Я еще жив

— Давайте еще раз, — Джон прокашливается и растерянно бросает взгляд на Роджера, словно не зная, как поступить. Это немного раздражает — потому что Тейлор сам ни черта в подобном не смыслит; пальцы сжимают палочки сильнее, чем требуется, и он начинает играть заново, чтобы через пару мгновений вновь остановиться. Не выходит. В образовавшейся тишине студии, казалось, можно услышать собственное прерывистое дыхание — видимо, сбившееся от почти осязаемого напряжения. Голос Фредди сорвался. Снова. — Я в порядке, в порядке, попробуем еще раз, — говорит Фредди, и сложно было сказать, злится он или нет — только едва заметная складка между бровями негласно сигнализировала об этом. Он никогда не признается, что ему тяжело, никогда не признается, что ему страшно; и эта его сила всегда восхищала Роджера. Очередная попытка ожидаемо ни к чему не приводит, лишь приумножая общую усталость. — Думаю, на сегодня пора заканчивать, — произносит Брайан нарочито весело и хлопает Фредди по плечу. В этом простом жесте таится все: поддержка, понимание, банальное «Мы рядом» — только без слов. Роджер смотрит на них и завидует этой почти братской близости; он так никогда не мог. Все уходят — Джону нужно домой, к жене и ребенку, Брайан собирается пропустить несколько кружек пива в ближайшей забегаловке, а Фредди… что ж, Фредди все еще здесь, и его прислонившаяся к окну фигура отбрасывает неровную тень в сторону Роджера и его барабанов. Надо было что-то сказать, но в горле как всегда слишком сухо, да и нужные слова как-то разом все разбежались; ничего не осталось, разве что непреодолимое желание поскорее уйти. — Не нужно меня жалеть, Роджер, — голос Фредди звучит резко, почти грубо. — Я уже говорил тебе об этом. Тейлор кивает, больше самому себе, нежели действительно реагируя на брошенную фразу. Медленно поднимает взгляд на остро очерченный профиль, пробегается по давно изученным чертам лица, чуть сгорбленным плечам и слегка дрожащим коленям — в последнее время Фредди тяжело находиться на ногах слишком долго. В глазах почему-то защипало. — Выйду покурить, — бросает Роджер и быстро покидает студию. В тот день пачка «Мальборо» так и остается на барабанах.

***

Фредди работает как заведенный, и в какой-то момент это становится своеобразной нормой — сотни исписанных листов, разбросанных по всем комнатам его особняка. Тейлор уверяет себя, что наверняка бы научился не поскальзываться на них всякий раз, как приходит сюда — если бы приходил чаще. Но этого не требовалось, и, наверное, так даже лучше. — Проходи, дорогуша, — Фредди кивает в сторону маленького диванчика, уже испорченного парой кофейных разводов. — Нам есть над чем поработать. Он какой-то особенно оживленный сегодня — будто бы тот самый старый Фредди вновь проснулся, чтобы продолжить дарить себя всему миру; Фредди, который бодр и полон сил; Фредди, который не болен. Они обсуждают новую песню, и Роджер помимо воли расслабляется, позволяет себе это, пусть даже совсем на чуть-чуть. В ответ на очередную шутку, он пытается улыбнуться — раньше он так часто это делал. Ему действительно хочется улыбнуться. Но наверное, время изменило не только Фредди. — Да что, черт побери, с тобой такое?! — Тейлор вздрагивает от этого неожиданного крика. Лицо напротив покраснело и стало почти неузнаваемым; ему нельзя нервничать, ему вообще многое сейчас нельзя, так зачем? — Я… У Фредди снова приступ кашля, и все, что хочется Роджеру — закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы этот страшный звук не достиг его, не попытался уничтожить его годами укрепляемый панцирь. Капли крови на губах действуют отрезвляюще; он отшатывается от Фредди, как от прокаженного, не понимая до конца, какого чувства в нем сейчас больше: страха или отвращения к самому себе. Одно он знал наверняка — бояться глупо. Глупо бояться за самого бесстрашного человека на земле. — Мне нужно идти, — как в тумане он оглядывается по сторонам, но все, что может видеть — эту чертову кровь. — Отлично, Роджер Тейлор, проваливай! Проваливай, потому что это единственное, что ты умеешь! Роджер не оборачивается, только еще сильнее втягивает голову в плечи.

