня втиснуло в двери ещё больше. Я тут же наклонилась к рюкзаку и схватилась за дверную ручку. Внутри всё кричало «беги», но не сердце. Так громко оно стучало только рядом с ним. Я обернулась. Он всё также стоял спиной ко мне. Весь такой спокойный на вид, непоколебимый. Его выдавали лишь кулаки, которые он сжал, в карманах своих спортивных штанов. Если и падать в пропасть, то только с ним. Тишина. Слышно было лишь то, как тикают стрелки часов. Я открываю дверь, наблюдая, как мышцы на его руках напрягаются, а затем хлопок. Он оборачивается, думая, что я ушла, хлопнув дверью и, о Боже, его лицо выражало непередаваемую боль, а затем растерянность, облегчение, признательность. — Я остаю… — но я не успеваю ничего договорить, потому что, резкими шагами, преодолев расстояние, он берёт меня и плавно бросает на кровать. Я охаю от неожиданности. — Что ты… — хотела бы я закончить эту фразу, но он так жадно притянул меня к себе, вовлекая в поцелуй, от которых лёгкие заходились в истерике. Его руки так жадно сжимали мои бёдра, пока губы плавили мой рассудок. И снова воздух. Мне было так мало воздуха, что я хваталась за кислород обрывками, пока наши с ним губы размыкались на секунду. — Дай мне знак, — он спотыкается на каждом слове, пытаясь перевести дыхание, — позволь, прошу, — почти задыхается, прислоняясь ко мне своим лбом. Я часто вдыхаю и выдыхаю. Мне кажется, будто, я — сталь, которую отправили в топку. — Ты был моим первым и единственным другом, — выдохнула я, — ты был моей первой и единственной влюбленностью. Как ты думаешь, хочу ли я, чтобы ты стал моим первым сейчас? — шепчу, плотно прикрыв глаза, от чего передо мной появляются звёзды, а затем легко киваю. — Открой глаза, я хочу, чтобы ты не переставала видеть меня. Я чувствую как он дрожит. Это придаёт мне смелость, ведь это значит, что это первый раз у нас обоих. Распахиваю глаза: свет от лампы почти ослепляет меня, но я замечаю, как Ваня улыбается — так ласково, по-доброму. Немного приподнимаясь, он хватает край моей рубашки. Ловкие пальцы расстёгивают пуговицу, а затем горячие губы обожгли мою кожу. Целуя меня в живот, поднимался выше по пуговицам. Вздыхала. Терялась. Растворялась. Когда его теплые пальцы коснулись груди, всё тело моментально вздрогнуло. Я перехватываю руками его кисти, слушая собственное сердцебиение — такое громкое, неудержимое, уничтожающее. Наши взгляды пересеклись. В его глазах — растерянность, в моих — страх: — Помнишь, когда мы были маленькими, я поцеловал тебя в нос, на что ты с возмущением бросилась лупить меня? — нежно улыбнулся он, прислоняясь своим лбом к моему. — Да, — тихо хихикнула я. — Я разрешу тебя отлупить себя снова, если позволишь, — он целует меня в нос. — Больше я не причиню тебе боль. Больше не исчезну. Обещаю, — с дрожью в голосе произносит Ваня. Прикрываю глаза, показывая этим всё своё согласие. Неужели это правда я? Неужели мамина девочка соглашается на такое? Плевать. На всё окончательно плевать. Я просто хочу быть с ним, несмотря на все табу. И пока мои мысли рассеивал туман, чтобы я могла вернуться в реальность, как вдруг, так отчётливо чувствую, как внутри меня всё сворачиваются в узел. Его пальцы так умело расстёгивают не только мою рубашку, но и мою душу. Каждое движение ласкает, обжигает, разрывает. С моих губ снова срывается стон, когда он так нежно касается моей ключицы, затем оставляя мокрую полосу по всей шее. Снова губы, снова полёт. Мои руки так неумело тянутся к краям его футболки. Он улыбается прямо мне в губы, а я, смущённая, тяну её вверх, несмотря на свою боязнь, такую нелепую и глупую. И всё бы могло испариться в один момент, если бы я не перестала думать, но всё улетело, как только от шеи до самого живота, внезапно, появилась скользкая дорожка из его поцелуев. Только он. Только стоны. И тишина, которую рассекает звук расстегивающейся ширинки. Прямое попадание молнии в сердце. Меня бьёт в конвульсиях страха и предвкушения. Что же там, за барьером неведомого? Но он не спешит. Его пальцы повсюду. По каждому миллиметру моей кожи. Надавливает, сжимает, целует, и так по кругу, который сводит меня с ума. Хочу закричать, царапать кожу на его спине, вырвать волосы, но я всего лишь извиваюсь под ним, содрогаясь от каждого прикосновения. Искуситель. Такой себе обычный мальчишка с большими серыми глазами и милой улыбкой, от которой ты постоянно таяла... Как сладкая вата во рту? Как мороженое на солнце... Как кто? Не успеваю соображать. Просто взлетаю в космос без ракеты, не понимая, вернусь ли я обратно. Задыхаюсь. Сбиваюсь. Но чувствую. Чувствую, как он стягивает с меня джинсы. Чувствую, как он скользит ладонями по внутренней стороне бёдер. Чувствую, как он надавливает большим пальцем около моей Венеры. Чувствую, как вздрагиваю, когда он с осторожностью вводит в меня один палец, а после два. Чувствую, как тело сковывает боль, но такая сладкая, что я сама толкаюсь навстречу его руке. А после и навстречу ему, когда он нежно входит в меня. Чувствую, как умираю от блаженства.

Он вошёл в мою жизнь и больше из неё не исчезнет.