Ярче тысячи солнц

Наши взгляды встречаются каждый день. С самого первого из них прошли годы, но в моей памяти хранятся все. Испытующие и напуганные, насмешливые и смущенные, теплые, робкие, строгие, доверчивые, задумчивые и усталые. Ни одного — безучастного. И все — такие случайные… Я помню их. Помню и чувствую, как этот омут засасывает меня все глубже. Тело наливается невероятной тяжестью, словно обращаясь в камень — если бы только у булыжников были чувства. Небо блекнет и кажется выше и дальше, и чернота твоих зрачков сгущается надо мной, напоминая огромную хищную птицу и заблудившуюся меня из старого кошмара. Но даже опустившись на самое дно, я не допускаю ни единой мысли о том, чтобы оттолкнуться и выплыть обратно на поверхность. Разум, ускользающий от меня все дальше, шепчет, что все как-то не так: неправильно и ненормально. Я перестала слушать его много лет назад, когда впервые увидела тебя, и меняться, наверное, уже слишком поздно. Остается лишь слепая, безотчетная, безусловная вера: ты — не навредишь. А может, это просто физика, и маленькой девочке внутри меня не хватает сил сопротивляться твоему притяжению. Я так и не решила, кому и во что верить. По паспорту почти тридцать, в душе — все тот же потерявшийся ребенок из мрачного сна. Годы будто прошли мимо, и никто так и не сказал, кто я и куда мне идти. Вокруг слишком темно, чтобы найти дорогу самой. Стоит ли говорить, что мой путь освещаешь ты? Думаю, нет. Твои глаза цвета тьмы, но к исходящему от тебя свету можно, кажется, прикоснуться рукой. Хочется подойти ближе, ощутить, как он окутывает теплом и покоем растрепанные волосы, потрескавшиеся губы, заледеневшие кончики пальцев. А после — закрыть глаза, сделать еще шаг и навсегда утонуть в твоих сильных и надежных объятиях. Те грозные крылья обещали защиту — я поняла это, как всегда, с опозданием. Теперь сон изменился, и в нем птица улетает. Сожаления безжалостно и методично бьют под дых. Я нуждаюсь в ней как никогда сильно. Я так ничему и не научилась. Десять. У тебя уже есть, о ком заботиться. А я день за днем продолжаю искать твой взгляд. Я перешагиваю порог студии, репетиционной базы, трейлера, сцены, и моя Вселенная вновь и вновь замыкается на тебе. Все, кто может уйти, безвозвратно уходят. Все, что может исчезнуть, бесследно исчезает. Стирается так просто, будто ластиком по бумаге. Из мыслей, памяти, времени, сердца… Нет, только не последнее. Безжалостно опустошенное и обескровленное, оно — давным-давно у тебя в руках. Ты течешь по венам и без его холостых ударов, а значит, та рваная рана в груди теряет смысл точно так же, как и все остальное. Значение имеет только то, как близко ты ко мне и стоит ли кто-нибудь между нами. Но даже если так, даже если это — Кори, я все равно вижу только тебя и считаю разделяющее нас расстояние в световых годах, не учитывая ее присутствие. Иногда подсчеты занимают целые часы, но я не сдаюсь, только крепче сжимаю барабанные палочки, зажмуриваюсь до пляшущих огоньков в глазах, почти касаюсь сухими губами микрофона и шепчу про себя бесконечную очередь холодных цифр. Терпеливо и упрямо, словно каждая приближает меня к тебе. С трепетной нежностью, совсем как заботливая мать баюкает плачущего ребенка. Ничего не могу поделать с этой привычкой: так мне удается сохранять остатки рассудка. Ведь когда мы не вместе, ни Вселенной, ни меня не существует. Каждые семь секунд один человек в мире сходит с ума. Девять. Моей седьмой секундой стал ты четырнадцать лет назад, когда приехал с концертом в город, где я жила. Мне не больно. Не жарко. Не холодно. Не грустно. Не радостно. У меня нет синдрома Бельмондо*, или ангедонии*, или любой другой болезни тела и души. Просто ты — это все, что я чувствую. Кроме тебя, нет ничего. Даже страха перед сгущающимся в голове сумраком. Я могу не заметить, как поранилась, пока кровь не зальет нотные листы, из ослабевших пальцев не выпадет ручка, а перед глазами не замелькают мушки, предвещая скорый обморок. Приехать на гастроли в Россию в летних кедах, без куртки и шапки. Во все горло рассмеяться на похоронах, когда попросят сказать пару слов об ушедшем. Пожать плечами на «люблю» — чужое, не твое, — развернуться и молча уйти, а по дороге домой купить пачку сигарет, хотя я вообще-то не курю. Расплакаться на свадьбе старшего брата, но не от умиления или зависти, а оттого, что лондонское солнце бьет в окно церкви непривычно сильно и выжигает льдом все у меня внутри. Впервые сесть за