Шерсть

Струи весеннего дождя вонзаются в воду заводи, у которой стоит их дом — неутомимо, точно игла в руках у опытной швеи. Капли монотонно постукивают по крыше, и мысли в голове — вялые и такие же монотонные, так что Лютиэн позволяет себе просто сидеть, переполняясь безмыслием, распахнув окно для свежести и кутаясь в широкий вязаный шерстяной плащ для тепла. Присутствие ребенка внутри неё — такое же простое и незамысловатое, как присутствие радующегося весне и дождю леса. Тепло, свет, звук — не знание и не понимание, только ощущение, которое просто есть: как мягкость серой шерсти. Пожалуй, — думает Лютиэн, — даже стоило бы родить ребенка на этот плащ, когда придёт время — ведь это добрая шерсть её пса, спряденная и спетая единственно для того, чтобы согревать. Она чуть хмурится в полусне, вспоминая, как спицы мелькают в крупных, мужских, но неожиданно ловких пальцах. Пламя светильника, потрескивая, бросает мягкий золотой отблеск на инеисто-светлые пряди, на светлую кожу рук и высоких скул, словно пытаясь придать теплоты кажущемуся холоду, но на деле живость проступает в жестах и смене выражений лица. Он усмехается, проследив её взгляд — короткое движение губ, лукавый блеск в глазах. «Странное занятие для воина, ты хотела сказать?» «Нет, — качает она головой. — Не хотела. Просто ты очень легко вплетаешь чары, словно даже и не думаешь о них». Нить Песни, неярко посверкивая для иного зрения, тянется вместе с обычной, ровно ложась в полотно, пока пламя отражается в его серебристых глазах. «Моя бабушка была прозвана Вышивальщицей, — усмехается он. — И брат говорит, что я похож на неё не только внешне. Хоть это и трудно заметить». «Почему?» Он чуть сощуривается, точно прикидывая в уме. «Она маленькая и очень изящная. Где-то по плечо даже тебе, хотя и ты не очень высокая по нашим меркам. У неё тонкие черты и маленькие руки». Уверенность, с которой он говорит, озадачивает Лютиэн. Не вяжется с тем, что ей доводилось слышать до этого: ведь Вышивальщица умерла гораздо раньше, чем вообще родился кто-нибудь из сыновей Феанора. Келегорм, очевидно, замечает её скрытое замешательство. «Отец никогда и никого не приводил намеренно в сады Лориэна и не звал никого разделять это с ним. Но, так или иначе, все мы однажды приходили на неё посмотреть», — говорит он. Молчание. Прохладный воздух нагротрондских пещер едва заметно рябит над светильниками. «Впрочем, — продолжает он, — дело не только в этом. Мне всегда нравилось работать не с металлами или самоцветами, а с чем-нибудь, что происходит от живого. Дерево или кость, пух или шерсть… А чары ложатся вернее, если всё делаешь сам, с самого начала. Только и всего». Неосознанно она гладит полы, сомкнутые поверх её груди. Странно, но этот плащ пережил все её скитания, остаётся сухим во влажном весеннем воздухе, и шерсть сейчас едва слышно поёт в тон — лесу за окнами, дождю и её телу, и новой жизни в нём.