Бедный Роджер

Я сидел в задумчивости в своём жестком и потрепанном кожаном капитанском кресле и пил обжигающий, но жутко скверный кофе. Как всегда я обжёг язык, но кодекс самурая говорил мне, что я должен держаться, не плакать в кофе, и тем более не делать себе харакири. Опять я потерпел неудачу, которая разбила моё сердце напополам, даже на тысячу маленьких жилок! И сжала мою бедную печень. А моя команда оптимистичных пиратов пировала внизу, дожирая наши последние запасы, несмотря на то, что мы висим в сломанном корабле посередине необъятного комического пространства. Ах! Они не понимают всего ужаса нашего скверного положения! Правда у них есть оправдание, ведь перед тем, как выйти на охоту, мы вскрыли мой фамильный погреб сакэ. Петрович мерно посапывал на моём плече, щекоча своими иголками мои давно небритые щёки. Тем временем мои карие глаза выискивали хоть какую-то радость в моей беспросветной, конченной жизни, но натыкались лишь на суровое непонимание в глазах ёжика, который уже успел проснуться. Быстро же он отошёл от хмельной неги и начал смотреть с грустным желанием опохмелиться. За неимением выпивки он дерзко вцепился в моё ухо. В его глазах я прочёл недоумение, так и не найдя ответы на все мучавшие меня вопросы. Он наверное мучился после вчерашнего... Ах, бедный ёжик, бедный я, бедная моя команда! Они даже не догадываются о том, какие они бедные. Фрэнк уже начинает понимать свою участь и порой смотрит на меня с недетской грустью и укором. Моя команда считает себя счастливой, но на самом деле они несчастны, потому что не могут быть счастливы с таким несчастным капитаном, как я. Я как чёрная туча, застилающая небо, застилаю их удачу своим невезением и безысходностью. Ах, как мы несчастны! Интересно, когда-нибудь они поймут о своей горькой участи, или осознание собственной никчёмности никогда не затуманит их светлые лица? С учётом того, что пропитания у нас осталось всего на два дня, а сломанный корабль не даёт мне душевного покоя, я думаю, что понимание несправедливости судьбы придёт к ним раньше, нежели чем это было бы при естественных, более комфортных условиях проживания. Я-то знаю, как тяжко им глубоко внутри, но они не подают виду, они слишком долго скрывались под личиной счастливой беспечности и забыли о том, что такое настоящее горе. Ах, несчастные! Как мне жаль их! Как мне жалко этого бедного ёжика (единственного существа, которое всегда со мной), как же мне жаль самого себя! Мне с самого детства не везло. У других были красивые, гладкие куличики, а мои рассыпались прямо на глазах, так и сейчас мои мечты и мой корабль рассыпаются на груды осколков, обнажая моё необъятное горе, а неудачи следуют одна за другой...Я совсем забыл, что держу в руках чашку с кофе, и невкусная серая жижа наполовину вытекла на мои единственные чистые штаны. Ах! Придётся надеть шорты... Какой же я несчастный! Я неспешно прихлебнул остатки кофейной жижи и звучно выплюнул их на ёжика, почувствовав привкус отнюдь не кофе. Ёжик обиженно свернулся и улепетал прочь. Даже он меня бросил в трудную минуту! Я поднялся со скрипучего кресла и оно сломалось, надрывно скрипнув и, показав мне обшивку, оно запросило сиденья. Но где я его найду в открытом космосе? Это ужасно! Я пошёл переодевать штаны и надел на свою стройную фигуру шорты, которые мне сильно жали в одном месте. Кажется, это не мои шорты. Кажется это шорты Джилл. Что они делают у меня в кабинете? Неприятный звук возвестил меня о том, что шорты порвались. Я не спеша надел следующие. Как ни странно, они оказались мне велики. Очевидно, они мне велики и они вовсе не мои. На резинке трусов было написано "Не трогать. Это Винни." Чёрт! Что они делали в моём кабинете ещё утром? Я