Хочу

Они видели друг друга каждый день. Хоть Он и не до конца понимал, что такое день, но с некоторой периодичностью свет в его жилище включался, ему давали пищу, а потом спустя некоторое время свет снова выключали и можно было вылезать из укрытия. А это значит, что они точно видели друг друга каждый такой… цикл. Точнее, Он видел и совсем не понимал, видит ли его Она. Она. Такая красивая и такая похожая на него – две руки, две ноги, аккуратные рога на голове (где бы еще им быть?), широкий мягкий хвост, закручивающийся в спираль на конце. Ее волосы были светлыми, когда свет горел особенно ярко, они казались почти белыми. Он же знал, что его волосы темные, а глаза зеленые, как у матери. Мама. Сколько Он уже ее не видел? С самого момента, как его забрали, это точно, но когда это было? Как давно? Он не помнит. Он уже мало что помнит из того, что происходило до того, как Его привезли сюда и он впервые увидел Ее холодные, серые глаза. Но они всегда были так далеко – их разделяло толстое стекло и коридор. Коридор. По нему иногда ходил низкий некто, без хвоста и рогов, в глупых ботинках с острыми носами, что казалось таким странным и неправильным. А еще он смотрел. Смотрел на Него, но на Нее чаще. Это злило. Он не такой. Он не правильный и не имеет никакого права так делать. Их было много таких. Таких, как они. Мама тоже была такой. И раньше вокруг тоже все были такими, но тут Он мог увидеть только Ее и иногда двух других, что жили по бокам, в таких же жилищах за стеклом. Наверное, Он тоже находится между двух таких террариумов, а сколько их еще дальше? Он иногда думал, зачем они тут? Зачем держать их раздельно? Зачем кормить строго по расписанию? Зачем эти цифры и буквы у Него на запястье? Зачем все это? Но с другой стороны… Увидел ли он бы ее когда-нибудь? Наверное, нет. Имя. Иногда Он пытался вспомнить, как мама называла его давно в детстве. Он помнил все – ее ласковые руки, нежный голос, что угодно, но не имя. Только эти буквы и цифры – вот все, что осталось.

«A.K.10/8»

