Чего говорить не следует

— Дом мог бы быть отличной порнозвездой! Я видел его голым, и думаю, он был бы хорош. Ведущий оторопело смотрит на них, неловко посмеиваясь и наверняка размышляя о том, все ли британцы такие идиоты. Не то, чтобы он первый раз брал у них интервью… Он наверняка привык к выходкам этих странных парней из «Muse», но подобные заявления не могут не вызывать конфуз и желание протаранить ладонью лоб. Зал позади них взрывается смехом, кто-то свистит, Мэтт рядом дебильно смеется, явно довольный собой, и Доминик думает о том, что убьет носатого придурка едва съемки завершатся и они выйдут из-под прицела камер. Он не знает, куда себя деть, а потому привычно натягивает на лицо ничего не значащую, широкую улыбку и делает вид, что привык. Собственно да, ему давно стоило привыкнуть: в конце концов, это ведь он здесь дружит с Беллами уже больше двадцати лет, но блядь… Это же Мэтт. К его странным идеям привыкнуть сложно, а к юмору так и вовсе невозможно. Шуток ниже пояса и вне всяких рамок приличий в их жизни было предостаточно, но Доминик до сих пор… Он просто не понимает, как можно быть настолько непосредственным. До глупости непосредственным. Иногда он думает о том, что у Мэтта какая-то иная, инопланетная конструкция мозга. А иначе чем еще можно объяснить то, что все мысли друга, минуя какую-либо фильтрацию, тут же буквально вылетают из его рта? Только тем, что, очевидно, весь скудный интеллект Беллами сосредоточен в его речевом аппарате. Доминик косится на Мэтта, смотрит в глаза и… И все. Не щурится, не перестает улыбаться, даже не меняет эмоциональное наполнение своей улыбки. Абсолютно ничем себя не выдает, в общем-то: ни взглядом, ни мимикой. Тише-тише, а то спугнешь. Мэтт чует неприятности на свою жопу с чуткостью сейсмографа — Доминик подозревает, что, не будь у Беллами этого качества, тот бы попросту не выжил — и потому нужно быть предельно осторожным, если хочешь схватить за шкирку это странное животное и ткнуть мордой в его же лужу. У них будет время, чтобы поговорить — улетать все равно только завтра. — Может, заедем куда-нибудь поужинать? — Мэтт с разгону влетает в салон такси и тут же разваливается практически на все сидение. Мэтту, как обычно, абсолютно насрать на любые приличия, и в висках от этого начинает усиленно стучать кровь. Водитель косится в зеркало заднего вида на них, приподняв брови от удивления, и Доминик отвешивает звонкий шлепок другу по бедру, вынуждая сесть ровно. — Зачем делать крюк, если в отеле есть ресторан с отличной кухней? Хочу жевать лежа в постели, а не нервно оглядываться по сторонам в поисках фотографирующих нас фанатов. Доминик и правда устал. И он еще не решил: то ли устроить выволочку Мэтту сейчас, то ли подождать все же до отеля. Он вновь, как на интервью, смотрит на друга, ловит взгляд его глаз, горящих неуемной энергией, и вздыхает. Если сейчас они начнут выяснять отношения — это может затянуться. И вообще плохо закончиться. Как будто мало было случаев, когда они спорили до хрипоты и после били друг другу морды. Или жадно и торопливо трахались… И тот, и другой вариант водителю такси явно не понравятся. Мэтт только пожимает плечами. — Как пожелает моя порнозвезда, — ухмыляется он, а затем жеманно, с нарочито ярко-выраженным французским акцентом произносит название отеля. Отлично, он еще ни о чем не догадывается! Доминик позволяет себе легкую улыбку — все равно Мэтт воспримет ее неправильно, и это будет только еще одной приятной, пусть и незначительной деталью. Он чувствует себя мелочным, но отказываться от собственных желаний не собирается. Так что пусть Беллами поиздевается еще немного и посмеется. Пока может. Они молчат всю дорогу: Мэтт что-то строчит в телефоне, а Доминик просто смотрит в окно, с недовольством осознавая, что первая, самая яркая реакция недовольства на друга уже прошла. Как всегда — он не может долго обижаться, и как же иногда это удручает! По счастью, природа наградила его достаточными мстительностью и злопамятностью, что до сих пор и помогает сдерживать все «таланты» Мэтта в рамках дозволенного. Доминик просто не позволяет ему зарваться окончательно. — Но вообще все прошло довольно неплохо, как считаешь? Мэтт делает одолжение и отрывается от экрана только тогда, когда они подходят к двери номера Доминика. Уже собирается войти следом, но едва не соприкасается лбом с деревянной поверхностью, резко тормозя и недоуменно моргая. — Дом? — недоуменно тянет он в закрытую дверь и слышит звук защелкивающегося замка. Мэтт задумчиво лохматит волосы на затылке, пытаясь понять, когда уже успел проштрафиться. Возможно, сравнение с порнозвездой было слишком?.. Он не уверен. Не то, чтобы он часто смотрел порно — только если хотелось внести немного разнообразия в сексуальную жизнь, но по умолчанию порноактеры представлялись как некие очень ухоженные, спортивные и красивые люди. С