Пончики

Тай В телевизоре опять скакал какой-то бодрый кретин в люминесцентно-розовых лосинах, обтягивавших мощные ляжки и фактурный угловатый зад типичного качка. Выглядело это откровенно дико, и Тай подозревал, что у парня точно не все дома. Однако ж вот — на всю страну показывают. А все почему? А все потому, что втирает про модные нынче вещи: похудение, калории и способы избавления от них. Следовало признать, что, несмотря на мудацкий вид, говорил тип в лосинах дело: поработай, а потом вознагради себя за сожженные во время упражнений граммы любимой вкусняшкой. Не так, как обычно, чтобы нажраться, а после идти вытрясать, а вот именно в такой последовательности: поработал — порадуй себя любимого. Это было ну очень правильно, потому что Тай по себе знал: когда сидишь и просто так лопаешь что-то сладкое, полного удовольствия не получишь. Ведь пока ты жрешь вкусняшку (даже самую любимую — пончики), тебя самого все это время отчаянно жрет совесть. А так — все круто. Попотел, дрыгая ногами, приседая и отжимаясь, а потом с полным правом порадовал себя сладеньким. О своих прежних формах Тай уже не мечтал. Врач был категоричен: в организме после беременности и родов что-то сбилось, и обмен веществ стал обмениваться как-то не так, неправильно. В результате некогда худощавая, идеальная, если верить формату современной моды, фигура расплылась и отяжелела. Беременность была сложной, роды непростыми, а состояние молодого папочки после них далеким от нормы. Благо сынок-альфочка получился здоровеньким и крепким, как боровичок: хорошо ел, крепко спал и Таю вообще не досаждал. Даже когда первые молочные клычки резаться начали, ревел как-то по-альфьи мужественно — сдержанно и ни разу не посреди ночи! Золото, а не ребенок! Когда Тай оправился после родов, а врачи разрешили ему поднимать что-то тяжелее ложки, он попытался вернуть былую стройность и даже вроде бы начал продвигаться на этом многотрудном пути, постепенно превратившись из бесформенной квашни если и не в стройняшку, то в крепкого, просто очень уж… фигуристого парня. Какой-то тип на улице, который вдруг начал клеиться к несказанно смущенному этим омеге, определил все это так: «хоть подержаться есть за что». Это… бодрило, несмотря на то, что Тай тому чуть подвыпившему альфе и не поверил. Ну как может нравиться такое, если главный омежий эталон красоты — эфирное существо с романтически бледным лицом и провалами вместо щек? У Тая щеки были совсем не подходящими — круглыми. Такие щеки привели бы в восторг любого, если бы красовались на личике маленького ребенка. Каждый с удовольствием ухватывал бы его за них и говорил: «Ути, какая сладенькая пупусечка!» Но Тай из детского возраста давно вышел и пупусечкой точно не был… Впрочем, все эти перемены, произошедшие с его телом, были бы вполне терпимыми, если бы не муж! При его поддержке Тай смог бы полюбить себя и таким — изменившимся с наступлением нового этапа в жизни, связанного с рождением малыша! Но Эдвин… подвел. Началось все с того, что он стал приходить домой все позже и поставил пароль на телефон. А потом Тай увидел любимого супруга с каким-то стройняшкой в обтягивающих брючках… И всё. Альфы в таких ситуациях уходят в запой, а Тай ушел в «заед». Сидел на кухне, ревел белугой, размазывая по распухшему лицу сопли и слезы, и жрал как не в себя. Развели их с Эдвином быстро. При этом судья-альфа, сохраняя профессиональную невозмутимость, так и мерил глазами вновь расплывшуюся фигуру Тая, а после смотрел на красивого, подтянутого, нарядно одетого Эдвина с пониманием… По крайней мере, раздавленному и униженному Таю казалось именно так. Впрочем, решение этот самый альфа-судья вынес абсолютно в пользу омеги и его ребенка: имущество пополам, да к тому в плюс солидные алименты, которые Эдвин был обязан выплачивать теперь уже бывшему мужу до тех пор, пока малыш Дан не достигнет совершеннолетия. Эдвин было заспорил, но судья лишь стукнул молотком, ставя в деле точку. Первое время было очень тяжело, но Тай справился, посвятив всего себя Дану, найдя в сыне убежище и радость. А потом даже сумел заняться собой: постригся по-модному коротко, купил себе кое-что из одежды, начал делать зарядку и записался в бассейн. Вместе с сыном. Пока с Даном занимался индивидуальный тренер, Тай тоже плавал, с удовольствием ощущая, что мышцы начинают наливаться упругой силой, кожа возвращает себе тонус, а лишние складки на боках сглаживаются. Задница, правда, так и осталась впечатляюще круглой, но зато точно не рыхлой, а такой… «Так бы и ущипнул!» — так ее охарактеризовал явный извращенец-альфа, который как-то прицепился к Таю у дома. К счастью, время и на бассейн, и, главное, на ребенка было. Алименты, которые вынудили платить Эдвина, стали хорошим подспорьем, но Тай не пропал бы и без них. И о