Галльская хитрость.

- Полно Спартак, когда сам Ганник подставляет тебе свою задницу стоит воспользоваться шансом. - Меня мало интересует зад Ганника, - спокойно ответил мужчина. Уголки его губ дрогнули: - Впрочем, как и любой другой. Агрон оглушительно захохотал. Его смех потонул в невообразимом гвалте, царившем в шатре из шкур диких животных и грубого сукна. Мужчины и женщины, опьяненные вином и победой, не переставали смеяться, шумно обсуждая очередное поражение римлян и свободу, которая с каждым днем становилась все более реальной. Клейма больше не жгли их кожу, как не грызли сердца самодурства ненавистных хозяев патрициев. Арена теперь казалась ничем иным, как нагромождением камня и дерева и более не внушала ни страха, ни трепета. Но тень Рима не спешила выпускать их из-под своего губительного крыла, то и дело напоминая о незыблемости Республики, и ее всепоглощающей мощи. Почти каждые сутки они нарывались на отряды золотого орла и одерживали одну победу за другой, продвигаясь все дальше на север. Что ждало их на пути к воле? Какие еще лишения должно пережить его многострадальное войско прежде чем боги даруют им истинную свободу? Как долго ему придется усмирять бешеный нрав Крикса и его сподвижников, готовых штурмовать вечный город и лечь костьми под его стенами? - Великий Спартак, как всегда мрачен? – голос Ганника терялся в общем шуме, но Спартак, тем не менее, слышал его. Слышал и видел. Галл сидел в окружении вина и женщин, держа за бедра извивающуюся на его коленях златокудрую Саксу. Воительница припала губами к груди какой-то светлокожей девушки, со смехом перебиравшей копну ее струящихся волос. Ганник не спускал с него озорных глаз, в которых плескалось вожделение. Что нашло на него сегодня, и почему Спартак вдруг стал его целью? - Зато ты, друг мой, веселишься за нас обоих, - фракиец поднял чашу и, приблизив ее ко рту, едва притронулся к пойлу. - Во имя Юпитера, - засмеялся галл, обнимая Саксу, - иди к нам и почувствуй свободу! Спартак с улыбкой покачал головой, чем вызвал негодующий рев бывшего гладиатора. Пирушка грозила затянуться до рассвета, что совсем его не радовало. Однако он понимал, как необходимы его людям подобные празднества. Они, то немногое, что помогает им следовать за ним, верить в их общую цель и стремиться к ее осуществлению. Свобода, сладостная, как запах любимой женщины, и столь же неуловимая. Свобода, дарующая сотни возможностей и путей. Великое счастье для смелых, проклятье для тех, кто боится поднять голову. Когда-то она была в его объятиях, как и она. Сура… Воспоминания о родной Фракии, ее заснеженных холмах и жарком солнце ворвались в сознание Спартака, и он понурил голову. Там, в небольшом домике на окраине их селения, среди мягких шкур и запахов сушеных трав, которые его жена жгла в дар своим богам, он был по-настоящему счастлив. Едва ли он в полной мере ценил те моменты, когда их тела переплетались, души соединялись в одно целое, и казалось, что даже дыхание было одно на двоих. Сура, нежная и хрупкая, подобно цветку, скрывавшая в себе невероятный ум и силы, всегда чувствовала его желания и с радостью отдавалась им, не думая о своих собственных. Она любила его так, как любят один раз в жизни, и он отвечал ей тем же. На свете больше нет, и не будет женщины, которая могла бы с такой силой воспламенять его сердце, одновременно вызывая бесконечную нежность и дрожь. Ему никогда не забыть того времени, и от этого еще больнее. Спартак поднялся, чувствуя невыносимую тяжесть. Как будто весь груз прошедших веков разом опустился на его плечи. Он вышел из шатра, быстрым взглядом оглядел раскинувшийся на опушке лагерь и направился в глубь леса. Голова немного кружилась от одуряющей свежести ночного воздуха, заменившей собой духоту палатки, в которой пировали его люди. Ему необходимо было побыть одному. Это желание становилось непреодолимым, стоило только подумать о прошлом. Тяжелые думы, одолевавшие его в такие моменты, делали Спартака непригодным для веселой компании, и он не видел лучшего решения кроме как