5 Seconds of Summer — Teeth
— Мин Юнги, ты домой сегодня собираешься? Время девять уже, — зовет Чону, закидывая свою сумку на плечо и в ожидании глядя на коллегу. Юнги вздрагивает от неожиданности и поднимает голову, оглядывая опустевший тихий офис. Только Чону и остался. А он даже не заметил, как все разошлись. Юнги бросает взгляд в правый нижний угол ноутбука — время действительно перевалило за девять. Рабочий день закончился три часа назад. Он тихонько стонет, потирая воспаленные глаза пальцами и откидываясь на спинку удобного компьютерного кресла. — Нет, — отвечает он ждущему его коллеге. — Доделать кое-что надо. Не хочу на завтра оставлять. — У тебя вообще личная жизнь есть? — усмехается Чону, проходя мимо. — Я тебя ждать не буду. — Я и не прошу, — бурчит Юнги, но Чону его уже не слышит. Юнги выдыхает, подкатываясь на кресле ближе к компьютерному столу. Если сейчас он начнет задумываться о том, что он не возвращается в свою квартиру, потому что там его никто не ждет, на него снова нападет тоска. Он знает, что жалкий. Что жизнь его жалкая. Ничего с этим не поделать. Юнги сделал свой выбор много лет назад, когда подписался на вечное сидение в этой душной офисной клетке. Теперь уже поздно что-то менять. Вообще, когда на этом не зацикливаешься, это не кажется таким уж плохим решением. Это приносит ему стабильный доход. У него довольно хорошие коллеги. К тому же, он совсем недавно пережил тяжелый разрыв с парнем, с которым их связывали многолетние отношения, а работа неплохо позволяет ему отвлечься от сопливых размышлений о том, почему они расстались и можно ли было этого избежать. В конце концов, Юнги не лежит на диване, завернутый в плед, не смотрит фильмы с драматичным концом и не льет слезы в подушку, как делал это после расставаний в колледже. Он может гордиться собой. Когда он заканчивает, на улице окончательно темнеет. Он выключает свой компьютер, скидывает вещи в рюкзак и выходит из офиса, выключая за собой свет. Охранник на посту смотрит на него скучающе и не реагирует на его прощание, заставляя Юнги сконфуженно поморщиться. Ко всему прочему, его машина сломалась неделю назад из-за того, что он все время откладывал поездку в автосервис, так что теперь ему приходится возвращаться пешком. Он ежится, когда выходит на улицу, натягивает повыше воротник тоненькой ветровки. Несмотря на то, что уже поздняя весна, к вечеру на улице все равно становится прохладнее, а Юнги вообще очень быстро мерзнет. Хотя, может, это и не из-за погоды. Он идет пешком, решая не садиться на автобус, потому что тот делает огромный круг. Да и Юнги не так уж часто совершает прогулки, так что после долгого сидения на одном месте это пойдет только на пользу. Вообще, неплохо было бы в магазин зайти, потому что дома шаром покати — только пончики на утро остались, но сил уже никаких… Погрузившись в свои мысли, Юнги не сразу замечает кое-что подозрительное. Он заворачивает на узкую пустынную улицу, освещенную тусклым беловатым светом фонарей, когда краем глаза улавливает скользнувшую за ним тень. Да ладно, черт возьми. До его дома остается всего ничего. Господи, он просто хочет принять душ и лечь спать. Он ускоряет шаг, тень за ним начинает двигаться быстрее. Юнги настолько устал, что у него нет сил даже бояться. Ему просто не хочется получить по затылку какой-нибудь битой только за то, что он оказался не в том месте не в то время. Он останавливается, резко оборачиваясь, и тень за его спиной приобретает очертания обычного паренька, тут же замершего на месте и смотрящего на него. Свет фонаря, нависающего прямо над ним, выхватывает довольно крепкую фигуру и контрастно детское лицо — пухлые щеки, большие круглые глаза, смешной нос. Как бы гордость Юнги не страдала от этого, ему приходится признать, что вот этот детина на две головы выше него, судя по всему, обычный подросток. Только вот мелких преступников ему и не хватало для полного счастья. — Послушай, ребенок, — монотонно начинает Юнги. — Ты можешь попытаться поискать у меня деньги. Если найдешь что-нибудь — поделим пополам. Я могу отдать тебе свои часы, может, выручишь с них пару десятков баксов. Давай только ты не будешь меня бить, а я не буду доносить на тебя полиции. Разойдемся с миром. Мальчишка округляет глаза и делает несколько шагов вперед, приближаясь к напрягшемуся Юнги. Последний против воли замечает крепкие мышцы, перекатывающиеся под обтягивающей белой футболкой, красивые руки, увитые паутиной вен, мощные бедра и гулко сглатывает. Ну и подростки пошли. Аж неловко. — Но я не собирался грабить тебя, Юнги! — выдает паренек, и Юнги прищуривается, вглядываясь в его лицо. На его губах играет какая-то ошалевшая улыбочка, а в глазах плещется что-то, очень похожее на восхищение. — Откуда ты знаешь мое имя? — подозрительно спрашивает он, на всякий случай делая пару шагов назад. — Услышал, как твой напарник звал тебя! — гордо сообщает парень, снова приближаясь к нему. Понятие личного пространства ему явно незнакомо. — Ну, совсем недавно. А утром, когда мы случайно столкнулись в кофейне, ты назвал бариста свое имя. Я уже не мог его забыть. Парнишка ослепительно улыбается, ожидая его реакции, а Юнги морщит лоб, припоминая. Ну да, он заходил сегодня в кофейню, но по утрам до чашки крепкого эспрессо он скорее похож на зомби, чем на нормального человека, так что по сторонам он не смотрел, чтобы ненароком не распугать