том, что он самостоятельный и независимый омега, было приятно думать. По профессии Тайлер Берг был бухгалтером, причем до беременности успел набрать себе довольно обширную клиентуру, которую обслуживал по удаленке — благо теперь, с развитием электронных сервисов, это можно было делать без особых проблем. Так что всю первую половину дня Тай работал, а вторую уже вплотную занимался сыном — возил на массаж, на детскую площадку, и, конечно, в бассейн. Помимо всего этого в жизнь Тая вошла и еще одна каждодневная радость. В точном соответствии с советами того самого типа в розовых лосинах, но с бицухами тяжелоатлета, после физической нагрузки Тай позволял себе немного вкусной радости. Дан на обратной дороге из бассейна домой засыпал еще в коляске. Тай аккуратно перекладывал его в кроватку и… сбегал, будто школьник с урока. Ставил в изголовье сына включенную радионяню и на цыпочках покидал квартиру, чтобы торопливо спуститься вниз, перейти улицу и открыть дверь кафе-кондитерской, называвшейся консервативно и просто: «Пончики». Силы передатчика радионяни хватало, чтобы добить до нее — это Тай проверил с помощью соседа-омеги, который и сам был молодым папочкой и очень Таю сочувствовал и помогал, когда мог. Да к тому же Дан действительно спал крепко и не просыпался через каждые пятнадцать минут, как некоторые малыши. И это давало Таю время купить себе парочку свежеиспеченных пончиков (чудесных, только что вынутых из масла и щедро обсыпанных белоснежной сахарной пудрой, горячих и хрустящих!) и чашку кофе — черного, как ночь, и горького, как… как мысли об Эдвине. Привычно загоняя их на задворки сознания, туда, где с некоторых пор поселилась неуверенность в себе и рухнувшие надежды, Тай забирал у продавца за стойкой любимые вкусняшки и шел к столику у окна, который в это время суток был, как правило, свободен. Аккуратно ставил на стол чашку и фирменную картонную коробочку с пончиками, в которую всегда предусмотрительно просил положить свой заказ (а вдруг Дан все же проснется и придется срочно бежать к нему?), а после сидел, наслаждаясь каждым зазывно пахнущим пончиком, смаковал кофе, смотрел на проходящих мимо людей, фантазировал… Вот пожилая пара. Совсем седой омега поправляет скрюченному от старости альфе шарф на шее. Судя по движению губ и выражению лица, ворчит и поучает, но в движениях забота и нежность. Вот бета, погруженный в книгу, которую читает прямо на ходу, чудом не врезается в фонарный столб, поправляет очки, оглядывается, явно плохо понимая, где он, разворачивается и идет в другую сторону, опять уставив нос в увлекшую его историю. А вот совершенно шикарный альфа. Ох! Просто-таки мечта, а не альфа! Смуглый, брутальный… Не гладкий гламурный красавчик, а такой… настоящий. Одно слово — альфа. Плечищи в дверной проем шириной, рост под два метра, задница — вот тут уж точно так бы и ущипнул, руки… Из-за надетой на незнакомце теплой осенней куртки их, увы, было толком не разглядеть. Жаль… Тай имел тайную страсть — он сладким сливочным мороженым на солнышке тек при одном только взгляде на красивые сильные руки! Чтобы длинные пальцы с аккуратными ухоженными ногтями, сухощавые запястья с выпирающей косточкой, крепкие предплечья, покрытые брутальными волосками и извитые фактурными венами. И чтобы эти руки ласкали и сжимали покрепче в то время, когда наверняка немаленький член будет энергично двигаться внутри тела… Даря изрядно подзабытое сексуальное наслаждение… Успокаивая вскипевшую страсть… Помогая забыть обо всех бедах и проблемах… Эх… Тай проводил привлекшего его внимание альфу несчастным взглядом и вздохнул. И правда — мечта. Толстяку-омеге, который к тому же еще и папаша-одиночка, о таком альфе действительно только и остается мечтать! Ну и ладно! Зато впереди еще целых полчаса свободного времени и два чудесных и, главное, честно отработанных в бассейне пончика! Тай взял один, аккуратно стряхнул избыток сахарной пудры, чтобы не обсвинячиться, откусил и даже глаза прикрыл от наслаждения. — Вкусно? — спросил кто-то, остановившись рядом с Таем. — О-очень! — с удовольствием подтвердил тот и открыл глаза… Единый бог! Над ним, улыбаясь на удивление приветливо, стоял тот самый альфа, которого Тай буквально пару минут назад мысленно уложил с собой в постель! Кровь бросилась к голове, наверняка затопив всю физиономию и даже шею припадочным румянцем, надкушенный пончик в ослабевших пальцах дрогнул и все-таки уронил сахарную пудру на штаны. И ведь не отряхнешь теперь! Придется застирывать! Красота! Мало того, что толстый, мало того, что красный как рак, так еще и в перепачканных брюках! «Ма-ла-дец!» — Рад, что вам нравится. Вы ведь здесь постоянно бываете? Я не ошибся? — Да. То есть, нет… Ну, в смысле не ошиблись… — проблеял Тай и положил пончик в коробочку во избежание