Стоило ли начинаться этой новой войне? Стоило ли ей быть? Имела ли она свое право на существование? Имели ли право квинси убивать, отнимать у семей мужчин и женщин? Опору Готея — капитанов? Глупец яростно крикнет: «Имели! Они имели! За все годы! За уничтоженные тысячи семей! За штернриттеров! За Императора!». Половина лишь покачает головой и прошепчет: «Не имели, к чему вела первая война, к чему привела вторая — страх и боль, сотни трупов и погибший Император, умерший Король…» Остальные лишь будут сдавленно молчать, а потом в одиночестве плакать, проклиная врагов, убивших их родных. Они будут лелеять ненависть персональную, направленную только в одну сторону, боготворить героев войны, яростно стараться на тренировках и полностью истощать себя изнутри. Война не принесла ничего кроме горечи, непонимания, еще большего количества запутавшихся людей.
Ичиго мотнул головой, посмотрел на убитого им Императора, устало прикрыл глаза и воткнул меч в землю рядом с собой. Он еще раз мотнул головой и оперся руками на меч — он не мог позволить себе сесть, если бы у него сейчас были силы, если бы это было пару лет назад, то он бы начал экспрессивно размахивать руками, что-то кричать, а, может, попытался бы выдавить улыбку Иноуэ, если бы она была рядом, но сейчас он был один. Где-то позади уходил все дальше и дальше Айзен, сил догонять его уже не было, да и кто кинется сейчас за ним? Здесь нет никого кроме них. Кроме него и мертвого Императора. Ренджи махнул ему что-то на прощание, сказав, что ему надо доложить все главнокомандующему и заодно распространить радостную для всего Сообщества Душ весть. И Куросаки в тот миг только кивнул головой, он не признался бы даже сам себе, что оглушен. В мече Яхве не было ненависти, ярости, желания отомстить, не было даже одиночества, только радость, смешанная с тоской. Эта дикая, непонятная ему эмоция буквально пропитывала самого Императора, она немного отдавала безумием, с которым правитель атаковал снова и снова, будто не видя того, кто перед ним, не зная, с кем сражается, только безликий образ врага. Ичиго вздрогнул, вспоминая, как Яхве посмотрел на него в последние секунды своей жизни, так осмысленно, так ясно он не смотрел на него никогда, а потом с сожалением, будто прощаясь, и Ичиго не знает, как не задохнулся в этот момент.
Голова чуть кружилась, и он прислонился к полуразрушенной стене здания, переводя дыхание. Тело все еще лежало перед ним, и он не мог отвести взгляда от него, где-то над ним мелькала реацу суетящихся шинигами, выживших Рыцарей Света, друзей, пустых, но все исчезало, терялось и путалось. Ичиго отдал бы сейчас половину своей силы просто для того, чтобы потерять сознание, обдумать все в тишине, избежать шумных разговоров.
— Что это значило? Что хотел сказать мне ты в последнюю секунду своей жизни? — против воли вырвалось у него, не вовремя и не сейчас должно было прозвучать. Не тогда, когда услышать это могли другие.
— Не пытайся понять, ты не захочешь этого знать, — материализовавшийся Зангецу стоял рядом с ним, и Ичиго отвел взгляд, снова посмотрев на тело.
— Я не могу, я должен, должен… — юноша запустил руки в волосы, склонив голову, — это было так по-настоящему…
Зангецу-Яхве кивнул, снимая очки и внимательно смотря на Ичиго, а потом повернул голову, рассматривая небо над ними, он усмехнулся и покачал головой:
— Это так в твоем духе.
— Да? — Ичиго передернул плечами, наконец смотря прямо на Зангецу, он глубоко вздохнул и продолжил, — ты ведь, ведь ты знаешь?
— Знаю? Знаю ли я? — Зангецу грустно улыбнулся своему хозяину, — Да, он сожалел, тосковал по упущенному. Возненавидел тот миг, когда выбрал Исиду Урью. Я… Император увидел в тебе сына, того, кто принял бы его волю, кто был продолжением его самого. Но он был бессилен, не мог ничего поделать, твой меч против его, твоя воля против его воли. Сколько сотен лет я… он мечтал о том, чтобы войти во дворец и спросить «почему»? Сколько столетий он мечтал о знаке от отца? Сколько сдерживал себя, а сейчас сам совершил подобную ошибку. Встал на место Короля душ. Квинси стали для него попыткой воссоздать семью, но потом это уже приобрело форму болезненной одержимости, и вначале он хотел их защитить, а потом… Ты сам знаешь, и ты знаешь, что защищал ты сам же. Яхве радовался тому, что смог почувствовать что-то, тепло к тебе. Ты же понял, Ичиго? Я знаю, ты увидел.