людей. Но он, кажется, столкнулся с кем-то в дверях той самой кофейни, вот только даже не обратил на это внимания. Видимо, зря. — Что, хочешь отомстить за то, что случайно толкнул тебя? — нервно усмехается Юнги. — Отомстить? — распахивает глаза подросток. — Благодаря этому я нашел свою пару! Юнги недоуменно хмурится, а потом до него доходит суть первого предложения. Он сказал, что услышал, как его напарник звал его. Но в офисе находились только они вдвоем. Их офис находился на двадцатом этаже. Какого?.. — Ну… поздравляю? — неуверенно бормочет Юнги. Желание смыться становится все сильнее. Он знал, что в их мире существуют не совсем… люди, но никогда не думал, что ему удастся столкнуться с одним из них в реальности. Честно говоря, он был уверен, что всякие фантастические твари либо полностью подавили свою натуру, чтобы вписаться в человеческое общество, либо съехали куда-то от этого общества подальше. Этот подросток со своими мускулами и так не особо помогал ему сохранять душевное спокойствие, а если у него еще и всякие сверхъестественные ништяки при себе, то Юнги конец. Прощайте, пончики, которые он планировал поесть завтрашним утром. — Прощай, мама, прости, что звонил тебе всего раз в неделю, — бормочет Юнги себе под нос. Парнишка склоняет голову к плечу, недоуменно глядя на него, а потом снова улыбается. Что за дурацкая улыбка? Она мешает Юнги ощутить всю трагичность момента. — Неужели ты ничего не чувствуешь? — с интересом спрашивает он. — Ты ведь тоже нашел свою пару. Можешь потрогать меня. Теперь я принадлежу тебе, а ты — мне. Меня, кстати, Чон Чонгук зовут. Юнги глупо приоткрывает рот, хлопая ресницами и пытаясь осознать поток абсолютно бессмысленной поступившей информации. Мозг цепляется за самое важное. Что, простите? Он может потрогать его? Потрогать эти восхитительные твердые мышцы, обтянутые светлой ровной кожей? Пощупать эти каменные бедра, будто выточенные из мрамора искусным скульптором? О, да, он с радостью… Так, стоп. — Что ты сказал? — хрипловато осведомляется Юнги, изо всех сил стараясь подавить мысли о том, как эти бедра выглядят без одежды. — Какая пара, ребенок? Ты белены объелся? Мамочка вообще знает, где ты шляешься по ночам? — Я не ребенок, — дует губы ребенок. — Мне уже девятнадцать! И белену я не ел, она смертельная для меня. А мама меня уже давно не контролирует. — Охренеть, — ошарашенно тянет Юнги. Итак, что ему известно: перед ним стоит юный оборотень девятнадцати лет, который заявляет, что он, Мин Юнги, его пара. Юнги смутно догадывается, что значит пара для оборотней, но подтверждать свои догадки желанием не горит. У него жизнь и без этого непростая. — Давай так. Мальчишка — Чон Чонгук — подается вперед, его глаза начинают блестеть в предвкушении. — Ты сейчас разворачиваешься, я разворачиваюсь тоже, и мы мирно расходимся, как будто и не встречались никогда, — без особой надежды предлагает Юнги. Чонгук тут же поникает, на лице появляется разочарование, а Юнги почему-то чувствует вину. — Это нормально, что ты не чувствуешь того же, что сейчас чувствую я? — бормочет он себе под нос. — Может, у людей это работает по-другому… Но, Юнги! Старший аж вздрагивает от резкого выкрика, хватается за сердце. — Ты так не пугай, а то лишишься пары еще до того, как получишь ее, — переведя дух, отчитывает он его. — Юнги, я не смогу тебя теперь оставить, понимаешь? — объясняет он. — Я чувствую так много! Я чувствую себя сильнее. — Из-за меня? — все-таки уточняет Юнги и устало вздыхает, когда Чонгук с энтузиазмом кивает. Ну щенок щенком, честное слово, разве что хвостом не виляет. Юнги, вообще-то, не планировал заводить собаку. — Короче, ты меня доебал. Все ваши волчьи штучки странные… Я иду домой. Он разворачивается и действительно идет домой. Он слишком вымотан, поэтому единственная сильная эмоция, которую он испытывает сейчас, — это желание очутиться в своей кровати. Поэтому он даже не удивляется, когда Чонгук начинает идти за ним. И даже не делает попыток его остановить. Силы там явно неравны, поэтому, если Чонгук решит вдруг что-нибудь с ним сделать, вряд ли он сможет оказать достойное сопротивление. Замирает Чонгук только у двери в его квартиру. Мнется неуверенно у порога, переступая с ноги на ногу, и поглядывает исподлобья на усмехающегося Юнги. — Что, совесть не позволяет просто так зайти в чужую квартиру? — язвительно осведомляется он. Чонгук разве что не скулит в ответ. — Ладно, заходи, не беси меня зря. Чонгук подскакивает от радости, тут же забегая внутрь. — Разуйся! — прикрикивает на него Юнги, вешая свою ветровку на крючок. Чонгук мгновенно тормозит, послушно стягивая с себя кроссовки, и смотрит на Юнги с каким-то благоговением во взгляде, словно щенок, ожидающий похвалу за правильное выполнение приказа. Старший ежится, чувствуя себя слегка некомфортно под этим взглядом. Он, наверное, совсем поехал, потому что, если подумать, он просто взял и впустил в свою квартиру совершенно незнакомого человека — точнее, не совсем человека, что только ухудшает ситуацию. Мало ли, что он может с Юнги сделать. Может, все слова про пару — просто чушь собачья (какая ирония!), а он повелся как малолетка. — Юнги, я кушать хочу, — радостно сообщает Чонгук, плюхаясь на стул на кухне. — Прости, корма для собак нет, — фыркает Юнги, наливая себе стакан воды. Чонгук приоткрывает рот, оскорбленный. — Шучу. Что там обычно едят оборотни? Человечину? — Только