На лё вилаж дедушке

"Здравствуй, дорогой дед Ноэлевич! Во первых строках своего письма хочу тебе сказать... " Мороз Иванович тяжело вздохнул, прикидывая, стерпит ли бумага все, что он на самом деле хотел бы сказать, почесал в затылке, еще раз вздохнул, помусолил карандаш, перечеркнул все, кроме первой строки и решительно продолжил. "Короче, забери меня уже отседава! А то жизни ж нет никакой. Только до магазина метнешься за игрушками и сладостями, как какие-то мелкие засранцы пристают, мешок прям из рук рвут, мучают своим немузыкальным пением и чтением стихов сомнительной художественной ценности... и при этом требуют за этавсе отдать мои игрушки и конфеты!!!" Он еще раз вздохнул, потрогал наливающийся чернотой синяк на скуле — итог последней встречи с племенем молодым, незнакомым — и снова вернулся к письму. "Надысь шел из магазина. Повезло, оторвал плейстейшн себе и разных других приблуд целый мешок. Так за углом у ликерки встретился с очередными искателями подарков. Они, правда, песен не пели, стихов не читали. Подошли к вопросу по-деловому. Сразу спросили — есть чо? А если найдем? Еле мешком от них и отбился. Правда плейстейшн таки отобрали, да еще и в глаз дали, ироды! Ну, никакого уважения к старшим у засранцев!" Иваныч снова тяжко вздохнул и покосился в угол, где дремал полярный лис. "И еще пришел тут ко мне жить песец... толстый такой... ну или полный... но утверждает, что у него просто шерсть широкая..." Честно говоря, Мороз сомневался в правописании названия породы этого самого лиса, но исправлять все же не стал. Итак полписьма перечеркано. "Жрет, сволочь, в три горла, а толку от него — одни неприятности. То миску расколотит, то в углу нагадит, и все время норовит под ноги подвернуться. Давеча, вот, Снегурку по скорой увезли со множественными переломами. Очень неудачно она об этого широкошерстного споткнулась на прошлой неделе..." Иваныч перевернул листок и продолжил на обратной стороне. "А еще совсем сладу не стало с Николашкой. Мало того, что он постоянно дразнит Йолупукки, так еще повадился хвастаться, что ему де стакан молока и тарелка печенек в каждом доме припасены. Да-да, намекает, что у него есть печеньки!!! А у меня, мол, только какая-то пьяная вконец отмороженная дурища постоянно неподалеку тусит. Да еще и потеряться норовит все время, так, что ее всем миром звать приходится. Чтобы, значит, на голоса шла, с пути сильно не сбивалась." Он вздохнул еще тяжелее и смахнул скупую слезу, вспомнив загипсованную "дурищу", которой по самым скромным прикидкам лечащего хирурга-ортопеда на койке еще месяца полтора "отдыхать"... а потом еще и реабилитация... а там и до весны рукой подать. Так что в этом году аттракцион с выкликанием Снегурки отменялся по техническим причинам. Пару минут поуговаривав себя, что совсем не завидует болезной, Иваныч вернулся к письму. "А еще, он, шлимазл такой, хвастался, что у него мешок из рук не рвут. Что, мол, есть у него такой список, где все прописаны по ранжиру — хорошие и плохие. Типа, кто хорошо себя вел — получит подарочек, а кто нет... лососнет тунца. И, поскольку нравы современные оставляют сильно желать, то игрушек и конфет он за год отдает от силы десятка два... а остальные все углем пробавляются и ничо, не жалуются, все равно молочко исправно наливают и печеньки пекут. А чо, уголь по нонешним временам тоже ничего так подарочек... энергоресурс, во! Он бы еще парой кубометров газа надумал депримировать... хотя... откуда у него газ-то? Хотя, это я что-то отвлекся... " Мороз задумался, не зачеркнуть ли пару последних предложений, но решил оставить как есть и принялся дописывать письмо. "Так что забери меня отседава, дед Ноэлевич. А заместо меня сошли в Сибирь Николашку. Годика хотя бы на три... а то чо он? Искренне твой дед ОтМороз Иванович." Свернув письмо, запихав его в конверт, Иваныч огляделся по сторонам. Песец демонстративно посапывал в углу, изображая глубоко и безнадежно спящее животное, которое вообще тут мимо не лежало. Дед вздохнул и, кряхтя, полез на чердак за полярной совой.