Пусть я твоего имени не знал, Но тебя я звал, днём и ночью звал. С кем-то проводил дни и вечера, А нашел тебя позавчера.
Вернувшись домой, Натаниель первым делом кинулся к мольберту. Он творил всю ночь по памяти и только к утру осознал, что не нарисовал даже половины того, что желал. Ему удалось запомнить только глаза, прозрачно-голубые с искорками, и именно их он рисовал при свете небольшого светильника, до малейшей детали, до мельчайшего блика. Но вот с рассветом первая волна вдохновения прошла, и юноша осознал, что нашёл свою музу, которую звал в мыслях каждую ночь перед пустым холстом. Звал даже когда были рядом другие девушки, может даже более красивые, но они все были… не теми. Все на два-три дня, на пару ночей, а с этой девушкой он хотел быть дольше. Возможно и навсегда. Сколько же было до этого сделано неясных, сухих набросков, сколько дней впустую потеряно до этого прекрасного рисунка… Натаниель не мог точно сказать, что дало ему возможность назвать случайную незнакомку «той самой». Но называл с уверенностью. — Где же ты была? — тихо шептал он, касаясь пальцами застывших мазков, и пытался вспомнить ещё какие-нибудь детали. Но девушка была в капюшоне, из-под которого не выбивалось ни единого волоска, да и черты лица особо не привлекали внимания. Только глаза, которые надолго закрепились в его памяти. Их свет был с ним даже во сне, словно путеводная звезда. Проспав сутки, парень твёрдо решил, что хочет встретиться с этой девушкой снова. Он, конечно, не привык звонить первым, но сейчас был готов идти против своих привычек.Сколько дней потеряно, Их вернуть нельзя, их вернуть нельзя. Падала листва, и метель мела, Где же ты была?
Абонент вне сети. Звонки через полчаса и час также не принесли никаких результатов. Появились первые неприятные мысли и Натаниель решил выйти на прогулку, чтобы отвлечься от них. И вот он шёл по парку в задумчивости, поднимая глаза только тогда, когда слышал редкие встречные шаги и мгновение смотрел на встречного. Но не было знакомых глаз, которые стали слишком близки за несколько мимолётных секунд. Ветер уже унёс прочь прекрасный лист из его пальцев, а Куртцберг всё продолжал смотреть на тучи, словно ожидая чего-то. — Кажется, опять будет дождь, — тихий голос вернул юношу с небес на землю, заставив его вздрогнуть. — Ой, я вас испугала, мистер Куртцберг? Простите. Натаниель смотрел с лёгким удивлением и не мог поверить. Перед ним стояла его муза, его вдохновение, лёгкая милая девушка. И он понял, что всё равно не смог передать на рисунке всей манящей глубины её глаз. — Мисс Борелл… — так же тихо сказал он и ему захотелось погладить её по волосам, которые на этот раз не были закрытыми и, собранные в два хвоста, рассыпались по спине солнечно-жёлтыми прядями. Неохотно нарушая тишину, он спросил, — Вы свободны сегодня вечером? И снова он встал за мольберт, замер на несколько секунд, рассматривая Аврору. За то недолгое время, что они шли к нему, случайные знакомые успели обсудить многие вопросы, найти общие увлечения и посмеяться над забавными ситуациями из прошлого. Девушка раскрылась перед художником как-то по-особенному, что только усилило симпатию. Но её лёгкость, воздушность никуда не пропали, и теперь аккуратными штрихами карандаша юноша старался передать эту невесомость. Он давно отложил кисти и, выдавив на палитру краски, рисовал пальцами. Этот способ всегда его успокаивал, потому вскоре на холсте кроме глаз появились и другие черты: лёгкие, словно в туманной дымке. Натаниель полностью погрузился в процесс и почти не смотрел на натурщицу, только поддерживал разговор. — Осторожно, ещё не высохло, — тихо предупредил он, когда работа была закончена и Аврора подошла, чтобы посмотреть. Светлые цвета плавно перетекали друг в друга, создавая лёгкий образ. Девушка была представлена в образе лесной нимфы среди деревьев, оплетённых плющом. Какой-то свет шёл от картины и она замерла, любуясь ею. Натаниель не нарушал тишины, только приобнял Аврору за плечи, прижимая к себе. Она слегка вздрогнула, подняла на него глаза. И художник потерялся в их бесконечной глубине. Кажется, пути назад не было, чувства захлестнули его с удвоенной силой. Не в состоянии перебороть себя, он ещё ближе прижал её к себе. — Да, это ты на холсте, сказочная и невесомая, — ответил на безмолвный вопрос и всё-таки позволил себе слегка коснуться губами пушистых тёмных ресниц. Она зажмурилась и продолжила молчать. — Говорят, любовь приходит вместе с весной. Встретив тебя, я понял, что это не так. Весна приходила зря все эти годы, а встретились мы осенью. Смешно, правда? — Любовь не выбирает время, когда приходить, — пожала плечами Аврора. — Не отпускай меня, пожалуйста, я немного замёрзла. А ещё ты мне краской блузку испортил, — с улыбкой заметила она, рассматривая несколько светло-зелёных пятен, и накрыла его ладони своими. Натаниель растерялся, попробовал оправдаться, убрать руки, но девушка сжала его пальцы, не разрешая этого, и открыто рассмеялась. — Да ладно тебе, ничего страшного. Знаешь, — задумчиво проговорила она, — если бы я умела рисовать, то ты был бы в моих рисунках храбрым охотником. — Это не мой образ, — покачал головой Куртцберг, — Ты ещё очень плохо знаешь меня. Но это можно исправить, — с лёгкой надеждой продолжил он, на что Аврора снова улыбнулась и ответила, что она не против продолжить случайное знакомство. Натаниель выслушал с улыбкой. Он уже был уверен, что их знакомство совсем не случайно, и судьба не просто так принесла в его жизнь свет её голубых глаз. «Где же ты была раньше, моя маленькая муза?» — думал он, перебирая испачканными в краске пальцами длинные светлые пряди. — Ты ведь нарисуешь меня снова? — тихо спросила она. Художник кивнул, смотря на звёзды в тёмном небе за окном. На часах уже девять. Они шли по ночному парку, иногда останавливаясь в пятнах света от фонарей. Маленькие лучи света бликами отражались от светлых волос, отчего казалось, что причёску Авроры окружает сияние. Она мягко прижималась к Натаниелю, не прерывая разговора. А он… просто был счастлив. Счастлив видеть её улыбку, блеск глаз, чувствовать близость. И ему хотелось верить, что эти тихие прогулки и эта близость не исчезнут ни через год, ни через десять, ни через двадцать лет.