некоторые, — пожимает плечами Чонгук, и Юнги выплевывает воду обратно в стакан, округляя глаза. — Шучу. — Вот задница, — качает головой Юнги. — В любом случае, еды нет. Или ложись спать на голодный желудок, или укатывай отсюда. Чонгук внезапно напрягается, сосредоточенно втягивая в себя воздух, а потом осуждающе смотрит на старшего. Юнги под этим взглядом чувствует себя нашкодившим школьником, которого отчитывают за то, что он рисовал непристойности на парте, хотя он ни в чем, по сути, не виноват. — Я чувствую пончики! — Ну уж нет, — твердо заявляет Юнги. За пончики он готов бороться до конца. Не на жизнь, а на смерть. Только через свой труп, и все такое. Некстати всплывает в голове шутка Чонгука о том, что некоторые оборотни балуются человечинкой. Он сглатывает, но мужественно держит позицию. — Они мне на завтрак. На ночь мучное вредно. Забудь. И тут Чонгук делает то, что Юнги позже назовет Запрещенным Приемом. Он распахивает свои глаза, которые и без этого занимали половину лица, чуть выпячивает пухлую нижнюю губу. Она дрожит. Твою мать, она реально дрожит, будто Чонгук вот-вот расплачется. — Я ждал тебя у офиса с самого утра, — жалобно говорит Чонгук. — Я даже никуда не отходил, потому что боялся потерять тебя. А ведь я растущий организм. Мне нужно хорошо питаться. А тебе пончики жалко… — Мои пончики, — уже не так твердо пытается сопротивляться Юнги. — Я так голоден, Юнги, — глаза Чонгука становятся влажными, он кладет ладони на свой животик, и Юнги ломается. Тут нет его вины, у него всегда была слабость к милым вещам, понятно? Испустив тяжкий выдох, он достает из холодильника коробку пончиков и ставит ее перед младшим, с лица которого тут же пропадает это жалостливое выражение. Лучше бы он его съел, думает Юнги, с сожалением глядя на мягкие пухлые кружочки. Чонгук тут же хватает один из пончиков, откусывая половину, и довольно жмурится. Юнги внезапно чувствует нежность, глядя на него. Растущий волк, да? Скорее мелкий щенок. С набитыми щеками и глазурью на розовых губах. — Не торопись так, подавишься, — предупреждает его Юнги, когда тот хватается за второй пончик, и младший, к его удивлению, беспрекословно слушается, начиная жевать медленнее. Юнги садится напротив него, подпирая щеку ладонью и позволяя себе внимательно его разглядеть. Чонгук симпатичный. Действительно очень симпатичный, юный и чистый, смешной какой-то, но в то же время от него исходит сила, к которой хочется тянуться, на которую хочется положиться. Юнги интересно, состоит ли он в стае и какую роль в ней занимает. — Нравлюсь? — не скрывая самодовольной ухмылки, интересуется Чонгук, замечая на себе пристальный взгляд старшего. — Можешь пользоваться. Все твое. — Размечтался, — фыркает Юнги. — Мелкий слишком для меня. Чонгук закатывает глаза и занимает рот следующим пончиком. Юнги мысленно оплакивает свой завтрак. — Прости, не знал, что тебе уже восемьдесят. Юнги на подкол не реагирует. — Так ты объяснишь мне, с чего ты взял, что я твоя пара? — спрашивает он, вместо этого. Чонгук с трудом сглатывает огромный кусок и улыбается так очаровательно, что Юнги с трудом подавляет желание отвести взгляд. Это так глупо. — Ты просто чувствуешь это, — говорит Чонгук. — Чувствуешь того, кто предназначен тебе. Обычно волки находят себе пару среди волков, но бывает, что и среди людей тоже. Мне повезло. Я не хотел, чтобы моей парой был волк. Я с ними плохо лажу. К тому же, ты мне очень нравишься. — Ты сам волк, — подмечает Юнги, игнорируя последнее предложение и чувствуя себя крайне смущенным. — Ну и что? — пожимает плечами Чонгук. — Ты человек, хочешь сказать, ладишь со всеми людьми? — Справедливо, — соглашается Юнги, потирая шею. — А как я пойму, что ты мне не врешь? Чонгук задумчиво мычит, кусая четвертый пончик, а потом внимательно смотрит на Юнги. Старшему сложно воспринимать его всерьез, потому что у него розовая клубничная глазурь на щеке и желтая лимонная на кончике смешного крупного носа, волосы всклокочены, и сам он просто как нелепый подросток. — Неужели ты совсем ничего не чувствуешь? — внезапно тихо спрашивает Чонгук. — Чувствую желание поспать, — нервно смеется Юнги, и это, конечно, ложь. Точнее, правда, но не вся. Он чувствует к Чонгуку какое-то подсознательное доверие. Чувствует уверенность в том, что тот его не обидит, не причинит боли. Чувствует какую-то ненормальную нежность — такую ощущаешь к маленьким детям или новорожденным котятам, но никак не к девятнадцатилетнему детине, который в два раза больше тебя самого. Но это все он, конечно, не говорит вслух. Чонгук внезапно перегибается через стол, замирая в миллиметрах от лица Юнги, и последний чувствует его сладкое дыхание на своих губах, не находя в себе сил отстраниться. Чонгук смотрит ему в глаза, и в его взгляде так много всего — привязанность, преданность, восхищение, решительность. Чонгук такой красивый. Юнги не уверен, что за все свои двадцать восемь лет видел кого-то красивее. И никто за эти двадцать восемь лет не смотрел на Юнги так, словно он сам воплощение всего прекрасного, что есть в этом мире. И это именно то, как смотрит на него Чонгук прямо сейчас. — А сейчас? — шепотом осведомляется младший, и Юнги будто отмирает, пихая его в плечо. — Чувствую желание отшлепать тебя за фамильярность! — возмущается он, чувствуя, как пылает лицо. — Ну-ка прекрати эти свои дурацкие штучки! Я тебе не