уходить, предоставив им возможность наслаждаться мечтами о безоблачном будущем. Вот и сейчас он идет незнамо куда, позволяя своим ногам слепо вести его за последние расставленные им посты. Мужчины провожали его угрюмыми взглядами, но не смели нарушить уединение своего предводителя. Однако они видели, как вслед за ним из шатра выскользнул человек, который, несмотря на изрядное количество поглощенной выпивки, ступал, тем не менее, бесшумно и не отставал от Спартака ни на шаг. Погруженный в свои мысли мужчина не видел, как человек, словно тень со странной улыбкой на губах следует за ним по пятам, время от времени обмениваясь короткими кивками с дозорными и жестом призывая их к молчанию. Ганник любовался широкой спиной Спартака, его твердой поступью, не покидавшей фракийца даже в минуты отчаяния, и терпеливо ждал, когда тропинка, которую он выбрал, уведет их подальше от лагеря. Внезапно прозвучавший насмешливый голос Спартака сделал его улыбку еще шире: - Что тебе нужно, галл? Зачем ты идешь за мной? - Я хочу лишь скрасить эту ночь, - не замедлил с ответом Ганник. - Глупая затея, - откликнулся Спартак, не сбавляя шага. Ганник - надоедливая прилипала, особенно, когда напьется. Это, конечно, не умаляло его бесспорных достоинств, но временам делало совершенно невыносимым. - Я так не думаю. На плечо фракийца легла тяжелая ладонь, и он вынужден был остановиться. Устало вздохнув, Спартак тихо произнес: - Оставь меня, Ганник. Возвращайся туда, где светло, есть женщины и вино. Галл хмыкнул в ответ и резким движением развернул Спартака лицом к себе. Подойдя вплотную, он жарко выдохнул: - Не думаю, что тебе этого по-настоящему хочется. Грубые руки легли на бедра фракийца, и сжали их с нечеловеческой силой. Спартак засмеялся его самоуверенной напористости, но рук не скинул. - И чего ты хочешь этим добиться? Мое сердце… - Сейчас важно, лишь то, что говорит твоя плоть, - влажные губы прикоснулись к его щеке, - а она томится под гнетом твоего сердца слишком долго. - Ее это вполне устраивает. - Я так не думаю, - усмехнулся Ганник. Спартак поднял на него печальный взгляд. Меньше всего ему хотелось вступать в спор, особенно с упрямым галлом, особенно сейчас, на исходе дня, полного утомительных забот. Когда голова мечтает лишь о скомканной мешковине, служившей ему подушкой, а тело - о мягкости набитого травой тюфяка. Поэтому он застыл в немой мольбе, но Ганника это не убедило. Притянув его к себе, он провел языком меж приоткрытых губ Спартака, а его пальцы скользнули за набедренную повязку, легонько поглаживая низ живота фракийца. - Позволь мне, - прошептал он, - не оставлять тебе одного этой ночью. - Почему именно этой? – голос фракийца дрогнул, когда пальцы Ганника пробравшись ниже, сомкнулись на его члене. Галл был прав. Его плоть истосковалась по ласке, по чужим рукам и теплоте тела. Возбуждение против воли медленно заполняло нутро, превращая низ живота в жерло пробуждающегося вулкана. Спартак сдавленно выдохнул, впуская язык Ганника, который незамедлил воспользоваться охватившей его истомой и углубил поцелуй. Руки фракийца сами собой обняли его за плечи, и он прижался к горячему, пахнущему потом и огнем телу. Ганник сорвал с него набедренную повязку и, отбросив ее в сторону, стал дрочить стремительно поднимающийся под его напором член, сжав другой рукой ягодицу своего любовника. Каждое его прикосновение словно оставляло ожоги на коже, жар которых проникал в кровь, превращая ее в жидкий огонь. Спартак приникал к нему все сильнее стремясь ощутить его каждой клеточкой тела, втайне надеясь почувствовать давно забытое головокружение от чьей-то близости. Не переставая переплетаться языками, они опустились на колени, неистово шаря руками по телу друг друга. Немного отстранившись, Ганник сильно толкнул его в грудь, и Спартак покорно опустился на лесной ковер из хвои и мха. Рогатая луна осветила рельеф мышц галла, которые узлами перекатывались под кожей его рук и гладкие, словно высеченные из мрамора кубики пресса. Спартак невольно раскрыл рот от восхищения, когда, отбросив назад