///
— Он тебя трахает? — Хёнджин открывает свой шкафчик и с ногами забирается на скамейку. — Что? — Чонин непонимающие поднимает бровь и делает неосторожный глоток из своей спортивной бутылки, выливая на себя воду. — Я спрашиваю, он тебя трахает? Твой красавчик с тачкой, — Хёнджин проводит рукой по влажным после душа волосам. — Не парься, я никому не расскажу, если что. Но все всё равно думают, что он тебя трахает, я просто так спрашиваю. — Иди ты нахер, — Чонин резко хлопает железной дверцей и перекидывает ремешок спортивной сумки через плечо. — Я вот почему-то не спрашиваю, за какие заслуги ты третий год играешь под первым номером. Хёнджин открывает рот, чтобы что-то сказать, но Чонин его обрывает, подходя ближе. — В следующий раз скажи, чтобы потерпел до дома. Ведь, знаешь, учительская парковка — не самое приватное место, и если бы вас застукал кто-то не такой добренький, как я, то твой любимый тренер Пак бы уже полетел по статье за совращение несовершеннолетних. Чонин разворачивается на пятках и выходит из раздевалки, не оглядываясь на растерянного капитана школьной команды.///
Чан улыбается, выкидывает под ноги ещё тлеющую сигарету и открывает багажник, чтобы младший закинул свои спортивные вещи и школьный рюкзак. — Привет, мышонок, как тренировка? — Нормально, — Чонин передёргивает плечами и откидывается в пассажирском кресле, тут же утыкаясь в экран телефона, даже не глядя на старшего, только смазанно поцеловав того в щёку в знак приветствия. — Хэй, плохой день? — Чан бросает на Чонина обеспокоенные взгляды и кладёт руку ему на бедро, слегка сжимая и поглаживая успокаивающе. — Типа того, — Чонин прикрывает глаза и перехватывает руку Чана, переплетая их пальцы. — Ты всегда можешь поделиться со мной тем, что тебя беспокоит, ты же помнишь, да? Чонин сильнее сжимает ладонь старшего и ёрзает в кресле. — Поцелуй меня? — Я за рулём, детка, приедем домой и поцелую, — Чан ненадолго отвлекается от дороги, чтобы легко взлохматить волосы мальчишки и погладить того по щеке. Чонин недовольно хнычет и морщит носик. Всю оставшуюся дорогу до дома Чана он нетерпеливо сучит ногами и показательно вздыхает, как маленький ребёнок, которому слишком долго не дают обещанной сладости. Чан хвалит себя за выдержку. Честно говоря, хочется остановиться прямо посреди трассы, зажать ручник и усадить к себе на колени капризного мальчишку, поцеловать в губы, а потом ещё много куда, но Чан не позволяет лишним фантазиям завладеть своим разумом. Чонин сегодня напросился переночевать, а это значит, что в руках себя придётся держать ещё как минимум сутки, а в положении Чана это становится всё труднее и труднее. Он не помнит, когда в принципе в своей жизни был настолько неудовлетворённым, если только в средней школе, когда про секс ещё нельзя было говорить ни с девочками, ни с мальчиками, а хотелось уже всякого разного, причём много и часто. У Чонина тоже гормоны играют вовсю, он такие фотографии Чану шлёт, что в душе приходится проводить лишние десять минут, а Уджин закатывает глаза и говорит, что если Чан продолжит на него срываться из-за своего же собственного недотраха, то ему придётся брать инициативу в свои руки, и «ему уже семнадцать, Крис, вспомни себя в семнадцать, конечно ему одних чмоков в щёчку недостаточно». Чан только отмахивается и продолжает оглядываться по сторонам голодным волком, источая феромоны раздражения во все стороны, так, что люди уже лишний раз не рискуют к нему подходить.///
