Лишь один пламень знает, что в моей тьме

      Красный феникс обеспокоено стрекотал что-то на понятном лишь ему языке. Хотя, кто знает, может Аурэлиус понимал его. Он об этом не рассказывал. Он вообще редко говорил.       И, о нет, будь проклят тот, кто настойчиво попытается его разговорить, даже если это буду сам я. Нужно быть осторожным. Хоть сейчас этот талантливый и невероятно сильный юноша доверяет мне, я все ещё боюсь спугнуть его. Раньше он казался мне более предсказуемым, но теперь, когда он знает о себе достаточно, я теряюсь в догадках. Верит ли он в мои принципы, либо же просто слепо пошёл за мной, в поисках ответов?       Забавно, но мне это неизвестно.       Крепкая, в то же время кажущаяся хрупкой спина едва дышала, позволяя себе лишь едва заметные и строго-выверенные движения. Удивительно, сколь вырос мой мальчик. Раньше, он дрожал, молил о помощи, комкая в руках пальто мракоборца, но теперь этот могущественный маг, лишенный знания о любви, кажется столь сильным и непоколебимым, что будь он вдобавок способным оратором, мне стоило бы серьезно беспокоиться за своё место.       Но лишь я знаю, сколько сомнений кроется в тебе, о чудный Аурэлиус. И это прекрасно. Ты — прекрасен. В своей безжалостности и ведомости, в своей скрытности и желании познать себя, в своей силе и хрупкости.       Это странно — вы совершенно разные, но ты всё же напоминаешь мне Альбуса. И моё отношение к тебе — если забыть про моё, казалось бы, алчное желание использовать тебя в этой войне — очень похоже на отношение к нему.       Тихое, поразительное восхищение вашему могуществу и непоколебимости. Тяга к столь светлым и обременённым своими силами людям сжирает меня изнутри. Желание положить мир к вашим ногам часто начинало перевешивать те принципы, которые я возносил из своих уст до умов других волшебников. Это устрашает меня с каждым разом всё больше.