дальнейших катастроф. Неужели этот брутальный красавчик обратил на него внимание? Точно ведь, раз знает, что Тай заходит в эту маленькую кафешку не впервые… Но откуда? Работает где-то рядом? Смотрел в окно офиса и заметил омегу, который чем-то привлек его внимание… И вот теперь решился подойти и познакомиться. Бывает же, наверно, такое, чтобы вот так. — Я владелец этого заведения. Тай почувствовал, как радостное ожидание чуда вытекает из него, будто воздух из неплотно завязанного праздничного шарика на детском утреннике. Ну вот и объяснение приветливости и взглядам, полным тепла! А то уж раскатал губы — заинтересовались им! — Хотел сказать вам, что для постоянных клиентов у нас особые условия. Если вы подойдете к продавцу, то он оформит вам скидочную карту. Я сейчас предупрежу его. — Спасибо. Это очень мило с вашей стороны, — отозвался Тай, невольно пытаясь уловить запах этого завлекательного самца, на которого сдуру поимел такие виды, что до сих пор ладони были потными и в анусе сладко тянуло. Еще только не хватало, чтобы брутальный владелец пончиковой уловил запах его возбуждения. Совсем же тогда стыда не оберешься! Странно, но сам альфа не пах вообще никак. Вот просто словно бы и не стоял рядом во плоти, а действительно был лишь бестелесной мечтой. Видением, которое посетило Тая на почве жестокого недотраха. Альфа переступил с ноги на ногу, немного нервно дернул себя за ухо, которое самым милым образом оказалось чуть более лопоухим, чем второе, повздыхал, вгоняя Тая во все большее смущение, а потом… Потом вдруг тихо захныкала радионяня. И всё. Тай подхватился, торопливо собрал вещички, прихватил коробочку с недоеденными пончиками и кинулся прочь. Понятно, даже и не подумав идти к стойке. Скидочная карта! Эх! Совсем не то предложение, которое хотелось бы услышать из уст такого вот альфы. Совсем не то… Шон — Да ты просто король подката! — сказал Майкл и заржал. — Серьезно? Скидочная карта? — Я думал, он ее заполнит, и я узнаю его имя… — А напрямую его спросить религия не позволяет? — Он стеснительный. Спугнуть боялся. — Да это ты трусло, а не он стесняшка! — Уволю! — Ой всё! — отмахнулся Майкл. Шон глянул на младшего брата, который прекрасно знал, что все эти угрозы гроша ломаного не стоят, и помрачнел еще больше. Нет, ну что за жизнь? Омегу, который регулярно приходил в эту пончиковую, Шон приметил уже давно. Просто потому, что и сам бывал здесь достаточно часто. С тех самых пор, как именно в этом заведении начал подрабатывать в свободное от учебы время брат, за которым Шон присматривал. Зацепивший его чем-то омега был светленьким, белокожим, невысоким и каким-то очаровательно, по-настоящему, по-омежьи мягким — мягкий индивидуальный аромат, мягкое округлое тело, мягкая улыбка, мягкий взгляд. Короткая стрижка ему очень шла, открывая совершенные раковины ушей и плавную линию шеи… Просто-таки мечта, а не омега! Уютный, сексуальный и какой-то, что ли, настоящий! Совсем не такой, как те, что окружали Шона со всех сторон, будто осажденную крепость. Вот они все были какими-то удивительно одинаковыми! Одинаковые тела, отточенные бесконечными диетами, а то так и скальпелем опытного пластического хирурга. Одинаковые лица родом от того же мастера — с одинаковыми аккуратными носами и одинаковыми пухлыми губами. Шон как-то узнал про своего очередного любовника, что тот еще несколько лет назад сделал себе пластику губ и задницы, накачав и то, и другое силиконом. С искусственностью жопы еще как-то можно было смириться — в конце концов, бывали в жизни Шона О’Рори и такие времена, когда во время гона и вовсе резиновую игрушку трахать приходилось! А вот губы… Стоило подумать о том, что он страстно целовал мешки, наполненные какой-то левой химией, как накатывало отвращение — срочно хотелось пойти прополоскать рот. А все статус! Все погоня за модой! В моде нынче стройняшки? Значит, рядом с каждым уважающим себя альфой должен быть стройняшка! И плевать на то, что на самом деле в глубине души этот самый отдельно взятый альфа страстно желает совсем другого! Мечтает не о тощих коленках и выпирающих ребрах, по которым так и хотелось провести чем-нибудь звонким, словно железякой по батарее центрального отопления, а о чем-то… мягком. Чтобы не бояться стукнуться о выпирающую кость. И чтобы половинки ягодиц — не как горошинки усушенные, а такие… Чтобы ух! Чтобы ухватить как следует можно было — помять, потискать, прижаться бедрами, ощущая нежность кожи и упругое сопротивление скрытых под ней мышц… И чтобы вечером, дома, у телевизора можно было положить голову на колени своему омеге и даже не думать о том, что хорошо бы прежде подушечку подсунуть, чтобы давным-давно травмированное в уличной драке ухо не отлежать… На самом деле все было просто: именно таким — пухленьким, невысоким