школьница. — Правда, что ли? — Чонгук ухмыляется как очаровательная скотина. — А покраснел прямо как она, — а потом добавляет как ни в чем не бывало: — Хотя я не против того, чтобы ты меня отшлепал. Юнги хватает ртом воздух, не зная, что на это ответить, пока Чонгук невозмутимо доедает свои пончики. Наконец, не выдержав, старший вскакивает со своего места, отвешивая подростку подзатыльник. — За что? — взвывает Чонгук, хватаясь за голову. — Будешь знать, как со старшими разговаривать! — Юнги вздергивает нос, удаляясь из кухни. Он стелет Чонгуку на диване, пока тот моется, прежде чем самому лечь спать в своей комнате. Но, когда он просыпается посреди ночи, первое, что он видит, — это копна густых темных волос Чонгука, который свернулся в комочек на полу рядом с его кроватью. — Мелкий, — хриплым после сна голосом зовет Юнги. Чонгук тут же вздрагивает, трет глаза кулаками, поднимая сонный взгляд. — Любитель спартанских условий? На диване тебе не спалось? — Хотел быть поближе к тебе, — спокойно объясняет Чонгук. — У тебя тут дует. На полу. У Юнги обрывается что-то внутри. Наверное, его сердце упало в руки Чонгука. Он вздыхает и, убеждая себя, что ничего критичного в этом нет, двигается ближе к стене, поднимая уголок одеяла. — Иди сюда. Дважды просить не приходится. Чонгук тут же забирается в кровать, обнимая Юнги за талию и крепко-крепко прижимая к своей груди. Юнги чувствует, как бьется его сердце — быстро, взволнованно. Старается не думать о том, что на самом деле пустил к себе в постель подростка, которого знает всего несколько часов. Но Чонгук очень теплый, и Юнги, вообще-то, не любитель спать в обнимку, но так ему почему-то нравится. Он жмется ближе к его груди, кладя голову ему на плечо, и кожей чувствует ответную улыбку. — Не повезло тебе с парой, мелкий, — едва слышно бормочет он, и ему действительно жаль, что Чонгуку достался не сильный красивый волк или хотя бы не такой проблемный человек, а он. Несуразный, колючий, нелюдимый Мин Юнги. Ему действительно жаль, что он это… ну, он. — А мне кажется, — Чонгук выдыхает в его волосы, — очень даже повезло. И Юнги почему-то не может сдержать улыбки.***
Когда Чонгук говорил, что Юнги теперь от него не отвяжется, Юнги и предположить не мог, что он настолько серьезен. То есть, он буквально преследует его. Стоит Юнги утром выйти из квартиры, как Чонгук уже стоит у двери, сияет, как начищенный чайник, и протягивает ему бумажный стаканчик с кофе, не говоря ни слова. Потому что знает, что если попробует пожелать Юнги доброго утра, то будет послан далеко и в известном направлении, вот и не нарывается. Когда Юнги заканчивает работу, Чонгук уже ждет его внизу, и они вместе идут домой. Точнее, Юнги идет к себе домой, а Чонгук почему-то тоже идет к Юнги домой. Старшему из-за него приходится покупать продукты и заморачиваться готовкой, потому что, если организм Юнги уже смирился с чипсами на ужин, подростку питаться так же он позволить не может. И каким-то образом, медленно, но верно Чон Чонгук со всеми своими «ты моя пара, значит, мы вместе» проник в жизнь Юнги, обустроился там и уходить явно не собирался. И Юнги от этого сильно мучился. Он вообще был мастером накручивать себя, а тут поводов хоть отбавляй. Ему двадцать восемь лет, он скучный, у него нет никаких увлечений кроме посидеть перед телевизором вечером пятницы с банкой пива. К тому же, он не особо следит за собой — спасибо генам, что его кожа до сих пор не покрылась прыщами, а сам он не округлился размеров на пять из-за своего питания. В любом случае, он маленький и нелепый, и у него непропорционально широкие плечи, а ребра торчат. Теперь представим Чонгука — живое воплощение Адониса со смущенной улыбкой и круглыми блестящими глазами, которому, ко всему прочему, всего девятнадцать. О, у Юнги куча поводов чувствовать себя неважно по поводу их связи. Но стоит ему только заикнуться о том, что лучше Чонгуку поискать кого-то более подходящего, как он тут же затыкает его первым, что под руку попадется, не желая даже слушать. Он свято верит в предназначение, и, если судьба решила, что Юнги подходит ему больше всех в этом мире, значит он не будет сопротивляться. И советует Юнги не сопротивляться тоже. И Юнги сдается. Но ближе Чонгука все равно не подпускает. Спать в обнимку — хорошо. Целоваться — нет, спасибо, здесь остановись. Хотя он определенно солжет, если скажет, что никогда не думал о том, каково это, — целовать Чонгука. У него губы даже на вид мягкие, нежно-розовые, такое искушение. Юнги вообще часто думает о том, каково это, — полностью принадлежать Чонгуку, принадлежать кому-то настолько сильному, как оборотень, потому что он знает, что за всем смущением, детской непосредственностью и румянцем на щеках кроется чистая волчья сила, необузданная и мощная. Проявляется ли она в постели? Господь, Юнги уверен, что да. Хочет ли он это проверить? Определенно. Позволит ли он этому случиться? Ни за что на свете. Чонгуку девятнадцать, а ему двадцать восемь. Это просто ужасно. К тому же, Юнги все еще не верит в пары и всякое такое предназначение. Ну это же чушь. Он слышал про это раньше, но не знает, какое отношение это имеет к нему. Как кто-то действительно может быть готов на все, что угодно, лишь бы только он был в порядке? Как кто-то настолько великолепный, как Чонгук, может быть готов опуститься на колени перед кем-то настолько незначительным, как Юнги, и