— Чани, поцелуй ещё раз, — Чонин почти вдавливает старшего в дверь, прижимаясь всем телом, пока тот ищет по карманам ключи. — Детка, притормози, нам не стоит... — чужие губы затыкают Чана на полуслове. — Ещё раз назови меня деткой, и я правда раздену тебя прямо здесь. — Чонин-а, малыш, мы с тобой всё обсуждали уже не один раз... — Чан осторожно гладит мальчишку по волосам. — Ну, Чани, я уже не ребёнок, — Чонин настырно жмётся ближе и запускает руки под свободную футболку старшего, пробегаясь холодными пальцами по бокам и напряженному прессу. — Чонин-а, сколько я ещё буду тебе повторять, ты... — Чан рвано выдыхает в настойчивые горячие губы. Дверь наконец поддаётся и они неловко заваливаются в темноту пустой квартиры. — Зачем вообще это всё тогда? Не трогай меня! — Чонин отталкивает от себя, смотрит волчонком исподлобья и часто дышит. Чан хочет обратно прижать мальчика к себе, но руки тянутся в пустоту. — Детка? Вместо ответа громкий хлопок двери. Чан остаётся один в звенящей тишине тёмного коридора. Он сорок минут сидит под дверью ванной, вслушиваясь в шум воды, различая тихие всхлипы. — Чонин? Открой мне, мышонок, ну же, — обижать младшего совсем не хотелось, доводить до слёз тем более. Ведь Чан был свято уверен в том, что поступает правильно и по-взрослому, он был так занят обдумыванием собственной морали, что за всем этим не заметил, как ранит своего любимого мальчика. — Не пугай меня, пожалуйста, Чонин, если не хочешь разговаривать, хотя бы просто дай знать, что ты в порядке, — Чан ловит себя на мысли о том, что ему правда страшно, паника начинает зарождаться где-то под рёбрами, он стучит ладонью по деревянной поверхности и дёргает ручку запертой двери. Щелчок замка, Чан облегчённо выдыхает, чтобы в следующую секунду вздрогнуть и поперхнуться оставшимся в лёгких воздухом. В дверях Чонин; его волосы совсем мокрые, непослушные тёмные прядки прилипают ко лбу, глаза немного красные и губы опухшие и искусанные. Простая белая футболка слишком широка в плечах и вырез открывает ключицы, кажется, когда-то она принадлежала Чану, но Чонин стащил её, чтобы спать дома. Чан невольно скользит взглядом ниже, из груди вырывается почти болезненный вздох; на мальчишке белые гольфики до колен, с полосками и вышивкой какого-то спортивного бренда сбоку. Они явно не тренировочные, красивые и чистенькие, наверняка новые, для соревнований или других особенных дней. Особенных дней. Чан сглатывает и почти физически ощущает, как бережно хранимый им сосуд целомудрия со звоном разбивается о кафельный пол. Чонин смотрит своими хитрыми тёмными глазами, жалится колючим взглядом; он сейчас совсем не мышонок, он — хитрая лисичка с мягкой шёлковой шёрсткой, которую приятно гладить, но острыми зубками, которые больно кусают, до крови раздирая кожу. — Малыш, — Чан выдыхает полушёпотом. — Ты меня так напугал. — Хочешь поцеловать меня? — у Чонина голос хриплый, наверное, от того, что плакал и долго молчал. Чан чувствует волну мурашек по спине. — Очень, — он подаётся вперёд и ловит чужие губы своими, запуская пальцы во влажные волосы. Чонин что-то невнятно мычит в поцелуй и обвивает руками шею старшего. Чан легко подхватывает его под бёдра, заставляя ногами обвить себя за пояс. — Держишься? — Чан отрывается, чтобы сделать вдох. Даже через свою одежду он чувствует возбуждение младшего, упирающееся ему в живот. Чонин отвечает капризным стоном и прижимается ближе, оттягивая волнистые волосы Чана, беспорядочно покрывая поцелуями его лоб, щёки и подбородок. У Чана кровать не заправлена с утра, он осторожно опускает Чонина на подушки и сам спешно расстёгивает молнию на своих джинсах. У Чонина под футболкой только коротенькие белые трусики, и Чан готов поклясться, что младший сейчас выглядит как нарисованный мальчик из какой-то кинковой сетакон манги; он лежит на белых простынях, дрожащий от нетерпения и возбуждения, кусает губы и вздыхает несдержанно. У Чана стоит уже болезненно, ему кажется, что одного взгляда в манящие тёмные глаза сейчас достаточно, чтобы кончить, но так хочется продлить этот сладостный момент, так