руль вчера, а сегодня уже гнать по трассе на предельной скорости, лавируя между встречными автомобилями. И к черту полицию и всех, кто недовольно сигналит мне вслед. Кусать пальцы, губы и карандаш, когда желание поцеловать тебя становится нестерпимым, а растерзанное сердце сгорает в огне и трепыхается где-то внизу живота при виде твоих губ на щеке Кори. Не спать ни одной ночи за все время тура, потому что между мной и тобой — всего одна тонкая стенка, и мои сны не о птицах, а о тебе. Не сказать ни слова за весь отпуск, потому что расстояние в целый океан посчитать не так-то просто. Можно подумать, я веду себя так нарочно, словно капризный, упорно не желающий взрослеть подросток. А в действительности я делаю это… Потому что могу. Все, что угодно. Но только не подойти, не взять тебя за руку и не прижать ее к своим губам у всех на глазах. А это единственное, чего мне по-настоящему хочется. И ещё — видеть твою улыбку. Спустя много миллионов лет, когда жизнь Солнца подойдет к концу, из его ядра сформируется белый карлик, чья светимость будет равна трем с половиной тысячам солнечных. Восемь. Но ты улыбаешься ярче. Ты видишь не меня, но что-то далекое, загадочное и трепетно хранимое от посторонних. И все же в такие моменты — когда глаза в глаза — внутри происходит маленький Большой взрыв. Я разлетаюсь на мельчайшие частицы и тут же собираюсь и возрождаюсь вновь, с новыми силами и старой, как Земля, любовью. А после ты всегда отворачиваешься, и где-то между ребер открывается черная дыра. И я теряю себя в тебе. Мне становится хуже. С каждым днем, в котором мы — чужие. С каждым световым годом, что разделяет нас. Секунды наших жизней убегают одна за другой в разных направлениях. Теперь, когда ты смотришь в мою сторону, я не в силах даже сделать вдох. Забываю, как. А после — выбегаю в коридор, падаю на колени, хватаюсь одной рукой за стену, другой — за сдавленную обручем боли грудь и жадно, и жалко, и беспомощно хватаю ртом воздух. Не понимаю, зачем. Он безвкусный, потому что здесь нет окон. И света. И тебя. Невозможно совершить самоубийство, просто задержав дыхание. Даже преодолев безусловный рефлекс, в момент потери сознания мы перестаем себя контролировать и автоматически делаем спасительный вдох. Семь. Первым, что я прохрипела, приходя в себя, было «Джон». У Кори новый цвет волос, мои — всего лишь на тон бледнее. Потому что я всегда хуже, всегда за ней, всегда в тени. Не видная на сцене, никто по жизни, случайная гостья в твоих мыслях. Кори делает очередную татуировку, и я иду в тату-салон с ней, и указываю на первую попавшуюся на глаза картинку, и все снова происходит, как во сне. В реальности, впрочем, меня давно уже нет. Ты восхищаешься замысловатым узором на руке своей жены, а я зачем-то судорожно натягиваю свитер. Может, потому что замерзла. Или сделала страшную глупость. Или на меня ты так никогда не посмотришь. Перед самым выходом на сцену замечаю, как Кори еле заметно шевелит губами. Слова молитвы почему-то даются мне намного труднее, чем текст новой песни. Но я не сдаюсь и ночь за ночью, ломая язык, повторяю ее перед сном. Легко догадаться, о чем она, правда? Кори повезло с обменом веществ — я истязаю себя на концертах и в спортзале. На ужин пицца, но моя порция остается нетронутой. В крови больше кофеина, чем лейкоцитов, и я ухожу на пробежку. В зеркале отражается твой несмелый, встревоженный взгляд. Мое горло сжимает спазм. Сегодня я спотыкаюсь чаще, чем обычно — мешает пелена слез. Кто-то сказал: «Красота — в глазах смотрящего». Шесть. Мне не идет ее темно-красная помада. Я пишу песню. Украдкой, по ночам, переписываю строчки вновь и вновь, пытаясь добиться совершенства. Через «не могу». Так же, как всегда учил меня делать ты. Пять. Она недостойна тебя, потому что в ней поется про звезды. А ты — целое небо. «Смелая ты, Леджер… Даже чересчур», — так говорят «нормальные» — те, кто ничего не понимает. А я — отчаянная. «У тебя все в порядке?» — осторожно спрашиваешь ты, в очередной раз оплачивая за меня штраф за превышение скорости. Четыре. Ты — другой. Может, даже такой же сумасшедший. Три. Я не знаю, как это — быть — без тебя. Два. Люблю. Абсолютно. Бесконечно. Космически. Один… Ты улыбаешься мне, и я продолжаю. Дышать, жить, верить. Конечно, в тебя. Мне нравится моя татуировка и бег по вечерам в парке. Собственная песня почти готова. Несмотря ни на что, этот счет — всегда в обратном направлении. Когда-нибудь я дойду до конца. …И все изменится.