недюжинными талантами по части секса при этом. На взгляд Мэтта, Доминик подходил под все эти параметры. Он до сих пор помнил свои ощущения, когда несколько недель назад Дом вышел из душа. Они были в студии. То ли спорили как обычно, то ли ржали до упаду и боли в животе — эти два состояния как правило, граничат друг с другом, когда идет запись. После всех буйств Доминику захотелось освежиться, естественно, и его нельзя было осуждать за это. Но вышел он в одном полотенце, и вид при этом у него был такой, будто не поменялось ровным счетом ничего. Да, они были только вдвоем, и никто не планировал приехать, и Доминик имел полное право расхаживать хоть голым, но тогда его вид поразил Мэтта до дрожи в пальцах. Идеальное телосложение, стройность, неясно прорисованные мышцы пресса и сильные руки выгодно дополнялись каплями воды на коже и исходящей от Доминика полной уверенности в собственной неотразимости. Все это вместе создало такой невероятный коктейль, что Мэтт молча пялился с минуту, а затем подошел ближе и немедленно оставил требовательный укус на плече, вынуждая нахмурившегося Доминика расцепить ноги, давая доступ ладони Мэтта, требовательно скользнувшей к паху. Не то, чтобы Доминик тогда был против, конечно — просто его отвлекали от «Инстаграма». Воспоминания вызывают внутри приятную дрожь и горячую тяжесть где-то внизу живота, и, не прекращая ворошить волосы, Мэтт бредет к своему номеру, надеясь, что ключ все же у него. У Доминика был почти час, чтобы вдоволь понежиться в горячей ванне и отойти, и когда раздается робкий стук, а затем — надо же! — пристыженное: — До-о-ом… Прости, — он уже сменил гнев на милость и был готов слушать оправдательный лепет Беллами. Открыв дверь, Доминик может лицезреть виновато сопящего Мэтта, а еще девушку с тележкой, полной подносов с сыром. Любимым, мать его, сыром Доминика, и сыра столько, что хватило бы на десяток таких, как он. Сощурившись, он смотрит на Мэтта, с удовольствием отмечая и нахмуренные брови, и нервные, беспокойные пальцы, и то, что этому придурку трудно смотреть глаза в глаза — взгляд постоянно блуждает по стенам и теряется. На лицо все признаки искреннего раскаяния. Или искусная игра, чтобы добиться от Доминика секса. Оба варианта, в принципе, его устраивают. — Ты прощен, — выгнув бровь, он пропускает девушку в номер и, ради смеха, сразу же за ней перегораживает своим телом проход. Просто хочется понаблюдать за реакцией. — Дом! — Мэтт обиженно и возмущенно вскидывается, чтобы увидеть, как играет на полных губах Доминика мстительная улыбка. — Издеваешься, да? — обиженно ворчит он, когда наконец-то входит внутрь. — Недостаточно тебе? — Следующий раз будешь думать, прежде чем что-то говорить, — Доминик благодарно кивает девушке, дает ей чаевые, и больше для него не существует ничего, кроме сыра. Хлопает дверь, и он наконец-то смотрит на Мэтта — но только после того, как отправляет в рот первый, но далеко не последний на сегодня пряный кусочек. Он валится на мягкий диван со всем удобством, поставив широкое блюдо на колени. За окном ласково светит не греющее солнце, отбиваясь яркими осколками от широченной плазмы, чтобы остаться где-то в длинном ворсе ковра, но Доминику не важно, дарует ли светило тепло. Доминика греет то, что Мэтт все еще не решается сесть ближе, и пока что отдыхает в кресле, а не лезет к голым бедрам, не особо скрытым шортами, своими холодными и чересчур наглыми лапами. — Ты ведь знаешь, что я не хотел обижать тебя! Просто, ну… Мэтт собирает все свои разбегающиеся мысли в кучку, и Доминик хмыкает, терпеливо ожидая продолжения. — Ты выглядишь шикарно — не зря, видимо, пыхтишь в зале по нескольку часов, и потому сравнение показалось мне естественным. Без пошлости! И… — Я тебя сейчас выкину из номера — и сыр не спасет. Вместе с ним вышвырну — мне не жалко будет, — Доминик, не особо вдумываясь в болтовню Мэтта, отправляет в рот еще один кусочек. Хотя нет, все-таки будет. — Тебе, кстати, тоже не мешает «попыхтеть» в зале, — он смотрит прямо в глаза приблизившемуся Беллами, на его яркие, растянутые в ухмылке губы, и облизывается. — Хм… — Мэтт прихватывает складку жирка у себя на животе, а затем вновь принимается ухмыляться. — У тебя же стоит на меня? А все остальное не так уж и важно… Они целуются — жадно и горячо, и Мэтт кусается — вновь, как и обычно — вынуждая Доминика почти растечься по дивану, прогибаясь от такого яростного напора, запустить пальцы Беллами в волосы и сжать, потому что нужно куда-то деть руки, выплеснуть эмоции, что-то сделать с этим чертовым нахалом и идиотом, который устраивает из жизни Доминика пиздец вот уже почти четверть века… — Хорошо, что не заказал какую-нибудь плесневелую гадость… А то сейчас целовался бы с грязными носками, — Мэтт отстраняется, широко, беспечно улыбаясь, в то время как его руки уже поглаживают Доминику грудь, задевая соски. — О, заткнись уже…