хочется насладиться своим мальчиком сполна; Чан быстро раздевается до белья, в подсознании гулким эхом всё ещё отдаётся навязчивое «не делай этого», но он понимает, что если сейчас остановится, то Чонин просто не захочет больше с ним разговаривать; тем более, перед ним сейчас такой вид, что ни один человек в здравом уме не смог бы отказаться от этого: Чонин нетерпеливо ёрзает между подушек, гладит себя через тонкую ткань белья, сгибает ноги в коленях и умоляюще стонет имя старшего. Чан садится между разведённых ног, руками ведёт вниз по бёдрам и, кажется, на несколько секунд задерживает дыхание. Он смыкает пальцы на тонких лодыжках, немного тянет на себя и целует подъем стопы, поддевает одним пальцем резинку гольф и осторожно стягивает, оголяя гладкие ножки. Чонин вздрагивает и шумно выдыхает, когда Чан языком ведёт от кончиков пальцев до голени, оставляя влажные дорожки на коже, берёт в рот по очереди каждый пальчик, прикусывает подушечки и блаженно прикрывает глаза. Чану кажется, что он просто наглухо отбитый извращенец, потому что это не нормально, получать такое удовольствие от прикосновений к чужим стопам, от поцелуев там, где никто никогда ещё не касался губами; но с Чонином хочется всего этого: хочется целовать каждый миллиметр желанного тела и хочется делать приятно своему мальчику. Чонин дышит через раз, его трясёт, как в лихорадке, он выгибается в пояснице и задирает свою футболку, ладонями проводя по животу и груди. У Чонина руки такие, как учат рисовать в художественных классах: длинные тонкие пальцы и запястья с красиво выпирающей косточкой. Чан любуется красотой юного тела, так доверчиво открытого перед ним. Чонин обводит кончиками пальцев соски, ласкает сам себя, сжимает тёмные бусинки между средним и указательным, кусает губы и хнычет нетерпеливо, бёдрами подаваясь наверх. Чан поцелуями поднимается выше, стягивает с узких бёдер бельё, уже насквозь пропитавшееся прозрачной смазкой. У Чонина алеют щёки и он пытается свести колени, скрываясь от внимательного взгляда. Между тонких ножек гладко выбрито, и кожа немного светлее, чем на бёдрах, летний загар по плавкам ещё не сошёл. — Ты такой красивый, малыш. Неужели это всё для меня? — Чан целует внутреннюю сторону бедра, и Чонин вздрагивает от лёгкой щекотки. — А для кого ещё, Чани? — Чонин в ладошках прячет лицо и широко разводит ноги, раскрываясь перед старшим. — Не стесняйся, детка, тебе нечего стесняться, ты прекрасный, мой самый красивый мальчик, я так люблю тебя, — Чан пальцами сжимает кожу над тазовыми косточками, ведёт по талии, ловит руки Чонина своими и переплетает их пальцы. Он покрывает поцелуями низ живота младшего, чувствуя, как напрягаются его мышцы. — Ты уверен, что хочешь этого, Чонин-а, это важно, — Чан поднимает голову и старается заглянуть в глаза раскрасневшегося дрожащего мальчишки. — Да, — у Чонина голос срывается на стон, — да, да, да, очень хочу, Чани, я больше не могу, помоги мне, пожалуйста, — шёпотом, едва сдерживая частые вздохи. — Хорошо, детка, я осторожно. Посмотри на меня, — Чан нависает над младшим, поворачивает к себе его лицо за подбородок и заглядывает в помутневшие тёмные глаза. — Если что-то будет не так, ты обязательно скажешь мне, понял? — Чонин прикрывает глаза и откидывает голову назад, отвечая старшему тихим стоном, но Чан снова заставляет посмотреть на себя и легко хлопает младшего по щекам. — Чонин-а, скажи мне, что ты понял, я хочу слышать твои слова. — Я понял, — Чонин выдыхает шёпотом и облизывает пересохшие губы. — Вот так, умничка, ты молодец, — Чан коротко целует мальчика в шею и на дрожащих ногах поднимается с кровати. Он ищет в дальнем ящике шкафа презервативы и выбирает тюбик с охлаждающей смазкой. Он делает в голове пометку, что теперь, кажется, нужно подобрать