***
Потом он увидел потолок. Белый и блестящий, вроде прозрачный, а вроде и нет. Контур круглой слепяще-белой лампы плыл, как и рисунок потолочных плит. Когда закончилась темнота, он не понял, но теперь, побыв только несколько мгновений под светом, желал туда вернуться. Там он провёл долгое время, но ему не хотелось ни есть, ни пить, а сейчас всё его огромное тело просто зудело от нестерпимой жажды. И запах — запах гари. Запах подгоревших стейков. Глаза слезились и болели, и не успел Бен сделать вдох, как превратился в один сплошной трепещущий сгусток боли, нерв в зубе, который задела бормашина. Он попытался закричать, но спёкшиеся губы едва разомкнулись, и лицо от места разлома будто пошло трещинами, как старая штукатурка. А крика не было. Было только едва слышное шипение. Горло было чужим. Впереди — белая колышущаяся стена и крохотное окошечко.***
Она приходит очень часто, и её появления — единственная отрада. Сколько он лежал там, в прозрачном пластиковом боксе, пока она не пришла? Стены заколыхались сильнее, когда она появилась и отодвинула их рукой, но разве такое возможно? Её зовут Рей. Имя написано на узком продолговатом бейдже, прикреплённом к груди. Бен смог прочитать его только с третьего или четвёртого раза, когда привык к разрывающим его тело щипцам. Глаза всё также слезились, но он смог прищуриться и прочитать. Она приходила к нему, поправляла трубки и проверяла катетеры, меняла повязки. Когда очередной слой бинтов исчезал, запах гари становился невыносим, и Бен едва сдерживал тошноту. Его тошнило почти всегда, потому что голова кружилась, но скоро он почти привык к этому. Прикосновений он не ощущал, но знал, что её нежные заботливые руки трогают его везде, проверяют, в порядке ли он, осматривают поверхность тела. В его безликом полиэтиленовом боксе — это стерильный бокс, как он позже догадался — пахнет не очень приятно. Когда приходит Рей, он поднимается на ступень выше к осознанию того, что ещё жив, и пахнет от неё так приятно, чем-то ментоловым, но не слишком раздражающим, словно жидкостью для полоскания рта или мятной жвачкой. И она милая. Бен подмечает это, когда боль становится его вторым “я”, когда он может на считанные минуты вырваться из замкнутого круга отчаяния и жажды, и может смотреть на неё осознанно. Волосы, глаза, рот. Линия подбородка. Мочки ушей. Он впитывает её всю, от трещинки на нижней губе до непослушных волосков в причёске. Она — единственное, что он видит, и он совсем не против.***
— Доброе утро, Бен. Сегодня прекрасный день. Сегодня он её слышит. Раньше он только видел, как она шевелила губами, приветствуя его, но сегодня небеса послали ему дар — её голос. Она звучит так, как он и представлял. Воистину сегодня прекрасный день. Он находит в себе силы моргнуть, молясь, чтобы она догадалась, что он услышал. — А ты идёшь на поправку, а? — она привычно проверяет его перевязки и цокает языком — результат ей не понравился. — Но поменять повязки мне всё равно придётся. Доктор Тико сказала, что скоро тебе попробуют наложить трансплантат, так что будь умницей и потерпи. Её прикосновение подобно пёрышку — но ему всё равно больно. Пучина головокружения затягивает его в себя, и он опять теряет сознание. Ну вот. Он надеялся хоть сегодня произвести на неё впечатление.***
Круглая лампа на потолке. Паутина трубок. Бен знает, что по ним в его тело вливают питательные растворы и сложно выговариваемые составы, которые он согнал под крышу одного короткого слова “анестезия”. Откуда он знает? Потому что иногда приходит врач… то есть, самого врача он ни разу не видел, но Рей ему рассказывает. Ещё она говорит, что его возят куда-то в операционную, где удаляют мёртвые ткани. Она называла слово, медицинский термин, звучащий в её губах как заклинание, но Бен его не запомнил. У него в последнее время совсем плохо с памятью, поэтому когда боль ненадолго отступает и становится не такой сильной, он вспоминает разные вещи из прошлого. Бейджик с коротким “Рей” — его якорь, и