и смешливым — был папа Шона. Отец в муже души не чаял и совершенно не удивительно, что для маленького альфы — их первенца, — именно такой «формат» стал лучшим, желанным, просто идеальным. Психологи говорили, что все альфы выбирают себе в мужья подобие своего же папы. Насчет «всех» Шон разумно сомневался, но сам, сколько ни крутил с модными стройняшками, а всерьез запал именно на милого пухлика! И вот теперь водил вокруг него дурацкие хороводы под смешки родного братца — той еще заразы! Почему? Да как-то вдруг выяснилось, что Шон совершенно разучился «подкатывать» к омегам, как изволил изящно выразиться Майкл. С тех пор, как он стал достаточно богат, подкатывали к нему, а не наоборот. И как раз с этими подкатывавшими все сразу было ясно: коктейльчик, пара походов в ресторан и приглашение отведать дорогого шампанского в собственном пентхаусе… Ну, для особо продвинутых к этому «боекомплекту» прибавлялась еще и пара походов в театр, а шампанское заменялось на предложение оценить качество редких гравюр. Все всё понимали, правила игры всем были известны. А тут Шон вдруг взял и забуксовал! Он договорился с Майклом, что тот станет звонить, как только интересный его старшему брату «объект» будет появляться в кондитерской. Но то сам Шон никак не мог оторваться от работы, то омега уходил слишком быстро — вот только что сидел расслабленно, явно наслаждаясь своими неизменными пончиками, но вдруг подхватывался и куда-то стремительно убегал — словно солдат по зову полковой трубы, сыгравшей общий сбор. А потом Майкл как-то увидел омегу на улице с коляской… Ребенок… После этого причины стремительных уходов стали яснее, но с остальным все осложнилось еще больше. Если есть ребенок — значит, вполне возможно, имеется и муж… Даже скорее всего имеется, потому что Шон и представить не мог дебила, который оставил бы такого омегу, как этот. Разве только он вдовец? Желать смерти какому-то неизвестному альфе было делом поганым, и все же Шон думал о таком раскладе… с надеждой. А еще о том, что в любом случае нужно расставить точки над «ё». Так и возник супер-пупер-жупер план: скидочная карта и анкета, которую омега должен заполнить, указав в ней не только свое имя и свои контакты, но и замужний либо свободный статус. Вот только когда все уже было на мази, судьба опять повернулась к Шону тощей задницей: омега, к которому он подошел с разговором, вдруг сорвался с места и убежал. И ладно бы пришел на следующий день — уж Майклу-то Шон хвост накрутил как надо, чтобы тот анкетку ему всучил любой ценой, — так ведь нет, пропал с концами! Неужели только потому, что почувствовал явный интерес к себе со стороны Шона?.. Тай В следующий раз в любимых «Пончиках» Тай появился только через две недели. Дан разболелся, и пришлось безвылазно сидеть с ним дома. Благо все тот же добряк-сосед снабжал самым необходимым вроде хлеба и молока. Мыслишки о том альфе — хозяине заведения — были, но Тай отдавал себе отчет, что встреча с ним стала результатом чистого совпадения. Просто альфа приехал проверить свое хозяйство именно в тот момент, когда в кафе сидел Тай. Было странно уже то, что он вообще подошел. С чего бы такому красавцу, да еще и, как выяснилось, богатею, интересоваться делами толстяка-посетителя, которому на фитнес надо бы ходить, а не сладкое жрать? Пончиковая, как и всегда, встретила умопомрачительным запахом свежесваренного кофе и сладостей, выставленных в витрине. А кроме того, широкой улыбкой уже хорошо знакомого продавца-беты, на бейджике у которого было написано имя Майкл. — Как всегда? Два пончика и кофе без сахара? — Да, — улыбнулся Тай, предвкушая. — Что-то давно вас не было видно. Дела? — Дела, — подтвердил Тай, не желая вдаваться в подробности. — А ваша скидочная карта ждет вас. Надо лишь заполнить анкету. Сделаете сейчас? Тогда уже этот ваш заказ можно будет провести со скидкой. Удивленный и обрадованный таким вниманием к клиентам, Тай заполнил бумажку, а после ушел за свой обычный столик у окна, чтобы насладиться кофе и вкусняшками. В бассейне, в котором он сегодня появился в первый раз после долгого перерыва, пришлось трудновато. Но Тай велел себе не ныть и даже постарался работать еще интенсивнее, памятуя о пропущенных днях. Впрочем, весы утешали: разжиреть не успел. Да и как, если ел урывками и так же спал? Дан, как и любой альфа — хоть большой, хоть маленький, — терпением во время болезни не отличался и буквально извел не привыкшего к такому Тая капризами. Зато теперь мальчик поздоровел, снова начал есть с аппетитом, и врач сказал, что можно возвращаться к обычному ритму жизни — гулять, ходить в бассейн. А следовательно, и сам Тай смог сделать то же самое. Кофе пах просто чудесно. Пончики выглядели отлично да и достались почти что в полцены, что тоже не могло не радовать. Тай