более подходящее место для всего этого, и что попозже покажет Чонину ещё кое-что из своего дальнего ящичка. — Не хочу с этим, — Чонин указывает на два блестящих квадратика в руках у Чана. — Малыш, без этого нельзя. Пока нельзя, — Чан успокаивающе гладит мальчишку по влажным волосам, целует в висок и в щёку. Чонин недовольно морщится, но потом кивает. Он прижимает указательный палец к губам, и Чан понимает немую просьбу, наклоняясь к лицу младшего, чтобы поцеловать. Чонина всё ещё ощутимо трясёт, поэтому Чан крепко обнимает его, ласково перебирая волосы и шепча романтичные глупости и комплименты на ушко. — Пожалуйста, Чани... — Чонин жмётся ближе и трётся истекающим смазкой членом о бедро Чана, пальцами сжимая сильные плечи. Чан без слов опускается вниз, языком дразня извивающегося под ним мальчика, вылизывая чувствительную кожу, доводя до пика, но останавливаясь, не доводя до желанной разрядки. Он играет с яичками, вбирая в рот и вновь выпуская, посасывает розовую головку и помогает себе рукой. Чан делает несколько быстрых движений головой и замирает, когда Чонин содрогается всем телом и с громким стоном кончает. Перед глазами пляшут звёздочки, ноги сводит сладкой судорогой, и Чонин безуспешно пытается отдышаться. Чан приоткрывает рот, чужая сперма стекает по подбородку, смешиваясь со смазкой и его собственной слюной, и, если честно, Чонину кажется, что это лучшее, что он когда-либо видел в своей жизни. Чан знает, что Чонин сейчас очень чувствительный, поэтому осторожно накрывает ладонью его плоть, оттягивает кожицу и гладит пальцами головку. Чонин вскидывает бёдра и вскрикивает, зажимая рот ладонью. — Чани... Чан, ах, господи, — жар вновь разливается по телу, внизу живота почти болезненно тянет, но неприятные ощущения постепенно сменяются на вновь накатывающее волнами возбуждение. — Ты снова твёрдый, мой хороший мальчик, — Чан выдавливает на пальцы смазку и осторожно обводит часто сжимающееся колечко мышц. Один палец легко проникает внутрь, и Чан хитро улыбается немного отстраняясь от младшего. — Чонин-а... ты что..? — Да, — У Чонина снова алеют щеки, он сжимает в кулаках простынь и стыдливо прячет глаза. — Чем ты с собой игрался, детка? — Чан спрашивает, дразня короткими прикосновениями. — Пальчиками, — Чонин жмурится, у него на шее и лбу выступает испарина. — Покажи мне, как ты делал это, — Чан обжигает дыханием чувствительную кожу. — Давай, Чонин-а, ты же делал это для меня? — Для тебя, — Чонин шепчет дрожащим голосом и медленно заводит руку за спину. Чан перехватывает его пальцы, целует каждый и выдавливает ещё немного смазки из небольшого флакончика. Чонин уже привычным движением вводит средний пальчик. Чан стягивает с себя бельё, неотрывно наблюдая за действиями младшего; тот двигает одним пальцем внутри себя и кусает губы. Делать это, когда кто-то смотрит совсем не так, как наедине с собой, все чувства будто обостряются в несколько раз. Два пальца внутри, и Чонин громко стонет, находя нужную точку. Чан проводит рукой по всей длине и сжимает себя у основания, он уже очень-очень близко, смотреть, как Чонин сам растягивает себя, закатывая глаза от удовольствия, не сравнится ни с каким порно, Чану безумно хочется помочь себе рукой, почувствовать наконец сладкое облегчение, увидеть, как его собственное семя пачкает девственные мальчишеские бёдра, которых никто ещё не касался так. Чонин почти свободно двигает внутри тремя пальчиками, и Чан просит остановиться. Он сам открывает упаковку из блестящей фольги и протягивает Чонину. — Давай, детка, теперь ты поможешь мне, — Чонин делает пару движений рукой, и Чан запрокидывает голову, открывая рот в немом стоне. У Чонина не получается с первого раза, руки дрожат и совсем не слушаются, но Чан вовремя помогает и показывает, как