всё, что она говорит, Бен старается запомнить, хоть это и не всегда выходит. Потому что он уже для себя всё решил. Когда он поправится — он пригласит Рей на ужин. Когда она меняла повязки на его плечах и торсе, Бен смог убедиться, что кольца на пальце у Рей нет — а значит, ничего не станет помехой. Мог быть и бойфренд, конечно, но Бен почти на сотню процентов был уверен, что его не существовало. Его Рей, его ангела милосердия словно создали специально для него, и теперь нужно лишь время, чтобы он сделал шаг ей навстречу. Она ласково на него смотрит, и в её глазах — свет и доброта. Шансы очень высоки. Конечно, у них будет куча неловких моментов. Она делает с его неподвижным телом такое, чего он и помыслить не мог; да она даже его пенис уже видела, а обычно с девушками он так не торопился. Интересно, оценит ли она иронию ситуации? Они как будто начнут с другого уровня интимности, на который обычные пары опускаются, а они, напротив, будут подниматься. Рей знает, как работает его организм, каковы его основные показатели, трогает всё, что только подлежит прикосновению. Когда Бен не отключается, он старается быть благодарным, хоть он и может только лишь смотреть на неё и ничего более.***
Всё, чего Бен хочет, это увидеть солнце. Стены его прозрачного гроба из толстого полиэтилена, но за ними — ещё слои чего-то, что Бен не может распознать, возможно это ткань или пластиковые стенки ещё одного короба. Не всё ли равно? Они такие же однообразные. Он готов молить Рей на коленях, чтобы она отдёрнула занавеску на окне — тут должно быть окно, иначе что это за комната такая, без окон? Окно точно есть. И если бы он мог говорить, то второе, что бы он сделал, попросил бы Рей открыть ему путь к свету. Потому что иногда его затягивает паутина черноты, и там очень страшно, и он не хочет туда возвращаться. Там ничего нет, только запах гари и дрожащие на часах стрелки. Почему она никогда не сидит рядом с ним? Милая маленькая медсестра в своем белом халатике, днём она всегда здоровается с ним и желает приятного дня, но ночью она появляется тихо и неслышно, как призрак, и иногда Бен даже пропускает её визиты, забывшись неспокойным поверхностным сном. Рей слишком много работает — на её добром лице следы усталости, под карими глазами залегли синяки. При таком распорядке вряд ли кто-то у неё есть, и это радует Бена, хотя, конечно, вряд ли она так много трудится от хорошей жизни. Ну да это ничего — вот когда он поправится и пригласит её, у них, конечно, всё получится, и работать ей больше не придётся. Только если она сама не захочет, конечно. Ему почему-то кажется, что Рей из тех людей, которые до последнего жертвуют собой, тот редкий тип самоотверженных безумцев, который блестит самородком из серой грязи общества. Он хочет узнать о ней больше, но долго фокусироваться не может — обычно где-то на середине её визита боль становится невыносима, и он падает в никуда. Там нет солнца, там нет времени, там ничего нет. Как и здесь.***
Бен пробовал считать визиты Рей, но после пятидесятого сбился. Память опять его подвела, и она два или три раза начинал счёт заново, но это было бесполезно, так что скоро он бросил и сосредоточился на более важной задаче — пригласить Рей на ужин. Это непросто. Рей не должна ему отказать, а так как он лежит тут весь такой без штанов и с катетерами везде, где только можно, нужно быть максимально уверенным. Он должен произнести одно предложение, лишь одно, но чётко, без запинки, не струсив и не провалившись в обморок от тошноты и головокружения. Поэтому Бен начал тренироваться. Отгоняя печальные мысли о солнце, он поставил себе задачу заговорить с ней. Теперь днями и ночами он пытается произнести одну и ту же фразу: “Спасибо. Поужинай со мной, Рей?”. Этот краткий набор — необходимый минимум, который поможет справиться с задачей. Конечно, этим не передать всей глубины его эмоций, всей его благодарности за заботу, за то, что она помогла ему выдержать, не сойти с ума от бесконечных падений и от непрерывной боли. Но если он справится, то у него будет вся жизнь, чтобы выразить свою признательность и любовь. Бен любит Рей.***