вздохнул удовлетворенно, примерился и, прикрыв глаза от наслаждения, откусил… — Все жрешь? — спросил неприязненный голос, который Тай узнал сразу. Узнал и даже подавился, закашлявшись. — Что ты здесь делаешь? — спросил он бывшего мужа задушенно в промежутке между приступами. Тот стоял рядом, смотрел брезгливо и ничего не предпринимал. А ведь даже продавец за стойкой стал посматривать тревожно, а после вышел в зал и поинтересовался, не нужно ли воды или как-то иначе помочь. Тай попросил воды уже даже не потому, что кашлял, а потому, что было очень жарко, и вновь уставился на Эдвина. Тот пожал плечами: — Хотел поговорить насчет алиментов. Думал дома застать, но увидел, как ты топаешь в кафешку заседать. С кем ребенка-то оставил? — Тебя это не касается! — Почему ж не касается? На суде тебе удалось уверить всех, что ты прекрасный заботливый папочка, и ребенка отдали тебе… Вместе с кучей моих бабок. И что я вижу? Ты здесь, жрешь пончики, а ребенок? Где ребенок? Один? А что как я сейчас пойду и зафиксирую это? — Оставь нас в покое, Эдвин. Просто оставь нас в покое. Иди к этому твоему… Как там его звали? Ну, того, кто так любил леопардовые шортики и маечки в обтягон. — Олсен может себе это позволить! В отличие от тебя. На твой зад ни одни шорты не налезут. — И слава Единому! — огрызнулся Тай. — У меня со вкусом все в порядке, чтобы понимать, насколько то, что носит твой Олсен, пошло и уродливо! На любом заду. Тай вскочил и снял со спинки стула куртку. Руки противно дрожали. Нижняя челюсть тоже постыдно выплясывала, прямо указывая на то, что Тай вот-вот разревется. Дотерпеть бы до дома… Подхватив рюкзак, он торопливо зашагал в сторону выхода на улицу. Эдвин ломанулся следом и… За спиной раздался звон, проклятия, Тай обернулся и с облегчением увидел, что бывший муж злобно стряхивает с себя воду, под ногами у него валяется разбитый стакан, а рядом, размахивая руками и охая, выплясывает продавец. Видимо, он как раз принес воду для Тая, но Эдвин наскочил на него, за что и поплатился мокрой одеждой и облитой физиономией. Испытав острое удовлетворение, Тай выскочил на улицу и со всех ног помчался домой. Действительно могло получиться очень нехорошо, если бы Эдвин… Да что там нехорошо! Просто ужасно! Острым ножом полоснула мысль о том, что муж из самых скверных, шкурных побуждений может обратиться в соответствующие органы, и Тая, как нерадивого папу, лишат возможности растить Дана, отберут его… И вот тогда уже точно хоть в петлю, хоть с моста вниз головой! Сын еще спал, и Тай получил возможность немного прийти в себя, успокоиться. Еще не хватало перепугать ребенка собственной истерикой! Интересно, как быстро Эдвин приведет себя в порядок, обсушится и все-таки припрется с малоприятными и, как казалось Таю, просто-таки постыдными разговорами о размере алиментов? Тоже мне альфа! Один только запах, а в остальном — пшик! Пустое место! Пожалеть денег на собственного сына! Явиться выяснять отношения к омеге, которого сам же предал, которому изменил! Слезы все-таки потекли из глаз, но Тай решительно смахнул их со щек, проморгался, подышал открытым ртом, помахал на себя ладонями и решительно сказал себе, что готов к борьбе! Не за себя же, в конце концов, а за Дана! А за сына Тай мог порвать любого! — Да, — сказал он сам себе и кивнул. — Да! Только заявись ты сюда, скотина блудливая! Уж я тебе! Но Эдвин почему-то так и не пришел. И это было так здорово, что Тай даже станцевал с проснувшимся Даном что-то похожее на вальс — взял сына под попку одной рукой, второй ухватил его за пальчики, а после провальсировал, напевая, от кроватки Дана в сторону прихожей и обратно. Мальчик задорно хохотал, Тай, глядя на него, тоже смеялся… И ровно в этот момент кто-то позвонил в дверь. Шон — И что я за это буду иметь? — спросил Майкл и вскинул правую бровь. Это была наследственная черта — точно так делал отец, точно так делал дед. И точно так делал сам Шон. Как-то он даже вычитал, что этот генетический признак, передающийся из поколения в поколение — весьма редкий, и лишь какой-то малый процент населения планеты может вот так поднимать одну бровь, ставя ее практически вертикально, галочкой. — Я его анкету заполнить уговорил? Уговорил, — продолжал Майкл. — Я этого альфу, что к нему полез, остановил? Остановил. И не просто остановил, а сделал так, чтобы он тебя, братец, дождался. Потому что дела там какие-то неприятные, насколько я сумел подслушать. Майкл пересказал Шону все, что узнал — и про требование снизить сумму алиментов, и про шантаж тем, что Тай недостаточно следит за сыном, и про желание вломиться в чужой дом в перспективе. — Ничего, это мы порешаем, — сказал Шон и многообещающе хрустнул пальцами — так, будто хрустел уже не ими, а шеей соперника, которого ушлый Майкл сначала заманил в