склонить перед ним голову, давая право делать все, что он только захочет? Как кто-то может любить его сильнее всего на свете просто за то, что он такой, какой он есть? Это не укладывается в его голове. Это сводит с ума. Возможно, Юнги даже боится этого, потому что в какой-то момент он начинает понимать, что, кажется, и сам готов опуститься перед Чонгуком на колени. В какой-то момент Чонгук стал значить для него слишком много, хотя с момента их встречи прошел всего лишь месяц. Чонгук просто не оставляет ему шанса. Невозможно сопротивляться тому, кто окружает тебя своей любовью и заботой буквально все время. Такой любви сопротивляться невозможно. Юнги очень старается держать оборону, правда. Но стоит Чонгуку посмотреть на него этими своими огромными глазами, как все стены падают одна за другой. После того, как Юнги расстался со своим последним парнем, он клялся и божился, что никого больше к себе не подпустит, а теперь он покрывается мурашками от одного имени этого несносного подростка. А несносный подросток только рад.***
— Юнги! — радостно улыбается Чонгук, стоит Юнги выйти из своей спальни. Старший от неожиданности путается в своих ногах и едва не падает, но Чонгук легко его подхватывает, слепя своей широкой улыбкой. Такие улыбки по утрам, блять, надо запретить. — Какого ты тут делаешь с утра пораньше? — ворчит Юнги, отталкивая его от себя и вставая на ноги. — Как ты вообще в квартиру умудряешься забираться? — Секрет производства, — не теряет оптимизма Чонгук, щенком следуя за ним на кухню. — Может, мне замок на двери поменять? Сразу секрет раскроется, — хмуро предлагает Юнги, наливая себе стакан воды и залпом его выпивая. Несколько непослушных капель стекают по подбородку, и Чонгук прослеживает их голодным взглядом. — Че палишь, мелкий? — Не надо замок менять, — сглотнув, жалобно просит Чонгук, силой воли отведя глаза от влажных губ Юнги. — Я больше так не буду, честно. Юнги усмехается, качает головой. Вот пиздит как дышит, а дышит всю жизнь. — Какие у тебя планы на сегодня? — с интересом спрашивает Чонгук, пока Юнги готовит завтрак на двоих. Наверняка младший вскочил ни свет ни заря, чтобы сюда притащиться, не завтракал. Хорошо, если умыться успел. — Сон, — мгновенно отвечает Юнги и оборачивается специально, чтобы увидеть, как Чонгук надувается как рыба-еж. Теплая улыбка появляется на его губах, и он поспешно прячет ее, опустив голову. — А у меня сегодня день рождения, между прочим, — обиженно сообщает Чонгук. Юнги удивленно смотрит на него. — Правда, что ли? — осторожно спрашивает он, мгновенно жалея о своей грубости. — А я думал, тебе только недавно девятнадцать исполнилось. Чонгук пожимает плечами, продолжая строить из себя обиженную барышню, подпирая пухлую щеку кулаком, пальцами другой руки выводя узоры на кафельной поверхности стола. Юнги вздыхает, отставляя кружку с кофе в сторону и подходя к парню ближе. — Ну не дуйся, — проглотив смущение, просит Юнги. — Я же не знал. — Ну, Чонгукки, — зовет он, приглаживая темные вихры волос. — Посмотри на меня. Когда Чонгук не реагирует, он вздыхает снова, а потом склоняется, оставляя влажный поцелуй на нежной щеке. — С днем рождения. Проведем его так, как ты захочешь. Чонгук вскидывает блестящие от изумления глаза и медленно заливается румянцем, а потом вскакивает, поднимая Юнги в воздух и принимаясь кружить по комнате. — Ты самый лучший на свете! — Отпусти, — пищит Юнги несвойственно высоким голосом. — Быстро пусти, мелкий! В итоге Юнги крепко прикладывается лодыжкой о ножку стола, Чонгук крепко прикладывается затылком о ладонь Юнги (вполне справедливо, он признает), а потом долго извиняется перед старшим, порываясь поцеловать раненую косточку, на которой начинает расцветать синяк. Юнги с боем отталкивает его от себя, но заставляет потом тащить его на спине по городу до парка аттракционов, который Чонгук выбрал в качестве их сегодняшнего времяпровождения. — Двадцать лет — ума нет, — бурчит Юнги на ухо младшему, который идет вполне бодро, несмотря на пятьдесят килограмм живого веса на плечах. — Додумался парк аттракционов выбрать. Дурак, что ли? Мне уже тридцатник, а я буду на американских горках тусить, так, что ли? — Не ворчи, Юнги, — смеется Чонгук, чуть подкидывая его в воздух, чтобы удобнее перехватить. — Тебя туда даже не пустят — ростом не вышел. Юнги открывает рот и, не в силах вынести такого оскорбления, кусает младшего за ухо, на что тот в ответ протяжно стонет. Юнги краснеет до корней волос, пряча лицо у него на плече. — Это что, мать твою, было? — шипит он. — Уши — моя эрогенная зона, — ухмыляется Чонгук, и, нет, серьезно, вы видели где-нибудь еще такого же бесстыжего подростка? Вот это молодежь пошла, ни стыда, ни совести. Вот в его время такого не было. — Слов-то таких где понабрался, — продолжает ворчать Юнги, и Чонгук смеется громче. И его, между прочим, пускают на американские горки. И, несмотря на свой тридцатник, Юнги веселится на них не хуже двадцатилетнего Чонгука. Они идут на картинг, потом на еще какие-то жуткие аттракционы, и Чонгук постоянно держит его за руку, крепко переплетя пальцы, и Юнги ему позволяет. Чонгуку нравится показывать, что Юнги принадлежит ему, а последний не так уж часто дает ему возможность это демонстрировать, поэтому он пользуется ситуацией по полной. В тире он выигрывает ему пятнадцать игрушек, которые они потом раздают детям. Но одну Юнги все-таки