На Ее руке тоже такой-же номер, но буквы и цифры там скорее всего другие. Иногда Он видел, как Она подолгу сидит спиной к коридору и смотрит на них. Наверное, тоже вспоминает. Интересно, а как мама называла ее раньше? Наверное, тоже очень красиво, иначе и быть не может. *** «Смотрите, это очень интересный экземпляр, который достался мне очень дорого. Самка, Calcite*, очень редкая морфа, тем более у самок. Посмотрите, какие прекрасные серые глаза. Я раньше даже не мог представить что-то такое. До чего дошла генная инженерия, что дарует нам столь прекрасные вещи, которые природа никогда не смогла бы создать. А, это? Это дикая особь, представляющая ценность только с точки зрения дальнейшего разведения - Mack Snow Jungle**, самец, довольно крупный, но местами агрессивный. Все хочу попробовать скрестить его с ней, посмотреть, что получится, но боюсь, что моя девочка будет сильно стресовать от этого. Не хочу, чтобы она боялась.» *** Очередной день. Яркий свет немного напрягал глаза. Хотелось спрятаться, Он так собственно и сделал, прижав хвост к себе. Отсюда было немного видно Ее жилище, но не Ее саму. От этого становилось грустно. Вдвойне грустно было от того, что этой ночью Она не выходила из своего небольшого укрытия. Он скучал. Кажется, это чувство называется именно так. Он еще иногда немного скучал по матери и старой жизни, когда над головой было небо, когда шли дожди, когда Он не был так одинок. Когда Он засыпал и просыпался рядом с другими такими-же, когда даже плоть была вкуснее, не пахла пластиком и была теплой. Он был слишком юн, чтобы поймать для семьи добычу, поэтому почти не выходил из укрытия. Семья. Столько странных чувств вызывало внутри это слово. Будто-бы что-то дрожало в груди, вместе с тем, снаружи становилось холоднее. Он не мог сам себе это объяснить, но Он был точно уверен, что сейчас этой самой семьи у него нет. И ни у кого тут ее нет. Свет в течении дня медленно гас и ближе к темноте начиналось время кормления. Он взял когтями крупный кусок мякоти, явно ранее замороженной и обнюхал его. Почти нет запаха, только противное послевкусие чего-то ненастоящего. Ел Он обычно взобравшись на большой валун возле укрытия, откуда как раз можно было наблюдать за Ней. А Она вела себя интересно. Всегда во время кормежки Она промывала пищу в воде, которая находилась у нее возле стекла, и только потом ела. Он уже привык к тому, что Она если и замечает Его, то точно совершенно игнорирует, поэтому наблюдать можно было без опаски. Что-то вдруг произошло. Холодные синие глаза, ранее без интереса изучающие сегодняшнюю пищу, вдруг стали с интересом изучать Его лицо. Впервые за все то время Она действительно увидела Его. Увидела и улыбнулась. Ее улыбка заставила Его почувствовать себя… странно. Что-то в животе стало переворачиваться, а все тело сковало будто бы судорогой, но такой приятной. Их взгляды пересеклись. Он ошарашенно даже выронил из когтей свой сегодняшний обед. Несколько секунд показались Ему вечностью. Он и не заметил, как Его рука оказалась на холодном стекле, прямо на против Ее руки. Расстояние в целый коридор будто бы стерлось. Он видел Ее глаза прямо перед собой, чувствовал Ее дыхание на вмиг пересохших губах. Тело отреагировало на такой позыв, стало жарко, хотелось скорее почувствовать ее прямо рядом, прямо тут, прямо сейчас... Но рядом было только стекло, обжигающее своей холодностью. Он отстранился и потряс головой, а потом снова увидел Ее. Она кажется чуть не плакала от горечи и обиды, как и Он. На щеках блеснули слезы. *** Что-то случилось. Сначала все погасло, потом задрожало, зазвенело и попадало. Он еще никогда в жизни так не боялся, ведь боялся Он не за себя. Когда земля в очередной раз задрожала, по стеклу со звоном пошла трещина, расходящаяся на множество маленьких. Снова звон и все разлетелось. Барьер, столько лет преграждающий путь на волю лопнул, разлетевшись на крупные и мелкие осколки, застлавшие почти весь пол в террариуме. Стал падать потолок, точнее, обваливались панели и лампы, столько лет заменявшие пленникам небо. Одна из таких упала на Него, ударив по голове и придавив к земле. Его словно выдернули из тела, хотя он все еще чувствовал боль во всем теле. А потом темнота. Темнота. Она такая пустая и одновременно наполненная. Всем. Запахами пыли, земли и крови. Звуками сирены, звона стекла и голосами. Но не светом. Свет пришел немного позже, разрезав тьму и показав все то, что в ней скрывалось помимо боли и гула. Он постепенно пришел в себя, стал подниматься. Кровь. Под его головой была кровь. Много уже запекшейся крови, которая так же была на лице и волосах. Внутри все звенело, гудели глаза. Приложив руку к голове Он вздрогнул, почувствовав, что один его рог обломался. Его же кусок лежал не так далеко и к нему вела тонкая цепочка крови. Поднявшись на ноги, он взял свой рог и осмотрел его. Страшно и больно. Оглядевшись, Он увидел свой путь на свободу – стекло, точнее его отсутствие. Из стен торчали только острые края, преодолеть которые не составило большого труда. И вот он тут, в залитым красным светом коридоре, в котором тоже творился полный разгром. Кажется, можно было услышать торопливое цоканье когтей по полу и это немного… пугало. Еще никогда не встречаясь с себе подобными, Он не знал, как они себя поведут. Запах. Сквозь металлический яркий запах крови Он почувствовал. Почувствовал нечто, от чего все внутри снова перевернулось, совсем как тогда. Уловив направление, Он быстро побежал к источнику запаха, чувствуя еще, еще, еще и начиная сильнее нервничать. Выстланный слоем мелкой стеклянной крошки пол местами был липким или мокрым, но Он ни на секунду не замедлял бег, пока не увидел Ее. Ее. Она сидела спиной к нему, обгладывая остатки тела. Судя по ботинкам с острыми носами – это был тот человек, иногда гуляющий по этому месту раньше. Его ноги иногда дергались, когда Она с особой силой вырывала куски плоти. Он замер, остановился, глядя на Нее, на ее длинные светлые волосы, на тонкое тело с бархатистой кожей. Где-то неподалеку все еще горел белый свет, что давало в полной мере увидеть молочно-белый цвет Ее кожи с нежным фиолетовым отливом. Он видел когда-то цветы такого-же цвета, помнил их приятный запах. Сделав еще шаг, Он случайно задел горку осколков, и они издали звон, заставив Ее отвлечься. Без страха Она повернула голову, взглянув на Него. Ее лицо было измазано в крови, но от этого не стало менее прекрасным. Несколько мгновений и на тонких губах появилась улыбка. Она была рада снова увидеть Его и увидеть так близко, без преграды. Он, наверное, еще никогда не был так… счастлив, счастлив возможности прикоснуться к ней. Протянув руку, Он сделал несколько шагов и опустился к Ней. Кожа на Ее лице и шее была такой тонкой и гладкой, волосы были шелковистыми, а губы… Они были словно бы сладкими и такими нежными. Отрываться от них не хотелось, а хотелось целовать, целовать и целовать. Ее руки коснулись его груди, потом скользнули на плечи, оставляя на коже следы свежей крови. Сносило голову. Ему хотелось большего. Хотелось чувствовать весь спектр возможных ощущений, но их прервали. Голос. Сзади раздался дрожащий, но достаточно громкий голос. Резко обернувшись, Он увидел еще одного бесхвостого, держащего перед собой что-то. Что-то, чем когда-то убили Его мать, убили всю его семью. Вспыхнули другие эмоции. Ярость, ненависть, желание мести. Голос только сильнее его злил, а когда тот почти сорвался на крик, что-то оборвалось. Миг и острые когти сквозь плотную ткань впились в мягкую шею, разорвав кожу, плоть и сосуды, облив Его горячей кровью. Запах. Запах теплой настоящей плоти дурманил рассудок. Это тот самый запах. Так пахла плоть и кровь там, далеко на свободе. Сердце бешено билось, стучало в висках и в горле. Крик. Он бесил еще больше. В гневе Он накинулся на слабеющего с каждой секундой… урода, разрывая жалкое тело когтями и зубами. Брызгала кровь, в глазах темнело от ярости, которая, однако, очень быстро затухала. Она коснулась Его плеча, когда руки уже по локоть были в крови. Обернувшись, Он увидел легкое замешательство на Ее лице и поднялся на ноги, тяжело дыша. Что теперь? Куда они пойдут? Он не знал, а Она знала. Взяв Его за руку, Она улыбнулась и повела его куда-то. Куда-то в темноту, где был выход. Выход на свободу, где есть небо, где плоть не пахнет пластиком и всюду нет невидимого холодного стекла. Где есть только Они. Они и свобода. Бесконечная, неоспоримая свобода.