правильно. — Вот так, умничка, ты так хорошо справляешься, ты знаешь об этом? — Чан шепчет на ухо, укладывая Чонина на спину, осторожно придерживая. Чонин будто бы создан для того, чтобы быть в руках Чана, чтобы он его трогал, сжимал, целовал. Чтобы прижиматься к его широкой груди и цепляться пальцами за плечи. Всё это ощущается так правильно и так легко, словно всегда так было и всегда должно было быть. Чан аккуратно входит на несколько сантиметров, он с трудом держит себя в руках, Чонин такой узенький и так приятно принимает Чана, что хочется наконец почувствовать его полностью. — Всё хорошо? Детка, я могу продолжать? — Чан держит лицо младшего в ладонях, большими пальцами гладит щёки и шепчет прямо в губы. — Да, Чани... любименький, пожалуйста, я... — Чонин захлёбывается стоном. Непривычное чувство наполненности, жара, заполняющего изнутри, и чановых пальцев, сжимающих его член, заставляет стонать до хрипоты. Чан входит на всю длину и осторожно ведёт бёдрами; Чонин жмурится, в уголках глаз собирается влага, но он сам нетерпеливо подаётся назад. Чан двигается смелее, он гортанно стонет в поцелуй и ускоряет движения рукой, одновременно со своим собственным темпом, чувствуя, как Чонин сжимается вокруг него перед тем, как запачкать его руку своей спермой. Чан тяжело дышит и убирает взмокшую чёлку назад, движения становятся рваными и беспорядочными. Чонин обвивает его руками за шею, волны удовольствия от прошедшего оргазма ещё накрывают расслабленное тело, заставляя вздрагивать. В носу вдруг начинает щипать, и Чонин не замечает, как всхлипывает, а в следующую секунду слёзы катятся по его щекам, исчезая в растрёпанных волосах. Он плачет совсем как маленький, когда по-другому не получается выразить эмоции; просто всего слишком много: тёплые ладони на его плечах, мягкие губы, ни на секунду не прекращающие целовать, и Чан так близко, как никогда раньше не был, так близко, как Чонин и представлял, по ночам лаская себя в своей постели. Он прижимается ещё ближе к Чану, прячет лицо в сгибе его шеи и скрещивает ноги у него за спиной. Через несколько беспорядочных толчков Чан протяжно стонет и кончает, содрогаясь всем телом. Чонин не отпускает от себя, его трясёт от слёз, он натянуто всхлипывает и кривит губы. — Детка? Чонин, тебе больно? Где болит? Прости меня, малыш, хён такой плохой, хён обидел Чонина, — Чан обеспокоенно смотрит на младшего, ладонями вытирает мокрые дорожки и губами сцеловывает влагу с щёк. Но Чонин только мотает головой и давится сдерживаемыми в горле слезами. — Нет, Чани, не болит... не обидел, я просто... так сильно люблю тебя. — Господи... детка, я тоже люблю тебя, больше всего на свете люблю, ну же, давай вытрем слёзки, — Чан успокаивающе гладит дрожащего мальчика по плечам и спине, целует доверчиво подставленные губы. Чонин расцепляет объятия и поворачивается на бок, утыкаясь лицом в подушку, пока Чан прибирается в спальне; он накрывает младшего лёгким одеялом, ложится рядом и вытирает мягким полотенцем, целует острые плечики, шею и выпирающие лопатки. — Ты сегодня такой молодец, так хорошо справился, — Чан обнимает поперёк живота и прижимается губами к виску. — Ты ещё со мной, Чонин-а? Слышишь меня, детка? Чонин хмыкает в ответ и ловит руку старшего, переплетая их пальцы. — Всё как будто не по-настоящему, — срывающимся шёпотом. — Тише-тише, я знаю. Не надо говорить, если тебе тяжело, я потом расскажу тебе, что с тобой происходит, и мы вместе научимся делать друг другу ещё приятнее, хорошо? — Чан целует ослабшего в его объятиях мальчика, прикрывает глаза, вдыхает кружащий голову самый родной запах и чувствует, как веки тяжелеют, а всё тело наоборот становится совсем лёгким, будто в невесомости. Он засыпает с нежной улыбкой на губах и цветущей в сердце любовью.