туалет с целью посушить рубашку и куртку под «ветерком» для рук, а после там и запер. — Он вопил как резаный, но я ему сказал, что дверь заклинило, а я уже вызвал мастера. — Будет ему и мастер, будет и ломастер, — пообещал Шон. — Все будет. — Ты смотри не увлекайся, братец! А то вдруг тут что-то из серии «милые бранятся — только тешатся»? Ты его искотлетишь, а пухлячок твой тебя же и проклянет. — И до чего ж вы, беты, умный народ! — мигом притормаживая, пробормотал Шон, притянул к себе Майкла и истово чмокнул в самую маковку, ничуть не смущенный наличием на ней форменного колпачка. — Давай анкету! Какой, говоришь, там адресок записан? — А с этим, в туалете который, мне что делать? — Скажи… Скажи: помощь близка. Но в городе пробки. Сильные. Оказалось, что омега Тайлер Берг живет совсем рядом, практически напротив. Разве только подъезд его дома обращен не к улице, а во двор. Шон здесь никогда не бывал и оказалось, что зря. Местечко было чудесным, каким-то патриархальным. Детская площадка, несколько старых лип, стол с лавками, за которым летом, как пить дать, старики играют в домино и немножко выпивают. Шон сам вырос точно в таком дворе. Родители-то были людьми среднего достатка, владельцами семейного предприятия — маленькой пекарни, которая торговала пончиками через окошко, выходящее на улицу. Это уже сам Шон носом землю рыл, гранит науки грыз, работал как проклятый, но расширил отцовский бизнес. Пусть и странный для такого альфы, как Шон О’Рори, нетипичный, зато любимый и ему исключительно подходящий. Ну, а чем еще, если не сладкими вкусняшками, заниматься альфе, который, как последний дебил, пахнет не чем-то внушающим уважение, строгим и брутальным, а пончиками?! Папа смеялся и говорил: мол, это результат того, что сам он беременным слишком много времени проводил рядом с аппаратом, изготавливающим это лакомство. В школе Шона называли не иначе как Пончиком, и именно из-за этого он так много дрался. Да что говорить! От него из-за этого запаха даже первый в его жизни омега ушел, сказав на прощанье: — Не могу! Ты так пахнешь, что я с тобой никогда не похудею! Психи! Как умом все тронулись на этом самом похудении — а ему, Шону, страдай! Теперь-то внушительный лопатник и весомый банковский счет заставляли спавших с ним омег уж как-то терпеть его личный аромат, но Шон все равно подозревал, что они его именно терпят. А должны наслаждаться! Он-то помнил, как отец обнюхивал папу, зарываясь лицом ему в волосы на затылке, и прикрывал при этом глаза… Да и папа тоже. Они были счастливы! Да и почему были? Счастливы и теперь! И Шон тоже хотел вот точно так же входить в дом, возвращаясь с работы, и первым делом с наслаждением втягивать в себя запах своего омеги. Следить за тонкими переменами в нем, вызванными приближением течки… Или наступлением беременности… Все еще размышляя об этом, а потому широко улыбаясь, Шон поднялся на нужный этаж и позвонил в дверь. Некоторое время никто не открывал, потом провернулся замок, Шон в нетерпении потянул створку на себя и… получил чем-то тяжелым прямо в лобешник! Тай — Папочка родненький, — заскулил Тай, увидев, что натворил. Со звоном уронив поварешку на пол, он кинулся к присевшему на корточки альфе. Тот держался обеими руками за лоб и тихо шипел. — Простите, простите, я случайно. То есть не случайно, а нарочно, но не вас… То есть вас, конечно, но… не вас… — Помолчи минуточку, — выговорил альфа (тот самый роскошный альфа-мечта, о котором Тай столько думал в последнее время!). — Просто постой и помолчи. Дай… пережить. Блин! Больно-то как! — Я не хотел! То есть хотел, но не вас… То есть… Альфа молча зыркнул, и Тай заткнулся, для надежности еще и зажав себе рот ладонями — одной поверх другой. В глубине квартиры выкрикнул что-то свое детское и очень возмущенное оставленный в одиночестве Дан, и Тай, еще секунду потоптавшись рядом, помчался к сыну, оставив дверь в квартиру открытой. В свое время Эдвин категорически настаивал на том, чтобы жилье это, доставшееся Таю от о-дедушки, продать. Но Тай упирался. И ведь как в воду глядел! Потому что после развода именно оно стало ему убежищем. В том числе и потому, что, слава Единому, не имело к Эдвину никакого отношения и никак о нем не напоминало. На руках Дан тут же успокоился и перестал выкрикивать свои короткие гневные «реплики», более всего похожие на воинственный клич. Тай перехватил его поудобнее, попутно с нежностью думая о том, что малыш становится все более увесистым, и побежал назад — к прибитому им альфе. Тот уже не сидел, а стоял, придерживаясь одной рукой за стену, а второй с силой натирая лоб, который вскоре обещал украситься здоровенной дулей. — Надо холодненькое что-нибудь приложить. А лучше мяса кусок. — Мясо я лучше съем, — рыкнул альфа. — А вот от пакета со льдом не откажусь. Но