Прорезь в кимоно

Красные тени. Подвижное веко подведено толстой красной линией. Черные ресницы отбрасывают тени, когда Рен опускает взгляд на свою одежду, расшитую золотистыми нитками. Узор идет по коричневой ткани, извиваясь, ползуче стремясь добраться до верха, до запа́ха, до отстроченного края кимоно, прикрывающего грудь. Рен смотрит в зеркало, приглаживая мягкие волосы в цвет ниток. Освещение слегка тусклое — и глаза блестят в отражении, а ресницы, ресницы! Кажется, сейчас он самый красивый парень во всей школе… За дверью раздался шорох, в замочной скважине звякнул ключ. Масато, тихо вздохнув, зашел в комнату и повесил верхнюю одежду на вешалку. Рен задавил улыбку, поджав губы, зная, что его волосы не прикрывают кусочек оголившейся из-за приспущенного с плеч кимоно спины. Он выпрямился и продолжил смотреть на того Рена — в зазеркалье. Накрашенные глаза сверкнули виной. — И что это? Рен даже не посмотрел на него. Тихо шепнул: — С каких пор ты со мной разговариваешь? Масато замолчал и пошел на свою половину комнаты. Он был очень зол на Рена. Очень. Так гневался, что схватился за край стола, с силой сжав дерево, чтобы не выпустить невзначай эмоции и не повести себя невоспитанно. Он сжал зубы и опустил взгляд куда-то мимо колен, усиленно давя внутри самые неприятные чувства. Но черт, как он, ледяной и настоящий, может не злиться?! Иногда его сдержанности практически не хватало — чуть-чуть, и уже на грани, и уже сейчас слетишь в крики, но не быть самим собою и закрывать глаза на все происходящее он тоже не может! И зачем только Рен продолжает целовать девушек? Масато стиснул зубы. Продолжает это делать, когда у него есть парень. Послышался шорох ткани — он резко повернулся на звук. Рен уже отпрянул от зеркала и, придерживая кимоно, осторожно поднимался на ноги, видимо, опасаясь того, что ткань соскользнет до конца. Масато выдохнул сквозь зубы. Так, доклад, домашнее задание, тетрадь, вот она ручка, бежевый корпус, пластик, чистая бумага… Пиши. Не злись. Учись. Не вспоминай. А перед глазами снова встала картина, как Рен наклоняется и целует в губы фанатку, держащую в руках белый конвертик. Взгляд тогда от злости заметался, примечая детали, лишь бы на действо само не смотреть, но все равно Масато вновь и вновь в эти длинные секунды возвращался к зацелованным пухлым губам девушки и к руке Рена, лежащей на ее белой шейке. Масато сильнее сжал ручку и провел пальцами по своей шее, скользя вверх к подбородку. Рен. Рен… Рен! РЕН. Масато бросил ручку куда-то в сторону, поднялся со стула и развернулся, зло смотря на Рена. Тот стоял у окна и обернулся на звук. Молчат. Оба молчат. Рен перевел взгляд на дверь и сделал шаг по направлению к ней. Сосед его в эту же секунду сорвался с места и схватил его за руку. — Куда это ты собрался? — К милым козочкам, позволю им увидеть меня в новом образе, — Рен подмигнул, но взгляд был нечитаем. Масато сейчас и не был способен на распознавание скрытых замыслов Рена, ревность вообще отключила его разумное начало. — На колени, Рен. Названный вздрогнул, переспросив: — Что ты… — На колени, Джингунджи Рен! — Масато вскинулся и стал давить на его плечи, побуждая опуститься вниз. Рен от шока не стал сильно сопротивляться и опустился на пол. Он задрал голову, смотря снизу вверх на Масато. Ткань съехала с правого плеча, коричневый перепутался, перемешался, собрался в одну кучу с золотистым, загорелая кожа под кимоно совсем оголилась. Масато бросило в жар; сейчас кожа Рена казалась такой бархатной и горячей. Ему на расстоянии передалось это тепло. Он сглотнул и опустился на колени перед Реном. Рен даже не заметил, как его и так несильно запахнутое кимоно разошлось даже внизу, оголяя ноги. Острые коленки выбились из-под дорогой ткани. Масато сосредоточил свое внимание именно на них, оглаживая и лаская взглядом. Рука потянулась вперед, отодвигая расписанную нитками одежду — и к чему он даже сейчас смотрит на такие незначительные вещи? — и пробираясь дальше, ложась на теплое бедро. Нет, горячее. Обжигающее. Провел большим пальцем по тазовой косточке. Рен охнул и неверяще, пытливо уставился на того, про кого сейчас он мог с точностью сказать — в тихом омуте черти водятся. Масато не смог заставить себя отвести взгляд от ног; он положил вторую руку на коленку, поглаживая подушечками пальцев чашечку. У Рена перед глазами потемнело от осознания того, кто все это с ним делает — чьи руки на себе и где именно на себе он их ощущает. Он закусил губу, чтобы не застонать, чтобы не сдаться так рано — ведь они в ссоре? — но воображение успело подкинуть много чего. Ноги сами собой поджались, прячась под распластанное кимоно, а руки не выдержали, и он рухнул на локти. Искусственного освещения совсем не стало; из окна проникал лунный свет, белый-белый. Рен не попадал под него, но слабый отсвет доходил до его тела. Цвет кимоно стало не разобрать — теперь он был уже не коричневым, не темным, а каким-то неповторимым для глаз Масато. Золотистая нить будто сдвинулась с места, уползла к ногам… Даже при отсутствии яркого освещения Масато казалось, что он может разглядеть каждую черту Рена, и его челку, спадающую неловко и распутно на лицо, и его остро очерченный подбородок, и его проколы в ушах… — Почему ты снял серьги? — прошептал Масато. — Серьги опошляют кимоно, — таким же еле слышным шепотом ему послышался ответ. Масато подумал, что Рену сейчас точно не стоит себя видеть, потому что настолько эротично нельзя выглядеть даже ему. — Рен, — он протянул пальцы к его губам. Рен по его настойчивому взгляду все понял, и взял их в рот, аккуратно проводя языком по фалангам. Он опустил глаза, а после и вовсе их закрыл. В этот же момент Масато вытащил пальцы изо рта Рена и провел мокрыми подушечками по накрашенным векам, размазывая красные тени. Рен испуганно выдохнул. Ему все слышалось от Масато: «Рен, Рен…». Масато не стал распахивать кимоно до конца, он лишь пробежался все еще мокрыми и уже испачканными красным пальцами по внутренней стороне бедра Рена и поднялся, отойдя к их тайнику — в нижней полке комода. Они с Реном не были искушенными в сексе людьми, кто бы какие сплетни ни распускал про самого главного ловеласа группы. Они пользовались только смазкой и презервативами. Их и взял Масато. Он не ощущал неуверенности, каждое его движение было быстрым, скупым, будто он берег силы для дальнейшего, чтобы отдаться полностью. — Рен, — позвал Масато и опустился к его сведенным ногам, поглаживая лодыжки. — Давай, Рен, — с нажимом развел его колени в сторону. Рен приоткрыл рот, ничего не сказав, еле сдерживая лезущий стыдливый румянец. Он настолько вжился в свой изначально невинный образ, что сейчас боялся сказать что-то пошлое, вздохнуть как-то неприлично. И ему отлично было видно лицо напротив, белое, как полотно, и эту черную кляксу-родинку под правым глазом, и этот нежный-нежный взгляд, строгий, но такой родной, смягчившийся, когда Масато взглянул на Рена. Он не мог ему отказать — да и не было в этом никакой нужды. Он расслабился, устойчиво оперся на локти и шире развел ноги. Он не знал этого, но Масато видел, как распущенные волосы коснулись пола, как напряглись руки, как дернулось адамово яблоко, как в эту же минуту ключицы, казалось, проступили еще сильнее. Но Масато не чувствовал в себе страсти и дикого желания поскорее начать, он просто полностью был поглощен одной мыслью. Насколько. Рен. Красив. Он выдавил на пальцы большое количество согревающей смазки. Они вмиг вспыхнули, будто бы он уже был внутри, а когда он коснулся входа Рена, ему почудилось, что все уже началось. У Рена сердце в ушах стучало при взгляде на склонившегося над ним Масато. Эмоции заходились и кружились, глаза вмиг намокли, потому что он не верил, что у них есть этот момент. Не верил. Но ждал, что Масато заставит его поверить. Масато вставил палец по фалангу, массируя чувствительную кожу. Смазал пальцы еще больше, вставляя до конца и готовя к проникновению. Рен запрокинул голову, жмурясь от лезущего в глаза лунного света, который, почему-то, именно сейчас решил к нему пристать и лишить одного органа чувств. Все остальные — обострились. Из-за затекшей шеи было неудобно, но то, что Масато вытворял с ним пальцами, давило еще сильнее, и он просто не знал, не знал, куда деться — то ли убежать от этого всего, то ли просто упасть на пол поломанной