оставляет у себя — огромное безумно мягкое авокадо. Чонгук с ревностью косится на бедную игрушку, которой старший уделяет едва ли не больше внимания, чем ему, а потом и вовсе забирает ее из его рук, чтобы тащить самому. Юнги прячет широкую улыбку. Такой ребенок. Они обходят каждый аттракцион, включая карусель для детей. Юнги верхом на единороге смотрится удивительно гармонично, а вот Чонгук выглядит как подросток, которого уронили в чан с биодобавками в детстве, и зарабатывает несколько осуждающих взглядов родителей, на которые совершенно не обращает внимания. Юнги осознает, что очень давно так не веселился. С Чонгуком так легко, что невольно забываются все формальности. Со своим бывшим Юнги в основном ходил в театры, рестораны и музеи, а в парке аттракционов вообще, наверное, в последний раз был в детстве. Он уже и забыл, насколько это круто. Они оставляют колесо обозрения напоследок и идут на него уже после того, как стемнело. Чонгук помогает Юнги забраться в кабинку и садится рядом с ним, усаживая авокадо напротив. Он снова берет старшего за руку, с трепетной нежностью гладя его ладонь, и сердце Юнги бьется так быстро, что ему невольно становится страшно. На губах Чонгука играет небольшая счастливая улыбка, и Юнги понимает, что он сам становится счастливее, просто видя ее. — Ты не подарил мне подарок, — вдруг говорит Чонгук, поворачивая голову и оказываясь непозволительно близко к лицу Юнги. Юнги невольно задерживает дыхание. В такие моменты, как этот, Чонгук больше не кажется ему ребенком. В такие моменты, он в полной мере осознает, сколько силы скрывается в этом взгляде. — Я же не знал, что у тебя день рождения, — тихо отвечает Юнги, не в силах отвести глаз. — Ты можешь подарить мне его сейчас, — мгновенно отвечает Чонгук. — Что?.. — непонимающе начинает Юнги, но младший его прерывает. — Позволь мне поцеловать тебя, — выпаливает он, замирая в ожидании ответа. — Чонгук, — стонет Юнги, но стоит ему жалобно заломить брови, как тот сдается. Не только из-за того, что это чонгуков день рождения, а подарок он действительно не подготовил, а из-за того, что — незачем врать самому себе — хочет этого тоже. — Ладно, давай, волчара. Поцелуй меня. Чонгук распахивает глаза, будто не может поверить, что ему действительно разрешили сделать это. А потом подается вперед. Их кабинка зависает в самой высокой точке в тот момент, когда Чонгук касается губ Юнги. Целует он так же, как и прикасается к нему, — трепетно и осторожно, будто боясь навредить. Он кладет ладонь ему на щеку, скользя губами по его губам, и Юнги сам осознает, что ему этого мало, и первым толкается языком в рот Чонгука, а последнему только это и нужно было. Поцелуй из изучающего и неловкого становится мокрым и горячим, волчья натура Чонгука просит доминирования, а Юнги и не находит в себе сил сопротивляться, буквально тая под настойчивыми, раскаленными прикосновениями языка Чонгука. Младший с громким чмоком отстраняется, принимаясь покрывать влажными поцелуями скулу Юнги, спускаясь ниже, касаясь губами шеи. Юнги податливо откидывает голову, цепляясь пальцами за плечи Чонгука, и тот рычит, когда чувствует свою власть. Кабинка начинает снижаться, и Юнги пытается оттолкнуть парня от себя. — Чонгук, Чонгукки, — бормочет он, хотя меньше всего сейчас хочет отвлекать Чонгука от его занятия. Шея горит от прикосновений. — Остановись. Хватит. Чонгук с разочарованным стоном отстраняется. Его глаза мутные от возбуждения. Он утыкается лбом в плечо Юнги и мелко дрожит. — Ты сводишь меня с ума, — надрывно шепчет он, тяжело дыша. — Просто, блять, сводишь меня с ума. Юнги облизывает распухшие губы, пытаясь успокоить разогнавшееся пуще прежнего после этих слов сердце. Взгляд его цепляется за игрушку на противоположном сидении. — Мне стыдно, что авокадинка все это видела, — смеется он, пытаясь разрядить обстановку. Чонгук выпрямляется, бросая на нее горящий взгляд, а потом показывает ей язык. — Видела? Юнги — мой, — хвастается он, и Юнги закатывает глаза, задумываясь о том, услышал ли Чонгук своим супер-слухом, как споткнулось его сердце на слове «мой». Кабинка останавливается, Чонгук поворачивается к старшему и, прежде чем они выходят, выпаливает: — Кстати, день рождения у меня первого сентября. Я соврал, чтобы получить твой поцелуй, принцесса. И срывается с места до того, как Юнги успевает осознать сказанное. А потом он мгновенно заливается краской. — Чон, мать твою, Чонгук!***
Юнги не знает, зачем соглашается. Наверное, он просто тупой. Да, скорее всего, так и есть. После того поцелуя Чонгук начинает показываться реже. Не специально, просто у него учеба, сессия на носу, он устает, даже несмотря на то, что волки по природе своей устойчивые. Он все равно старается прибегать к Юнги, но Юнги начинает чувствовать себя слишком неловко в его присутствии. Тогда, на этом чертовом колесе, он вдруг действительно осознал, насколько Чонгук силен. Он может сломать Юнги одной рукой. Или, еще хуже, несколькими словами. Потому что Юнги очень сильно к нему привязался. Настолько сильно, что теперь не представляет свою жизнь без него, и это пугает. Когда он спросил у Чонгука, какую роль он занимает в своей стае, то почти не удивился, когда услышал, что тот наследник вожака. И у него, у наследника вожака, истинная пара — обычный офисный клерк. Он уже представляет, сколько насмешек придется Чонгуку снести. Это же