русые пряди, Ганник склонился над его органом и полностью вобрал его. Ловкий язык мгновенно завладел истекавшей смазкой головкой, смешивая ее со слюной и размазывая по всему стволу. Мужчина выгнулся дугой, и, запустив пальцы в волосы Ганника, задвигался ему навстречу. Рот галла теплый и тесный, сводил его с ума, заставляя предвкушать то мгновение, когда он проникнет в другое его отверстие еще более жаркое и узкое. Если конечно… Словно прочитал его мысли, Ганник выпустил его плоть и с дьявольской улыбкой на губах развел шире его ноги. - Прости, брат, но даже ради тебя я не пойду на такое. Если бы Спартак не был так распален и измучен, от затянувшегося воздержания, он бы плюнул в лицо галльскому ублюдку и, отпихнув его, ушел прочь. Но эта хитрая сволочь намеренно разожгла в нем тлевшее пламя страсти и теперь желала довести все до конца. Не убирая с лица похотливой улыбки, он вновь потянулся к губам фракийца, незаметно скользнув пальцами к сжимающемуся колечку мышц. Быстро покрывая поцелуями его лицо, плечи, грудь, обводя языком соски и прикусывая кожу, Ганник резко вошел в него сразу тремя пальцами. Спартак хрипло застонал, инстинктивно пытаясь вытолкнуть их и сбросить с себя галла. Но придавленный его тяжестью, не способный толком ничего осознавать из-за кружившего голову желания, он был вынужден только хрипло стонать, сжимая руками его спину. Ганник не сводил глаз с его лица, которое, то болезненно морщилось, то озарялось внезапной вспышкой наслаждения, когда он задевал пальцами едва ощутимую выпуклость внутри ануса. Быстро сводя и разводя пальцы, он стремился одновременно доставить ему как можно больше удовольствия, стимулируя простату, и подготовить для себя, максимально разработав тугую дырочку. Едва ли Спартак был полностью согласен с тем, что он намеревается с ним сделать, но также весьма мала была вероятность того, что он станет ему препятствовать. Ганник готов был кончить только от того, что это мускулистое, покрытое шрамами и испариной тело находится в его руках. Мысль же о том, что через пару мгновений он вторгнется в него и овладеет им в полной мере, вызывала у него головокружение и почти нестерпимую боль в члене. Наконец решив, что фракиец достаточно растянут он, приставил член к его заднему проходу, и предусмотрительно возобновив поцелуй, вошел наполовину. Спартак взвился, заходясь в беззвучном крике. Боги, как видно, возжелали его смерти, ибо пронзившая его боль была страшнее ударов кнута и самого сильного кулака, когда-либо прикладывавшегося к его лицу. Ганник старался двигаться осторожно, но ему это удавалось с трудом. Толчки получались неуклюжие и грубые, отзывавшиеся сотней болезненных импульсов в сознании и теле фракийца. Однако первое же прикосновение к заветной точке сменило хрипы страданий, на восторженный, удивленный всхлип. Поняв, под каким углом лучше двигаться, Ганник закинул его ноги на плечи, и неумолимо раздвигая узкие стенки, стал проникать все глубже, прижимаясь к верхней стороне ануса. Через несколько минут Спартак метался в его руках, крича от необычных ощущений, новизна которых делала их особо острыми. Ганник с замиранием сердца следил за тем, как он берет в руку свой член и начинает дрочить. Невероятно изогнувшись, фракиец кончил себе на живот. Стенки его заднего прохода плотно обхватили член галла, выжимая его словно тряпку, и Ганник кончил вслед за ним, почти против своей воли. Слишком мало, слишком быстро. Ему хотелось снова и снова трахать податливую плоть предводителя рабов, который тяжело дышал, прикрыв рукой глаза. Осторожно опустив его ноги, Ганник вытащил свой член, и из затрепетавшей дырочки потекла белесая жидкость. - Я наполнил тебя сверх меры, фракиец? - насмешливо произнес он, опускаясь рядом на спину. Заложив руки за голову, Ганник обратил взгляд к небу, где среди деревьев и облаков прятались мерцающие звезды, единственные свидетели произошедшего. - Нет, - едва слышно прошептал в ответ Спартак. Его лицо осветилось счастливой, возможно первой за долгое время, улыбкой. - Этого вполне достаточно.