***

Его день рождения особенный, как и он сам. Кажется, что Фредди пригласил целый город отпраздновать вместе с ним, и все без исключения согласились — разве можно было отказать? Вырядившиеся как на карнавал гости толпились у лестницы на второй этаж; они ждали своего кумира, с тем самым благоговением, с каким ждешь обычно божьей милости. К сожалению, Тейлор не верил в бога. Он стоял в сторонке вместе с остальными участниками группы, пытаясь вспомнить, что вообще здесь забыл. А потом толпа закричала. В своем красном шелковом костюмчике Фредди выглядел невероятно нелепо, хотя даже не скрывал, что так и задумывалось. Все хотели поговорить с ним, все хотели до него дотронуться — и он позволял, более того, ему это нравилось — самолюбование в своем высшем проявлении. Роджер заметил, что он уже под кайфом. — Ты не мог бы ему сказать, чтобы он не накуривался в хлам еще до начала вечеринки? — Тейлор повернулся к Брайану, но тот лишь усмехнулся. — Будто бы ты не знаешь, что он ответит. — Вот вы где! — пошатываясь, Фредди проталкивался к ним через толпу. На лице, сильно исхудавшем за несколько последних месяцев, гуляла улыбка. Эта была улыбка, которую Роджер ненавидел больше всего — пустая, отвратительная маска, какая встречается у совсем опустившегося человека или наркомана. А Фредди не был ни тем, ни другим. — Поздравляем, Фредди, — улыбается Джон. — Прекрасная вечеринка получилась. — Знаю, дорогуша, знаю. Я хотел, чтобы весь Лондон запомнил ее. Какой-то парень в странных перьях протягивает Фредди самокрутку: — Тебе нужно попробовать, сильная штука! — Ему достаточно, — Тейлор говорит тихо, но почему-то его слышат почти все. Голоса резко обрываются. Фредди смотрит на него, будто бы видит впервые; улыбается понимающе и обхватывает руками его лицо, слегка сжимая. — Роджер, Роджер, Роджер, почему ты такой хмурый? Сегодня у меня праздник, и я хочу, чтобы всем было весело. Давай же, Роджер, улыбнись для меня! Он сильнее сжимает его лицо, большими пальцами пытаясь поднять уголки его губ. Тейлор морщится и отстраняется, аккуратно убирая руки Фредди. — Прекрати. — Ладно, хорошо. Давай поступим так. Ты выкуриваешь его за меня, — он кивает в сторону косяка. — И тогда я не притрагиваюсь ни к чему такому до конца вечера. Ну как? Вполне себе справедливое предложение, мне кажется. Вместо ответа, Роджер молча берет самокрутку у замершего в растерянности парня с перьями. Не отводя взгляда от Фредди, он закуривает — что-то едкое проникает в легкие, заставляя внутренности скручиваться в бараний рог. Это ничуть не приятно, потому что вызывает головокружение и тошноту; это ничуть не приятно, потому что от него хочется умереть — но возможно, в этом и есть смысл? С каждой новой затяжкой его ведет все больше, а к горлу подступает недавно съеденный карпаччо. Откуда-то издалека слышится голос Фредди, но ему уже все равно. Он выбегает из дома, на ватных ногах преодолевая несколько метров по мостовой и складывается вдвое в каком-то проулке. Его стошнило. Шаги за спиной принадлежат Брайану — даже сейчас он четко может определить это. — Ты в порядке? — спрашивает тот озабоченно и в его глазах плещется что-то вроде сочувствия. — Да, все отлично, — Роджер кивает, вытирая тыльной стороной руки испачканные губы. — Я иду домой.