бред, полный, абсолютный бред. Юнги нисколько ему не подходит. Сколько бы он ни пытался думать о том, что между ними общего, на ум ничего не приходило. Они живут в совершенно разных мирах. Даже не просто разных, а противоположных. Да, им хорошо вместе. Юнги чувствует себя любимым и защищенным рядом с Чонгуком. Но он не может отделаться от чувства, что сам он ничего не может дать Чонгуку в ответ. Блять, ему ведь действительно нечего предложить. Совершенно. И вот почему Юнги соглашается. Еще раз — он просто тупой. И у него низкая самооценка. И он знает, что Чонгук достоин самого лучшего, а сам он ни черта не лучший. Поэтому, когда Чону предлагает ему сходить на свидание вслепую, думая, что Юнги все еще переживает из-за расставания с бывшим (хотя, на самом деле, все его мысли наполнены только Чонгуком), тот не говорит «нет», хотя должен. Чонгук ведь наверняка считает, что они встречаются, а Юнги никогда и не пытался его переубеждать. Чонгук едва ли об этом узнает, а Юнги поймет, действительно ли то, что он чувствует к Чонгуку, можно назвать любовью, или это просто привязанность. Все встанет на свои места. Юнги не готовится особо. Надевает рубашку, брюки, потому что его предупредили, что встреча будет в ресторане. Мужчина, который его там встречает, красивый и довольно приятный. Он явно старше Юнги — возможно, ему лет тридцать пять. Юнги почему-то думает, что с таким он точно в парк аттракционов не сходит. Они разговаривают на отвлеченные темы, пока им готовят заказ, а во время еды и вовсе молчат. Юнги не чувствует ни волнения, ни бабочек в животе, ни мурашек по коже — ничего из того, что тревожит его, когда он рядом с Чонгуком, и что он обычно списывает то на астму, то на диарею, хотя в жизни ничем, кроме простуды, не болел. Ужин заканчивается на приятной ноте, несмотря ни на что, и мужчина предлагает прогуляться, вместо того, чтобы ехать на машине. Юнги не против — вечерний воздух пойдет ему на пользу. Они идут по городу, изредка негромко переговариваясь, и Юнги уделяет больше внимания горящему огнями Сеулу, чем своему собеседнику. Ему не хватает Чонгука, который сейчас бы радостно смеялся, или бегал вокруг него, или пытался снова и снова взять его за руку. И все становится на свои места. Ему нужен Чонгук. Все довольно просто. Юнги может обмануть Чонгука, может обмануть Чону или вот этого мужчину, но себя все равно не обманешь, а ему нужен Чонгук. Дурацкий, ребячливый и до боли в сердце нежный. Мужчина за весь вечер не делал никаких попыток прикоснуться к Юнги, не покушался на его личное пространство, поэтому, когда он внезапно обнимает его за талию, Юнги каменеет от неожиданности. — Отпустите меня, — вежливо, но напряженно просит он. — Я живу недалеко, — говорит мужчина, вопреки просьбе Юнги крепче сжимая его — почти до боли. Юнги упирается ладонями ему в грудь, пытаясь увеличить ставшее слишком близким расстояние. — Мы же зайдем ко мне, Юнги-шши? — Никуда я не пойду! — повышает голос Юнги, и ему требуется несколько секунд, чтобы осознать, что на улице они одни, и этого района он вообще не знает, и ему вдруг становится страшно. Сходил, блять, на свидание. — Отпустите меня немедленно. — Да можно подумать, ты не знал, зачем идешь, — хрипло смеется мужчина, пытаясь поцеловать его, но Юнги вертит головой из стороны в сторону, в отвращении кривя лицо. — Нам же не пятнадцать лет. — Отпу- — Отпусти его, тупой мудила, — слышится знакомый голос, и Юнги едва не падает на колени от облегчения, когда из темноты выступает Чонгук. Радужка глаз у него переливается красными всполохами, а за приподнятой в рыке верхней губой виднеются острые клыки. — Немедленно. Мужчина тут же выпускает Юнги из рук, отталкивая от себя, и тот едва не падает — Чонгук подхватывает его в последний момент, удерживая на ногах. — Пошел прочь, — продолжает рычать Чонгук, и он выглядит таким безумно злым, но Юнги почему-то совсем не страшно. Чонгук задвигает его за свою спину, подаваясь вперед, и мужчина тут же срывается с места, скрываясь за поворотом. Чонгук тяжело дышит, пытаясь успокоиться, — Юнги видит, как судорожно подымаются и опускаются его плечи. Когда он оборачивается к Юнги, его глаза уже обычного карего цвета, а от злости не осталось ни следа. Чонгук выглядит подавленным, грустным. — Я провожу тебя до дома. Он не пытается взять его за руку. Они идут на небольшом расстоянии друг от друга — Чонгук чуть впереди. Он кажется понурым, потерянным, молчит, и Юнги тоже не решается прервать тишину. Он чувствует себя отвратительным, потому что знает, что разбило Чонгука. Он привык всегда видеть улыбку на его губах, привык к тому, что сам и был причиной его улыбки, но он и подумать не мог, что один-единственный тупой поступок способен причинить Чонгуку столько боли. Он и подумать не мог, что у него действительно настолько много власти над ним. Чонгук доводит его до двери квартиры, но не заходит внутрь. Юнги замирает на пороге, не глядя в его лицо. — Почему ты не злишься на меня? — тихо спрашивает он. — Я не могу злиться на тебя, — мгновенно отвечает Чонгук. Он молчит потом, и Юнги уже хочет что-то сказать, как он продолжает. — Но мне больно. Юнги резко вскидывает голову, и его сердце болезненно сжимается, когда он видит слезы в сияющих глазах Чонгука. — Юнги, я совсем не шутил, когда говорил, что принадлежу тебе, — он сглатывает, и столько растерянности в его взгляде, словно он мальчик, потерявшийся