— Ты тут недавно, парень? Бен недоумённо посмотрел на лысого старика в больничной рубашке. — Вижу, что да, — не дождавшись ответа, говорит старик. — И вижу, что надолго. Лицо собеседника — ужасно, кожа вся какая-то тонкая и серая, черты неправильные, одна скула выше другой и щёки ввалились. И смотрит этот старик так, будто видит Бена насквозь, с прищуром и чуть исподлобья. Его сухонькая фигура сидит в коридоре на скамеечке, прислонившись к стенке, ноги прикрыты жёлтым одеялом. Рядом — инвалидное кресло. Старик ему не понравился, но это был первый человек, заговоривший с Беном за столь долгое (сколь долгое?) время. Кроме его Рей, конечно. — Тебе повезло, парень, — продолжил старик, — тут хорошее отделение. Оно почти новое, построили совсем недавно, народу тут мало. Ну, это лишь вопрос времени, верно? Бен совсем не хотел тратить время на этого безумца, ему нужно найти Рей и скорее поговорить с ней. Прошлой ночью ему стало лучше, и он смог сказать заветные слова вслух — результат утомительной болезненной работы. Он настолько устал, что провалился в обморок, глубже, чем обычно. Там не было звуков, совсем никаких, но зато когда он проснулся, почувствовал небывалый прилив духа. И беспокойство. Рей не заходила к нему в течение целого дня, чего раньше не бывало. Ей некогда? Она так устала, что уснула в ординаторской на диванчике? А что, если… она ушла? Тогда он опросит врачей, медсестёр, найдёт её телефон или e-mail, разыщет её хоть на другом конце земли, потому что должен спросить. Он решил не медлить. Выдирать из себя все эти иголки было неприятно и противно, но зато почти не больно. Да, кое-где бинты на руках и ногах окрасились кровью, но Рей ведь и не такое видела. Он постарается спрятать все эти пятна, чтобы ей не было противно, и поразит её в самое сердце. Равновесие сохранить оказалось труднее, чем он рассчитывал — всё же длительный постельный режим дал о себе знать, мышцы частично атрофировались, да и голова была мутной — а ещё Бен обнаружил, что ему даже ступни и кисти перебинтовали. Ему стало смешно: как какая-то мумия из страшилки про гробницы. Кое-как он вышел в коридор, используя одну из стоек для капельниц в качестве опоры. Теперь главное — не наткнуться на дежурного врача или медсестру, а то весь его план пойдёт прахом, а этого быть не должно. Не зря же он часами шептал по ночам свою мантру“Спасибо, Рей. Спасибо, Рей.” Только один шанс — другого не будет. И тут — этот ухмыляющийся старик. — Рей, — пролепетал Бен. — Сестра. — А, медсестричка, — кивнул понимающе собеседник. Его редкие брови почти не выделялись на выпуклом лбу. — Она в том конце коридора, прошла недавно. Её доктор позвал подсобить. Только я бы на твоём месте к ней не ходил, парень. Но старик не на его месте. Каждый шаг даётся с трудом, но Бен стискивает зубы и движется вперёд. Идти совсем недалеко, и коридор не такой длинный, как то тёмное ничто, где он бежал в никуда. И дверь, широкая металлическая дверь, за которой прячется его счастье, она всё ближе. Старик не соврал, Бен это чувствует всем сердцем. Рей и правда там. Поэтому он торопится, стойка клацает по плитке, и он опирается на стену, чтобы идти было легче. Так, ведя ладонью по стене, он добирается до цели. Почти на ощупь, потому что голова опять решает подвести его и устраивает карусель в черепе. Перед глазами всё темнеет, но Бен собирает волю в кулак и толкает тяжелую створку. Он входит, торопливо и нетерпеливо, во рту солёный привкус, но про это можно и забыть. Там ещё коридор, уже и длиннее, и в конце ещё одна дверь. Стены насмехаются над ним и плывут, и запах стейков вызывает ненужные воспоминания о детстве. Он отмахнулся от них, как от назойливых мух, и вот, вот и дверь, вот и ручка, которую так трудно повернуть, когда твои ладони плотно забинтованы и все сочатся какой-то лекарственной дрянью. И его трепещущее сердце совершило