порылся в кабинете и нашёл ещё кучу комплектов одежды, которая мне не принадлежала. Порывшись в шкафу, я понял, что штаны, которые я испачкал, принадлежали Фрэнку. Но он же стройнее меня! Ах! Я опять похудел от страданий, выпавших на мою тяжкую долю. Но всё же, что делали все эти вещи в моём кабинете? И с каких это пор мой кабинет находится в прачечной?! Мне кажется, мои предки знали толк в сакэ. Но это ничего не меняет, я по-прежнему остаюсь изгоем в этом жестоком мире. Я пугливо засеменил по направлению к кабинету и со вздохом секундного облегчения устроился в своём кожаном, обветшалом кресле. Но тут великая тоска вдавила меня в его вечно ноющую обшивку. Что же с нами будет, если мы так и не выберемся отсюда? То, что мы не выберемся, я знал наверняка. И все те люди, что смеялись внизу, как будто принадлежали другому, счастливому, солнечному миру. Хотя, о чём это я? Их ведь также ожидала безвременная кончина в металлической тюрьме нашего сломанного, бездушного корабля "Сигурэ". А что с нами будет после смерти? Наверное ничего хорошего. Я отлично помню, как ещё в пятилетнем возрасте убедился в собственной ничтожности. Тогда была хмурая, дождливая осень. В нашем маленьком, тихом дворе было по-осеннему грязно. Промозглый дождь мучил мою душу и разрывал мне сердце. На детской площадке было необычайно тихо. Мои приятели бегали и играли, звонко смеясь, и шлёпали по лужам со свойственной детям беспечностью. Но уже тогда я знал, что я другой, что я обделён жизнью. С грустью и тревогой я наблюдал за тем, как обеспокоенные мамы пытаются остановить своих детей, чтобы те к концу прогулки хоть чем-то отличались от поросят. Я не бегал со всеми, мне было грустно. Тоска по чему-то несбыточному щемила мне сердце, а кровь словно загустела и стала непослушной. К горлу подступил горькой комок обиды... Как хорошо я помню тот день! И маленький мальчик трёх лет весело пробежал мимо меня,а я никак не мог заставить себя встать с сырой, неудобной скамейки. Я всё смотрел и смотрел... Тут кто-то постучал, и я с удивлением обнаружил себя сидящим на полу. "Войдите",-хрипло сказал я, не справившись с охватившим меня волнением. В дверь просунулась белокурая Джилл и рассеянно посмотрела на меня. Знает ли она о том, сколько несчастий уготовила ей судьба? Ведает ли о том, что всё кончено? "Я пришла сказать, что мы починили корабль. Пока вы спали я решила вас не будить, а когда пришла туда, вас там уже не было..." - сообщила она своим будничным тоном, как будто не произошло ничего катастрофического. "Да-да. Сядь", - сказал я, наливая себе кофе." Я вообще-то собиралась пойти проверить шлюз..." -намекнула она. Я всё понял и кивнул. Разумеется, ей хотелось выплакаться после всего происшедшего. Удивительно, как эта девушка отчаянно скрывает свои истинные чувства. И снова я почувствовал себя непонятым. Она ушла, но не успела она ещё закрыть дверь, как оттуда просунулась голова Фрэнка, нашего худощавого, брюзжащего навигатора-итальянца. Он меньше всех членов команды скрывался под маской радости. Я вопросительно посмотрел на него. И он сказал мне: -"Роджер! Винни нам не стал помогать чинить корабль! А я, между прочим, помог мисс Отвёртке",- под испепеляющим взглядом механика он исправился, - "Джилл". Я кивнул и нарочито небрежно отвёл взгляд на чашку с остывающим кофе. Пусть уйдут и дадут мне вдоволь настрадаться одному в моём вечном, гордом одиночестве. Они ушли. Я вновь сидел один. Один в кабинете, один в своём горе... Кофе вернул мне чувство голода и я сел ровнее. Пить капучино дальше представлялось мне невыносимым, но я, как самурай, обязан был преодолеть себя. Я так и сделал, продолжая пить из грязноватой чашки с отколотым верхом.

Ах, бедный Роджер!