в огромном торговом центре. — Я на все готов ради тебя. И ты, на самом деле, волен был мне отказать. Ты человек, у тебя нет такого долга быть верным своей паре, как у волков. Просто я думал… Я правда верил, что ты сможешь меня полюбить. Я бы сделал все для этого. Все для тебя, понимаешь? Я бы стал тебе самой лучшей парой, потому что я люблю тебя так сильно. Это не объяснить словами. Это древняя, нерушимая связь. Все остальные для меня больше не имеют значения. Никогда не будут иметь. Несколько слезинок срываются с его ресниц, стекая вниз по бледным щекам, и он зло стирает их кулаками. — Но, если я тебе не нужен, ты бы мог мне так и сказать, — он впивается клыками в нижнюю губу и на ней выступает капелька крови. — Тебе не обязательно было ходить на свидания с кем-то за моей спиной. Просто скажи. Мне будет плохо, но я справлюсь. Мне достаточно знать, что с тобой все в порядке. Юнги смотрит на него, не в силах произнести ни слова. Внутри него происходит так много. Небоскребы рушатся, как карточные домики, земля идет трещинами, люди гибнут, кричат и плачут, и этот конец света может успокоить только Чонгук. Но вот Юнги смотрит в его лицо — и не может сказать ни слова. Чонгук встряхивает головой и делает несколько шагов назад. Он срывается вниз по лестнице, а Юнги так и не находит в себе сил его окликнуть, несмотря на то, что меньше всего сейчас хочет, чтобы он ушел. Он сползает вниз по стене и утыкается лбом в колени, сам не замечая, как начинает плакать. Дверь так и остается распахнутой, но Юнги все равно. Его плечи судорожно вздрагивают, и он уже так безумно скучает по Чонгуку, по его рукам, по губам, и он все разрушил сам, потому что он тупица. Чонгук сказал, что не злится на него, но он наверняка его ненавидит — не может не. После того, что Юнги сделал, он только ненависти и заслуживает. — Прости меня, — воет Юнги, накрывая мокрое лицо ладонями. — Чонгук! Господи, какой же я мудак… Когда он чувствует теплые пальцы на своих запястьях, заставляющие его убрать руки от лица, он сначала не верит. Но потом Чонгук поднимает его с пола, бережно прижимая к себе и целуя в макушку, и Юнги рыдает еще сильнее, крепко хватаясь за его толстовку. — Я полный мудак, и я тебя не заслуживаю, — признается он, утыкаясь ему в грудь лбом. — Это не так, — шепчет Чонгук, гладя его по голове, как неразумного ребенка. — Это так, — Юнги отстраняется, всхлипывая и глядя на него снизу вверх. — Чонгук, я люблю тебя, правда. И я хочу быть тебе самой верной парой. Я просто… Не знаю, чем я думал. Он снова начинает плакать, и Чонгук ласково улыбается, стирая пальцами слезы с его щек. — Юнги… — Нет, дослушай! — вскидывается старший, всхлипывая и смешно хрюкая, из-за чего Чонгук едва сдерживает смех. — Я стану старым и некрасивым, и у меня появится пивной животик лет через пять. Я ужасный человек, и один раз я прошел мимо бездомного котенка и не купил ему корм, понимаешь? Хотя он так жалобно мяукал… А ты такой идеальный, ты самый лучший, Чонгукки, самый красивый. Я никого красивее не видел, клянусь. Улыбка Чонгука становится шире. Юнги серьезно несет всякий бред, и ему почти тридцать лет, хотя он ведет себя как упертый подросток, пересмотревший дорам и нуждающийся в драме, а еще его нос распух от слез, щеки пошли пятнами, и сопли размазаны по всему лицу, но Чонгук любит его так сильно, что этой любовью можно спасти весь мир. — И я люблю тебя, но я тебя недостоин, и над тобой все твои друзья-волчары будут смеяться, потому что у твоей пары будет пивной животик, а еще твоя пара по утрам только матом разговаривает, — и Юнги снова начинает рыдать. — Я пойму, если ты меня теперь бросишь… — Ты такой глупый, — смеется Чонгук. — Я не брошу тебя. Ты вообще слушал то, что я говорил тебе до этого? Я собирался денек пообижаться, а потом вернуться, но услышал твои стенания и не выдержал. И еще, — он берет Юнги за подбородок, заставляя поднять голову, — все волки уважают узы пар. Они заранее приняли тебя, еще до того, как узнали, кто ты. Никто не смеет идти против природы, понятно? А природа выбрала тебя для меня. — Ну и дура, — фырчит Юнги, а Чонгук только качает головой, словно они поменялись местами. Он наклоняется, касаясь губами уха Юнги. — Я докажу, что ты лучшее, что природа могла для меня выбрать, — шепчет он, а потом мягко целует его в скулу, в кончик распухшего носа, во влажные от слез веки. — Я докажу, что моя любовь к тебе вечна. Просто дай мне шанс. Юнги пристально вглядывается в его глаза — в глаза подростка, которого до последнего отказывался принимать всерьез, и который теперь значит для него больше, чем весь остальной мир. Может, Юнги и не волк, может, испытать всю силу связи истинной пары ему и не дано, но, кажется, он догадывается, на что она похожа. Потому что Чонгук, скорее всего, ощущает то же, что и он, только в сотни раз сильнее. А это значит, что сердце Юнги теперь в самых надежных руках. (Или лапах?) Чонгук склоняется к его губам, но Юнги вдруг отстраняется, сводя брови к переносице. — А если у меня появится пивной животик, ты все равно будешь меня любить? — серьезно спрашивает он, и Чонгук обреченно стонет из-за обломавшегося поцелуя, роняя голову на его плечо. — Заставлю бегать по утрам, — обещает он, и его слова звучат немного глухо. Юнги испуганно икает, и Чонгук заливается смехом. Блять, как же он любит этого вредного гнома. Просто словами не описать.