льда, конечно же, не оказалось. Так что через пару минут все еще безымянный альфа сидел на табурете посреди кухни Тая, прижимая к голове спешно вынутую из холодильника жестяную банку с селедкой. — Еще бы водочки для комплекта… Тай засуетился и опять полез в холодильник. Бутылка была початой, купленной в момент душевного раздрая, но с тех пор так и не приконченной — питок из Тая был тот еще. Альфа глянул на нее, рассмеялся, сменил банку с селедкой на более холодную бутылку водки, а потом сказал: — Ну, рассказывай! Наверно, если бы Тай не «приголубил» альфу поварешкой, все пошло бы иначе. А так, окончательно простившись с мыслью как-то, каким-то чудом понравиться этому роскошному самцу, а потому перестав смущаться и невнятно лепетать, Тай рассказал все. И про Эдвина, и про свою жирную задницу, и про измену, и про развод. — Отличная задница! — возразил альфа, почему-то из всего сказанного Таем зацепившись именно за это. — А этот твой Эдвин — долбак. Жаль, что не ему половником прилетело. Тай с очевидным спорить не стал и развел руками. То есть одной рукой, потому что все это время второй удерживал у себя на бедре заинтересованно молчавшего Дана. Тот за неимением давно вывалившейся изо рта пустышки жевал слюнявчик и во все глаза удивленно пялился на незнакомца. Тот глянул в ответ и вдруг вновь рассмеялся, качнув взлохмаченной головой: — Ну надо же! — Что? — подозрительно спросил Тай. — Да все! — ответил альфа и вдруг представился: — Шон О’Рори. — Тайлер Берг. Можно Тай… — откликнулся Тай, невольно поводя носом. На кухне совершенно отчетливо и все более сильно пахло пончиками. Так вкусно, что даже рот слюной наполнился. Может, Тай сам не заметил, как прихватил их, убегая от Эдвина? Нет. На столе пусто. Да и на широкой полке старого, еще о-дедушкиного буфета тоже. — А мелкого как зовут? — Шон тем временем кивнул на Дана. — Даниэль, — несколько удивленно ответил Тай и перехватил сына поудобнее. Шон встал, сразу оказавшись на целую голову выше, отставил бутылку с плескавшимися на дне остатками водки в сторону — куда пришлось — и шагнул ближе: — Ну вот, слава Единому, и познакомились! И не води ты носом так растерянно. Это я так пахну, а не твои любимки в пудре. Всю жизнь маялся, а теперь даже рад. Потому что, знаешь, есть у меня коварный план, Тайлер Берг: стать самой главной твоей любимкой! Шон Шон измучился! Время шло, но Тай от него все время ускользал, зажимался и прятался. Он отнекивался от подарков. Стеснялся знакомиться с немногочисленными друзьями Шона — такими давними, что по старой школьной привычке звали его Пончиком. Отказывался даже от того, чтобы Шон ходил с ним и с Даном в бассейн! Шон все-таки поперся, заранее Тая не предупредив и тайно мечтая произвести на омегу неизгладимое впечатление накачанной мышцой и набитыми еще по молодости татухами на плечах и спине. Так что же? Тай, завидев у бортика Шона, так перепугался, так засуетился, разве что не руками пытаясь прикрыть тело, что все кончилось падением в бассейн. Тая, понятно, тут же кинулись спасать. Причем Шон ревниво отметил про себя, что желающих помочь неловкому милашке-омеге собралось слишком много. На одного, напиравшего особо, пришлось даже рыкнуть, обнажая клыки и демонстрируя агрессивно поднявшийся на загривке ирокез. Более молодой альфа сначала надумал спорить, тоже оскалился, вдыхая в себя несерьезный, по-омежьему сладкий запах, исходивший от соперника, и усмехаясь. Но давно привыкший к такому Шон быстро доказал ему, что запах не имеет значения. А вот размер и жизненный опыт как раз очень даже. По сравнению с матерым альфой Шоном О’Рори его конкурент еще был совсем волчонком, щенком. Хватило одного лишь поединка взглядов, чтобы стало совершенно ясно, кто тут главный. Это было хорошо. Вот только Тай после своего конфуза зажался еще больше и разве что не плакал от стыда. Дурачок! Такой милый, такой замечательный! Не омега — мечта! Шон, конечно, сделал ему предложение. Но тот почему-то решил, что над ним издеваются. И даже трагическим голосом согласился провести вместе течку — «Раз уж тебе так хочется попробовать с таким». — Попробовать, блин! — рычал себе под нос Шон и всей душой проклинал долбаного Эдвина, который своим поступком так сильно подорвал уверенность Тая в себе в такой непростой для любого омеги момент жизни. — Чтоб тебе пусто было, баран безрогий! Тогда, все-таки выпустив Эдвина из сортира в своей пончиковой, Шон поговорил с ним жестко и откровенно. Сказал о своих серьезных намерениях в отношении Тая и велел держаться от бывшего мужа подальше. — А бабками своими подавись, мразота! Уж как-нибудь и без них справимся. Эдвин, которого Шон все это время держал за грудки, периодически встряхивая для убедительности, в ответ на это лишь обвел ироничным взглядом совсем небогатое