куклой, потому что столько неудобных ощущений и приятных прикосновений, распаляющих, кидающих в жар, в холод, за пределы этой комнаты ощущений и столько же — ужасных прикосновений, будто кожа сейчас слезет, кимоно сползет, Масато уйдет, а потом вмиг откроется форточка и охладит и застудит самой настоящей зимой… Масато — громко для этой тишины: — Ляг на пол, расслабься, вот так. Закинь мне ноги на талию. Давай, тебе будет так удобнее, Рен. Осторожнее, пожалуйста, — все увещевал и успокаивал. Рен расположился удобнее и схватился задрожавшими руками за полы кимоно, запахивая его, чтобы оно совсем не спало с него. Он не пропустил момент, мгновенно впился ногтями в ткань, когда Масато вошел в него. Он сделал это только головкой, но Рену казалось, что всё — дальше он не выдержит. Масато легко скользнул дальше с громким хлюпом; внутри Рена было влажно от смазки и предэкулята. Рен вздрогнул и слепо потянулся руками вперед, ища Масато, и тот ответил ему, поцеловав кончики пальцев. — Я и не знал, что ты можешь быть таким эротичным, Масато, — собрав все силы, что у него были, ухмыльнулся Рен с пола. Он произнес это своим обычным игривым и соблазняющим тоном. А сейчас он это сделал, как будто назло, но как теперь он выдержит всё остальное, потратив всего себя на эту подколку? Масато скользнул рукой по обжигающему бедру Рена, вверх по талии, подчиняюще широко и трогательно нежно обвел ладонью плечо. — Сегодня будет так. Рен смирился с тем, что после этого от него ничего не останется. Масато начал двигаться, оставив одну руку на талии у Рена. Рен весь поджался, мешая ему, но после метнул взгляд на его приоткрытые губы, из которых вырывалось горячее дыхание, которое плавило Рена даже на расстоянии. Он рывком поднялся и обвил руки вокруг его шеи, звонко целуя в губы. Он ожидал главенства в поцелуе от Масато, но тот просто последовал за ним, доверяя ему в этом; он ритмично и в то же время размеренно входил и выходил, делая проникновение еще более глубоким. Рен оторвался от Масато с громким чмоком, чтобы вдохнуть побольше воздуха, но именно в этот момент его прошило удовольствием до подогнувшихся пальцев ног. Масато опустился вместе с ним на пол и поцеловал в щеку, следя за выражением лица. Рен прикрыл рот тыльной стороной ладони и скосил взгляд на белое плечо Масато, которое было у него перед глазами. В темноте и в это же время при свете все чудилось с подтекстом, было странно и двояко, и перед ним сейчас было не плечо, а выкрашенная побелкой стена, которая намного выше и прочнее, чем он сам. — Заканчивай уже со своей любвеобильностью, — шепнули прямо на ухо. И все мысли о девушках, о флирте, об игривости выветрились — и не вернулись. Это часть его, но она же может продолжать быть с ним и без громкого выставления на показ перед любимым человеком? Масато оторвался от Рена и оперся на ладони по обе стороны от него, скользя членом по стенкам, входя под нужным углом, касаясь той самой точки. Со лба скатилась капелька пота, и он мотнул головой, смахивая ее. Перед ним — Рен, перед ним — коричневое кимоно, перед ним — золотистая нить, перед ним — красные губы, перед ним — размазанные его стараниями тени, перед ним — его будущая песня. Рен еле слышно вздохнул и повернул голову, покусывая губы. Он скрывает стоны? Не хочет быть шумным? Чтобы быть таким же сдержанным, как Масато, в одной с ним тишине? Масато видел, что так и есть. Он дернулся, вошел глубоко-глубоко, одновременно с этим погладив Рена по щеке, и в ответ получил изумленный взгляд, а после — широко распахнутые глаза и глубокий стон. Масато не захотел оставаться один в этой спокойной тишине — и неспокойно простонал вслед за ним, кончив в Рена. Он вышел из Рена, поднял взгляд на залившую окно луну и так же быстро перевел его на восстанавливающего дыхание Рена. Сам судорожно вздохнул и помог ему сесть, придерживая за поясницу. — Я тебе этого еще не говорил, но ты самый красивый. Ты должен это знать. Рен горделиво улыбнулся и вскинул голову: — Я и так это знаю. В дверь заломились, тишина окончательно сошла на нет, потому что жизнь продолжилась. Этот час был застывшим мгновением, но для них вовсе не проблема — повторить.