Куросаки задохнулся, неверяще смотря на меч, тот грустно разглядывал снятые очки. Ичиго попытался что-то сказать, но голос не слушался, выходил только какой-то тихий шепот, он не верил этому, не хотел верить, ему было страшно.
— Он не исказил будущее, он мог в последний миг…
Зангецу только кивнул.
— Тогда почему? Я задаю этот вопрос тебе еще раз! Почему не он? Почему я? — Ичиго вскинул голову, обращаясь к нему, казалось, все повторялось, казалось, что теперь он задает этот вопрос не своему мечу.
— Ты помнишь то, что я тебе сказал, когда тебе перековывали меч? Ты помнишь? «…и однажды ты бы погиб от моих собственных рук…». Для меня это значит гораздо больше, чем что-либо. Я сделал свой выбор, не сделал он, но сделал я. И для меня ты ребенок, выросший на моих глазах, преодолевший все. Я рад, что мог наблюдать за тобой все это время, очень рад. И я постараюсь стать для тебя «Зангецу».
— Зангецу…
— Как говорил Ховайто? Король? Тебе бы подошло… Однако я дам тебе один совет, негласный закон квинси, обычно об этом говорят родители или наставники, и я думаю, ты должен знать. Квинси признают лишь два права: право крови и…
Внезапно справа от них раздается звук открывающегося Сенкаймона. Из врат выходит радостная Рукия, она постоянно дергает Ренджи за рукав, о чем-то переспрашивая, тот что-то невнятно ворчит, но все же отвечает на ее вопросы о битве, за ними идет главнокомандующий, он внимательно оглядывает место битвы, ища раненых, пока его взгляд не натыкается на Зангецу, и он мрачнеет враз, внимательно вглядываясь в копию Юха Баха.
— Ичиго, — Рукия делает шаг назад и тянется к мечу, она расширенными от ужаса глазами смотрит на исчезающий занпакто, который кивает, уже прощаясь со своим хозяином, и Рукия готова заложить собственный шеврон лейтенанта, если в этом кивке нет почтения с отголоском заботы.
— Право силы…
— Старик, — Ичиго впервые называет его так за долгое время, подсознательно он понимает, что значат эти слова, он не хочет их принимать, но все равно не может оторвать взгляд от места, где только что стояло бывшее воплощение Яхве.
Рукия медленными шагами подходит к Ичиго, и тот старается не обращать внимания, старается изо всех сил, не думать о том, что ее рука сейчас медленно тянется к рукояти занпакто. Куросаки пытается приободриться, он с хрустом разминает руки, взлохмачивает волосы, стараясь не смотреть на полные недоверия глаза.
— Устал, — признается он нехотя, — а еще здесь где-то Айзен бродит, вам бы его…
— Куросаки-сан, только что перед нами был… — Кеораку неожиданно прерывает его.
А Ичиго внимательно смотрит на главнокомандующего, он отрицательно качает головой и произносит неожиданно уверенно, будто не понимая их недоверия, он выдавливает из себя самую беззаботную улыбку, подобную он старался показать Иноуэ после битвы с Гриммджоу, а внутри все еще не знает, что и думать. Становится как-то неожиданно горько.
— Вы про Старика? Зангецу — мой занпакто, точно, вы, наверное, не видели его в материализованной форме!
Кеораку будто выдохнул, и, казалось, снова был в том же вечно благодушном настроении, радуясь окончанию войны и снова начиная осматриваться, ища раненых, не время и не место было создавать нового врага, к тому же подозревать Куросаки сейчас было бы самоубийством. Рукия недоверчиво посматривала на него, также цепляясь за Ренджи, а сам Ичиго только про себя тихо вздохнул.
«Право, да?»
***
Юграм Хашвальт стоял и боялся шелохнуться, дожидаясь, пока шинигами уйдут, он с опаской глянул им вслед, зажал кровоточащий бок и подошел к телу своего Императора, скрывать реацу больше не было сил.
— Вы не забрали меня, не оказали мне высшей чести ради этого? Вы знали, Ваше Величество?
Регент перевел дух и опустился на одно колено, склоняя голову перед своим правителем.
— Вы знали. Или же оставили мне свою последнюю волю, — на секунду он запнулся, поднял взгляд и тут же опустил его вновь, — я исполню ее. Клянусь, Ваше Величество.
Штернриттер встал, пошатываясь, прислонился к стене, и, повторяя про себя слова клятвы, наконец он открыл Врата Солнца, ступая в священный свет. Он должен восстановить все, он должен исполнить клятву.
«Не волнуйтесь, Ваше Величество. Я буду следовать за ним, несмотря на то, чего он хочет. Я окажу ему любую поддержку. Я позабочусь о нем, о Вашем сыне».