окружение пончиковой, но смолчал. А Шон ни в чем его переубеждать не стал. Метать бисер перед свиньями было делом… не барским. Вот именно так: не барским. Так что Эдвин был молча выпущен на свободу. На прощание, уже стоя на пороге, готовый в любой момент сорваться на бег, он высказался о дурновкусии «голытьбы с рабочей окраины» и о том, что «этому жирдяю тут самое место». Но Шон на это даже обижаться не стал, потому что тоже был уверен: все так и есть, Таю рядом с ним вот именно что самое место. Просто-таки идеально подходящее и омеге, и самому Шону. И течка, которая пришла к Таю, подтвердила это более чем доказательно. Каким же он оказался в постели! Невероятным! Очуменным! Охуитительным! Нежная, робкая неуверенность и стыдливость снаружи, и жаркая, ненасытная страсть внутри! И тело! Роскошное тело зрелого, состоявшегося в роли папочки омеги, которое так и хотелось гладить и сжимать, тискать и чуть касаться в изысканной едва ощутимой ласке. Даже анус Тая оказался именно таким, как надо. Не узким, но и не слишком уж разработанным. Жарким, трепетным, текущим обильно и сладко. Из-за этого в спальне запах стоял такой, что соображать получалось плохо. Но Шон старался и постоянно помнил, что его омега — тот еще нежный скромняшка. Робкий, неуверенный в себе… И в то же время явно неудовлетворенный, стосковавшийся по жаркому сексу. Одно лишь жутко мешало Шону. А именно: уже давно побелевшая метка в изгибе шеи омеги. Чужим альфой от Тая совсем не пахло — читался лишь милый, еще совсем детский аромат сына, но даже просто вид, одно лишь осознание того, что кто-то другой когда-то был близок омеге, выводило из себя и не давало покоя. А потому когда Тай забился в самом первом и самом ярком оргазме, Шон не стерпел и вонзил мгновенно удлинившиеся клыки ему в основание шеи, перекрывая своей меткой, своим альфьим запахом все, что было раньше. — Люблю тебя, — сказал Шон в макушку растерянно замершему Таю. — Никому тебя не отдам. Так и знай! Прости, что без спросу, но я… Я не мог больше. Ты ведь… не против? И Тай, немного придя в себя от переживаний, совершенно точно показал Шону всю глубину и силу своего «не против». Шон потом никак не мог понять, как он вообще в тот раз выжил. В тихом, казалось, закомплексованном и зажатом омеге будто вулкан проснулся! Неужели просто потому, что отпали сомнения в том, что он желанен, что он нравится, что он любим? Неужели всего-то и потребовалось произнести нужные слова, доказать силу чувств, поставить метку, смешивая запахи? Выяснилось, что Тай изумительно делает минет. Что он сильный и гибкий, несмотря на далеко не спортивную фигуру. Что у него малочувствительные из-за недавнего периода вскармливания соски и чрезвычайно охочий до ласки член. И что если чуть-чуть, едва-едва, самым кончиком языка коснуться Таю уха в нужный момент, то омега кончит тут же, вскрикивая, выгибаясь и закатывая глаза. Но все же притягательней всего для Шона был омежий анус. Он любовался его нежно-розовым цветом, погружал в него пальцы, наслаждаясь влажным скольжением внутрь и наружу, а после, несмотря на первоначальное сопротивление Тая, принимался ласкать дырочку языком, вбирая в себя вкус течки… Они мало спали, мало ели и очень много трахались, раз за разом доводя друг друга до полного изнеможения. А потом, когда течка стала спадать, и страсть уже не туманила мозги, Шон вынул из кармана джинсов приготовленную заранее коробочку с кольцом… Свадьба была многолюдной и шумной. После о том, что «неуловимого красавчика» Шона О’Рори окольцевал никому не известный омега совсем не модельной внешности да еще и с ребенком на руках, написали в гламурном журнале. Шон над написанным поржал, а потом, будучи альфой хоть и не злым, но памятливым, отправил экземпляр некоему Эдвину Дулитлу. Ну так. Чтобы знал свое место. Ну и, главное, чтобы обратил внимание на то, что Шон с особым тщанием, от старания высовывая язык, пометил на одной из фотографий. В целом фотки были самыми обычными. Даже традиционными: нарядный альфа в белом костюме, не менее нарядный омега в голубом — под цвет глаз, малыш Дан в матросочке — веселый и любопытно озирающийся. Но один из снимков заинтересовал Шона особо. И вот его-то он и пометил, обведя красным маркером сначала свою вздернутую под острым углом правую бровь, а после бровку-запятую на лобике Дана, которая убедительно стремилась занять то же самое положение — острым хвостиком вверх. — Ну и зачем? — спросил Тай, который, понятно, тоже давным-давно с изумлением подметил это странное сходство сына с совершенно чужим ему альфой. — А пусть почувствует, каково это быть рогоносцем! — мурлыкнул довольно Шон и засмеялся, обнимая сразу и Тая, и сидевшего у него на руках Дана. — Ну и осознает, что теперь вы оба: и ты, и твой малыш, — целиком и полностью мои!