***

— Тебе нужно приехать. — Джон на другом конце провода какой-то необычайно серьезный. — Зачем? Я не был нужен в последние пять месяцев. — Ему стало хуже. Роджер молча кладет трубку и бездумно смотрит в окно, на мерно падающие листья. Следует одеться потеплее. Его особняк нисколько не изменился, за исключением того, что в воздухе уже не витал запах дорогих сигарет — все пропахло лекарствами. Джон и Брайан уехали, оставляя весь дом на попечение пары незнакомых Тейлору человек; они сновали туда-сюда, озабоченно переговаривались между собой и с кем-то периодически созванивались. Но все это происходило на первом этаже — на втором же царила тишина. Фредди лежал на своей роскошной постели, все еще король, обожаемый и любимый тысячами человек; продолжали бы они обожать и любить его, увидев в таком состоянии? Мертвенно-бледное лицо, впавшие щеки и невероятно усталые глаза, которые смотрели ни на что и на все одновременно. Он так долго боролся, но здесь ему не выиграть, шансов не было с самого начала — и кажется, сейчас он наконец осознал это. Он медленно поворачивает голову в сторону открытой двери; огонек надежды, загоревшийся на мгновение в его глазах, гаснет в ту же секунду. — Что ты здесь делаешь, Роджер? — и от этого безразличного вопроса как будто становится тяжелее сделать следующий вдох. — Как ты? — Что ты здесь делаешь, Роджер? — Фредди повышает голос, и видно, как нелегко ему это дается — говорить. — Мне позвонил Джон и… — Я хочу увидеть Мэри. Тейлор запинается на мгновение, сбитый с толку этими неожиданными словами. — Она сейчас не в городе. — Я хочу видеть ее. Ни Джона, ни Брайана, ни уж тем более тебя. Только ее. Только с ней я могу поговорить. Уходи. — Фредди… — Убирайся! — он срывается на крик и приподнимается в постели. — Не хочу больше смотреть на твое лицо, как у восковой куклы — не выражающее ничего! Он подбирает с пола очередной мятый листок бумаги и бросает в Роджера, чтобы тот, не долетев совсем чуть-чуть, упал к его ногам. — Сколько это будет продолжаться, Роджер? Приди уже в себя, наконец! Я не умер, я еще жив, и моя борьба продолжается. Так почему же тогда ты такой мертвый? Фредди смотрит на него отчаянно и без сил опускается обратно на кровать. Закрывая за собой дверь, Тейлор слышит слабое: — Где Мэри? Где моя Мэри? На улице дождь топит в своих лужах желтоватые листья, а Роджер не взял зонтик. Он проходит по безлюдным улицам несколько кварталов и на очередном повороте ноги подгибаются, как будто бы его вечный груз в какой-то момент стал слишком тяжел для него. Он чувствует странное море, скопившееся в уголках его глаз — оно всегда было там, солоноватое и горькое одновременно; и вместе с каплями дождя, в этой невероятной пустоте улиц, оно вдруг стало свободным. Панцирь лопнул, Тейлор больше не видел ничего. Его наконец отпустило.

***

— Дай мне свою руку. — Зачем? — удивляется Фредди, не оставляя безуспешных попыток сесть. — Не спрашивай, просто делай как я говорю. Считай вместе со мной: раз, два, три, четыре, пять. — Зачем мы это делаем? Ай! — Давай же! — Раз, два, три, четыре, пять. — Чувствуешь? Твое дыхание выровнялось. — Я просто задержал его, дорогуша. — Это не правда, — Роджер склоняется так, чтобы между ними осталась лишь пара сантиметров. — Все будет хорошо, слышишь? — Слышу. Все будет хорошо.