Ванда не понимает в какой момент Пьетро перестал быть её братом. Ведь смерть ничего не решает, верно?
Вместо воспоминаний об их общем детстве возникает нахальная физиономия
Питера, у которого фамилия идентична их, имя изменено, а биография походит на фантастическую семейную идиллию, поделенную на «до» и «после». У
Питера сестра, как оказывается позже, такая же приёмная, как и её Пьетро, заботливая не-мамочка, слизанная с комедийных мелодрам местных телеканалов, и известия о том, что небезызвестный Эрик Леншерр — Магнето — его отец.
Их отец. Не её и Пьетро, а её и
П и т е р а.
Этими новостями буднично делится Старк, размешивая круговыми движениями остывший кофе в бумажном стаканчике. В глаза не смотрит, магия Алой искрит в мозгу и грозится вот-вот прожарить его гениальность до хрустящей корочки. Ему-то и делать здесь, собственно, нечего. Это, вроде бы, обязанность Ксавьера — проповеди читать, да уму-разуму учить. Он — главный в Иксах. А Старк в Мстителях лишь заместитель и то с натяжкой. «Чиню, плачу́ и создаю». Как мантра.
Кэпа бы сюда, думается ему тоскливо,
они бы нашли общий язык. Или Бартона.
Ванда мрачнеет с каждым сказанным Чарльзом словом. Тошнит от этой доброжелательности. Пьетро нет три года, а ему уже нашли замену. Переводит взгляд с лысой головушки всемогущего телепата на серебро волос
б р а т а и диву даётся — пацан на грани эйфорийной комы.
— Ты даже не удивлён, — констатирует Ванда ровно, когда серость его глаз пеплом осыпается на дно радужки, и не вычесть.
— Та-ак, — мгновенно сдаётся Старк: то ли кофе в семь утра по градусам не подходит, то ли вся эта болливудская мишура с воссоединением семьи ему саднит свежей раной, — семейные драмы — не мой конёк. Разбирайтесь-ка сами тут.
И удаляется в закат под удивлённый взор Ксавьера. Ванда едва ли может его винить. Разрыв с Пеппер больно ударил по его самоуверенности. Теперь Старк менее ублюдочная, но по-прежнему невыносимая саркастичная сволочь.
— Питер узнал о том, что ты — его сестра-близнец около двух месяцев назад, — мягко обосновывает Чарльз. — И отнёсся к этому, на удивление многим, предельно… лояльно.
Ванда фыркает. У телепата даже манера подбирать слова кэповская. Осторожная такая, как шаги заядлого охотника. Или агента. Или Бартона.
А пацан-то пялится, не отлипнуть.
— А братец разговаривать-то умеет? — насмешливо тянет Ванда, руки на груди скрестив, и диву даётся от собственного цинизма.
Пьетро уже не поболтает.
— Д..да, просто… просто я видел Вас… тебя по телевизору и… чёрт, — парнишка умолкает, стыдливо опуская взгляд, словно передёргивал в толчке на сестру пару минут назад, где-то в прошлой жизни. Там, где Пьетро был её братом, не он.
— Способности к разрушениям от папочки, м? — язвит Ванда, вспоминая репортажи с Лагоса, Заковии, в которых он мог бы её видеть. А Питеру рвать на себе волосы хочется за желание познакомиться с отцом, познакомить её с ним и стать настоящей семьёй.
Только вот Эрику краше Лорна Дейн, а не близнецы. Полярис и идеи его поддерживает, и магнетизмом управляет, как он. Идиллия.
А у Ванды с Питером приют души друг в друге и светловолосом мальчике по имени Пьетро, которого Питер не перестанет благодарить за то, что сберёг сестру, был рядом до самого конца. Питеру даже не жаль того, что от его индивидуальности откололи кусок, что он не единственный
Ртуть в этом мире.
У него теперь есть Ванда.
Чарльз возвращается в свою школу, оставляя Питеру возможность выбирать и суицид сердца в спёртом от накала страстей воздухе между ним и Алой.
Питеру хочется коснуться сестры, убедиться в том, что она — не мираж, не больная фантазия последних недель. В том, что она ж и в а я. Но на девушке блок, стена из костей и крови, отрицание.
Ванда не смотрит на него, лишь спешно покидает общую гостиную, оставляя давиться собственной неуверенностью.
∞
Около полуночи его находит Наташа. Она обеспокоенно глядит на него снизу вверх, по-матерински берёт за руку и ведёт в пустующие покои того же коридора, в котором обитает его новоявленная сестрица. Наташа не говорит об этом, но Питер чувствует. Алые ленты магии расползаются льдом и пламенем в сознании, словно предупреждая: приблизишься — уничтожу.
Питер понимает, что риск — дело семейное, и ночует под её дверью, напрочь игнорируя существование большой и мягкой кровати.
С рассветом Ванда выбирается из комнаты, но едва дверь распахивается, на порог валится сонное чудо, причина, по которой магия нашла покой и дала драгоценные часы сна без сновидений.
Питера бьют кошмары, первопричину которых он видел однажды в своей жизни, на чёрно-белой фотокарточке.
Ванда смеётся и бросает ему, вместо пожеланий доброго утра, «вот и познакомились».
Питер понимает, что видел их с Пьетро детство, пытки в ГИДРЕ и
его смерть.
∞
Двумя днями позднее он находит избегающую его Ванду на крыше башни Мстителей и просит рассказать о Пьетро.
К его удивлению, Ванда не пытается убежать, закрыться или ударить, как обещала ранее. Она лишь расстилает под ногами цыганскую шаль, оставшуюся от прежней жизни, и вытаскивает карты из кармана домашних штанов.
Питер не скрывает заинтересованности, робко скользя взглядом от картонок в цепких пальцах к опущенным ресницам.
— В цыганском таборе, куда нас приняли на какое-то время, одна женщина научила меня гадать, — хрипло бормочет Ванда, тасуя колоду. — Сомневаюсь, что такому можно научиться, но… чем чёрт не шутит?
В глаза не смотрит — больно, — боится узнать в них Пьетро. Боится предать его. Боится попасться в плен и без выхода.
— Сдвинь на себя в любом месте.
Карты потёртые, углы из острых превратились в закруглённые и краска слезла, но для Ванды они имеют такую ценность, которой мог бы позавидовать сам Танос с его камнями Бесконечности.
Питер в нерешительности протягивает руку и, дрожа всем телом, неровно сдвигает колоду ближе к низу.
Губы Ванды искажаются в нетрактуемой ухмылке. Бледные пальцы с облупившимся у краёв чёрным лаком раскладывают по три карты друг за другом. Вееры завораживают. Питер чувствует, что откровенно пялится на сестру и не сразу улавливает блики её магии, невесомо парящие вокруг них.
Ведьма, не иначе.
Бесконечно чарующая.
— Что-то видишь? — голос низкий, болезненный, не свой, но Питеру лишь бы слушать её до беспамятства, лишь бы вытянуть один звук и не умереть.
Ванда пропускает улыбку, любовно скользя пальцами по выложенным картам, и поднимает потемневшие омуты глаз.
— Кажется, ты встретишь любовь, — томно делится она и мгновенно разражается хохотом от выражения его лица.
Питеру не до смеха. Кровь стынет льдом по венам, а сердце стучит полоумно, топя разум в собственном безумстве. Питеру бы смолчать, но вид невероятной девушки напротив мало чем помогает.
Питер сглатывает подступивший ком и одними губами произносит то, что терзало его с того самого момента, когда экран телевизора впервые уловил её магический образ.
— Кажется, уже нашёл.