прыжок — она здесь! Его любовь, его ангел, она перед ним, сидит на неустойчивом стуле рядом с женщиной с раскосыми глазами. На женщине — белый халат. Бен несколько смутился, что в этой холодной бездушной комнате посторонние, но отступать уже поздно. Он же не зря тренировался! Другого шанса произвести первое впечатление у него не будет! Женщина встала и прямо мимо Бена прошла к противоположной стене, где странные, будто банковские ячейки, но больше и все с какими-то табличками. Она не обратила на Бена внимания, будто и нет тут двухметрового мужчины с голой задницей и стойкой в руке. — Давай побыстрее, ладно? — утомлённо сказала она. — Финн сегодня отпросился, обычно он карточки заполняет. — Конечно, доктор, — кивнула Рей. Она такая же красивая как и всегда, но сегодня в её глазах есть нечто печальное. Они не излучают того света, к которому Бен привык. Он сделал вдох и решительно шагнул, на ходу открывая рот. — Спасибо. Поужинай со мной, Рей? Боже, он будто кислоты выпил. Одно дело — в палате и шёпотом и другое, в полный голос, глядя прямо на маленькую фигурку своей спасительницы. Привкус во рту становится сильнее. Но Рей не отреагировала, более того, она даже не посмотрела на него. Бену стало обидно и горько. Он ей не нравится? Конечно, он совсем не презентабелен сейчас, да и на голове у него гнездо, но ведь… ...и она встаёт, и вместе с доктором они выдвигают одну из ячеек, им тяжело и Бен хочет помочь, но потом на колёсиках из черноты выезжает поддон, и Бен застывает на месте — ведь там он, с лицом, перечёркнутым свежим шрамом. Он даже стежки шва видит и может их посчитать. — Рей? — выдавил он из себя жалко. Что происходит? Как он может быть тут и там одновременно? От этих сложных мыслей голова начинает болеть. — Время смерти? — Три часа ночи. Рей быстро пишет, заполняя карточку, а Бен еле-еле двигается, не отрываясь от своего близнеца, и подходит ближе, и вкус крови во рту всё ярче. Он теперь знает, что это кровь. — Причина? — Остановка сердца. Поэтому здесь так холодно. Это морг. — Что-то не так? — спросила доктор у притихшей Рей. Она виновато посмотрела на женщину. — Нет, доктор Тико, просто… Мне его жаль, он ведь такой молодой. И ваша сестра так старалась. Правда, она сказала, что шансы невелики, но всё же… — Роуз никогда не сдаётся, — ответила доктор. — Всегда тянет их до последнего. Но у парня не было шансов, Рей. — Я знаю, — тихо сказала Рей, и Бен смотрит на пёстрые заплаты на своём теле, чёрные, красные, розовые, жёлтые. Он буквально собран из кусков, и только его лицо осталось таким, как было. Женщина участливо погладила её по плечу. — Ты же знаешь, Рей, к пациентам нельзя привязываться. — Знаю, доктор. Но мистер Соло… я пыталась хоть как-то облегчить его участь. — И ты это сделала, — приободрила её доктор Тико. — Ты прекрасно справилась, Рей. Свет над ними мигает.***
— Ну что, нашёл, что искал? Старик сидит на прежнем месте, такой же неприятный, как и раньше. — Нашёл, — подтвердил Бен. — А вы… Вы смерть? Старик захихикал. — Сам-то как думаешь? По коридору изредка проходили врачи, один раз провезли каталку. Но никто их не видел, никого не смущал растерянный мужчина со стойкой от капельницы и старик под жёлтым покрывалом. — Видишь девчушку вон там? — он ткнул пальцем куда-то вбок. Бен повернулся — на такой же скамье сидела маленькая девочка лет семи с плюшевым мишкой. — Отравление угарным газом и ожоги. Проводка неисправная в доме была. А ещё тут бродит мужик, рыжий такой, так там зажжённая сигарета виновата. Ну, вы ещё познакомитесь. Времени-то вагон. Мимо них грациозно прошла Рей с пачкой бумаг в руках. — А вот и сестричка. Опять на дежурстве сегодня. Зашивается, бедная. — Почему нас так мало? Старик внимательно посмотрел на него. — Так отделение-то новое. Народ ещё не набрался. Скоро будет с кем поболтать, вот увидишь. Как тебя зовут, парень? И не стесняйся, я тебя всему научу. Он долго смотрел вслед Рей, пока за ней не закрылась дверь одной из палат. — Бен. Бен Соло.