Между ними

Ничего такого Слава не ждал, не чувствовал, не готовился — но и не удивился. Это ж Мирон, у него ж биполярка, и заёбы, и просто — башка лысая, круглая, мысли с одной на другую скачут, неизвестно, где в конце концов окажутся. Вот, например, в конце. — Сколько это ещё будет продолжаться? — говорит Мирон вдруг, и вовсе он не про Славин носок, со стеллажа свисающий, этот носок там неделю, Слав, заебал их разбрасывать, хотя похуй. Похуй. — Ну бред же, — говорит Мирон, — типа, ты не пидор, я не пидор, а вот, — и рукой машет, а там носок и Слава — в другом носке и без всего остального уже. Ещё. И чашки их рядом — друг с другом и с презиками, они же, блядь, ответственные взрослые люди. И так не неделю, и не месяц даже. — Всё, — говорит Мирон, внезапный, как кирпич на голову, и ебало у него такое — кирпичом, и Слава поэтому молча тянется за футболкой, которая аккуратно, на спинке стула, а тоже — похуй. Похуй. А он и сам думал. Ну — про сколько, это и продолжаться. Решил, что печень у него не совсем убитая, экология в Питере не самая хуёвая, так что долго ещё, наверное. Достаточно. А про то, чтобы долго — и без Мирона, Слава не думал ни разу. Хуйня какая, зачем? Он вообще об этом вот между ними думал редко, и слова туда не подбирались никакие. Между ними — ничего ведь нет. Ничего и не влезет между ними, так плотно они друг к другу, друг в друга — ну или это Слава плотно, давно, а Мирон... А Мирон улыбался по-особенному как-то и матерился ласково и совсем необидно, когда Слава притаскивал новые диссы и охуенную китайскую лапшу, прям как дома, в Хабаре, из задрипанной забегаловки, на которую он случайно наткнулся, да, по пути, да, все полчаса и ждал, очередь, нет, позвонить не мог. И кота как-то раз — чтобы Лил Хесусу скучно не было. Ну ведь кем надо быть, чтоб животинку одну целыми днями оставлять, а? А две животинки — тема, им вместе веселее. А с Мироном они ебались в основном и ругались ещё, ну, разговаривали, в смысле, эмоционально очень. Дверьми иногда хлопали — в ванную или на кухню, и коты забивались в угол с громким осуждающим мявом, но потом ничего, на руки лезли, еды требовали. Потом Слава говорил, что в БМ не только сладенькие пидорки и наглухо ебанутые, а ещё и Порчи, и Маркул какой-нибудь, а он нормальный вроде мужик, талантливый, да и сам Мирон для пенсионера вполне бодрый. Потом Мирон говорил, что Слава может баттлить с кем хочет, хоть с блоггерами, хоть с Киркоровым, что кота могут звать Котом, если Хесус не запутается, и что лапша реально вкусная, язык проглотишь, но блядь, Слав, неужели сложно было, ладно, забей, проехали. А Мирону нравилось с ним ебаться, он же не тёлка, чтобы оргазмы симулировать. И Славе — нравилось, по-всякому, охуенно было Славе, не зашкварно ни капельки, ни на полстолька. И разговаривать ему с Мироном нравилось, он же и правда до хуя умный, хотя и слишком местами. С ним и про рэп можно, и про Ницше, к примеру, что там в переводе потерялось — блядь, ну не все же по Германиям в детстве разъезжали, на немецком теперь шпрехают, зато он в пелевинские экранизации ни ногой, тем более в поеботу про вампиров, как будто если в названии есть «империя», то книжка сразу заебись... Славе с Мироном — нравилось. И раз в две недели, и каждый день, и спать, и не спать — всё. А теперь вот — всё. И Славе тоже нормально, кто бы что ни думал. Он как жил, так и живёт, ему времени не хватало вечно, теперь — хватает. Он музла на год вперёд написал, сериалов разных там годных посмотрел, до мамы доехал, с племяшем посидел, дал сестре отдохнуть, со всеми друзьями подряд прибухнул, и с Витей, заодно в мавзолей сходил, давно собирался — и нет, не до белочки бухали, так — чтобы в голове гудело приятно, ненавязчивый биток в ушах постукивал. А теперь Новый год скоро, тур скоро, альбом скоро вбрасывать надо. А теперь Слава сидит на ступеньках на лестничной площадке перед знакомой дверью, и... так получилось, в общем. А Мирон, вопреки Славиным ожиданиям, садится рядом. Не касается, но и не гонит. Не смотрит, но и не кривится. Ключи в пальцах вертит. Славин ключ — запасной который, с царапиной — у него на общей связке болтается. — Я сначала хотел позвонить, чтобы ты Кота забрал, но Хесус развопился, почувствовал... — Мирон усталый; он, небось, упасть и отрубиться думал. — Они там вроде как соскучились, Слав. Слава бы предложил выпить, но Мирон в завязке, а у него с собой нет, а жаль. Или не жаль, или лучше — без. Хуй разберёшь. — А ещё у Вэйвза новый сингл вышел, я хотел позвонить, сказать, он охуеть какой крутой. — Ага, неплохой. — Слава не слушал, но на это — в контексте — поебать как-то. — Я хотел... Слав, чего ты припёрся, а? Всё по-любому закончится, нас спалит кто-нибудь или... и будет только хуже, как ты, блядь, не сечёшь? Слава думает, что их давно уже спалили. Славины друзья всегда понимающе хмыкали, когда он «к девочке» съёбывал. Андрей Андреич часа полтора ему однажды ночью на кухне затирал про недопустимость классовой дискриминации в любых её проявлениях, про братство народов и про терпимость — и ещё, может, про что-то, Слава заснул тогда на полуслове. А Ванька и вовсе обещал «девочке» к зиме шапку связать, чтобы она мозги себе не отморозила окончательно. А Мирон вон и в самом деле без шапки, кстати. Да и в семейке мироновской совсем уж дураков не водится вроде. Женя наверняка знает, она каждый раз извинялась, когда звонила — по делу только. А Мирон такой: «да нормально всё, Жек, нет, никаких гостей, не занят, точно». И Охра. Он на своём стриме — говорят! — Славин трек ставил. И остальные, наверное. И — ничего. — Ну, и что делать будем? Мирон усталый, надо его гнать в постельку. И котов покормить, орут вон под дверью, услышали. Слава потягивается и говорит: — Я у тебя книжку забыл. Нужную. И потроха всякие, но это мироновское теперь, пускай и не пытается назад всучить, поздно. Мирон говорит: — Ебанат, — очень ласково. Мирон говорит: — Ладно. Слава думает, что он, пожалуй, бухать бросит, чем он хуже некоторых — и тогда «долго», которое это всё продолжаться будет, растянется ещё само собой. И тогда ему точно хватит.