teach me

Минхо — любитель. Крепкой выпивки, интересных разговоров, приятных компаний. У Минхо много знакомых, с которыми он проводит время, однако компания, с которой он проводит всё своё время — только одна. Как и всегда, он расслабленно откидывается на спинку дивана, в его руках — стакан чего-то крепкого. Минхо по вкусу делает ставку вслух, что это джин — Чан щелкает пальцами с довольной усмешкой; бинго. Бан редко обращает внимание на кого-либо вокруг себя, но тут грех не подтвердить чужую правоту — кажется своеобразным лидером этого места. Джисон в углу комнаты сидит на коленях Чанбина — тот его придерживает за талию, чтобы не упал, дурак эдакий, а сам чуть ли не залпом допивает очередную бутылку пива. Джисон по-детски лезет целоваться. На другом краю дивана сидит Хёнджин — к нему с одного бока приваливается Сынмин и сопит умилительно. Ким не перебрал, но просто отрубился от усталости и даже музыка не мешает ему дремать. С другой стороны от Хёнджина, развалившись, сидит болтливый Уджин — болтает громко, пытается перекричать шумную музыку и что-то объяснить Хёнджину. Тот с улыбкой кивает и мягко гладит пальцами по волосам Сынмина. Минхо вскользь думает о том, что Хёнджин красивый. И с ним бы он не прочь, конечно. Что-то интересное поделать, например. Ли тихо выдыхает и переводит взгляд к окну — единственная тёмная занавеска длиной почти в пол и больше похожа на старый пододеяльник, нежели. Там за окном расцветает ночь выходного дня; дня, который Минхо снова проебал. На полу под подоконником сидит Чан — растянутая серая толстовка, спортивки, нелепая повязка на лбу, чтобы поднять выше мешающуюся светлую чёлку. Болтает, кажется, на английском с Феликсом — тот ещё персонаж. Минхо подучил бы его корейскому, если бы сам Феликс так не лип к Бану; руки на бёдра и голову на плечо, да придвинуться поближе — так уютнее, хён. В комнату заходит Чонин. Морщится на громкую музыку, садится за стол напротив Минхо на свободный стул — стопка соджу опрокидывается молниеносно. Минхо недовольно качает головой и, если честно, хочет через всю комнату прокричать, что Чан — безответственный родитель; у него вон несовершеннолетнее дитя выпивает. Сам же Чан поднимается с пола и тянет Феликса за собой; из его кармана торчит пачка сигарет. Феликс пальцами играется с зелёной зажигалкой и идёт следом. На балкон в соседнюю комнату, чтобы сделать глоток свежего ночного воздуха и, возможно, получить порцию ненасытных поцелуев. Чонин смотрит взглядом лиса на Минхо; что-то высматривает в чужом силуэте, кривит губы в усмешке, натыкаясь на непозволительный вырез свитшота — да что тебе-то, мелкий, я для себя одеваюсь, а не для людей. Ян демонстративно наливает в свою рюмку ещё соджу под чужим не менее внимательным взглядом — рывком к губам и глотает, от чего кадык резво скачет вверх-вниз; рюмка звучно ударяется о стол. Минхо в ответ делает два глотка из своего стакана — разбавленный джин остаётся почти на дне. Потом Ли грустно смотрит на свою бутылку на другом конце стола — там чуть меньше половины, а сам ведь уже пьян от бесконечного градуса вверх-вниз. Минхо задумывается о том, сколько раз он тут уже был. Перестаёт наблюдать за Чонином, переводит взгляд на Хёнджина со своими своего рода братьями — Уджин, как самый старший, предлагает Сынмина перенести хотя бы в соседнюю комнату. Они перемещаются с дивана, но в результате садятся на свободные стулья вокруг стола — Сынмина нещадно будят; на щеке — след от пуговички с рукава рубашки. Хёнджин смеётся заразительно даже сквозь музыку и мягко прижимается губами к чужой щеке. Уджин скептически прищуривается. Минхо пропускает момент, когда Чонин пересаживается к нему на освободившийся диван — забирается с ногами, усаживается удобно и ещё одну рюмку заполняет алкоголем. Все действия младшего так и кричат о показушности, но Минхо больше предпочитает слушать музыку. Ли следит за чужими тонкими пальцами, задумывается о чём-то своём только на пару секунд, пока Ян снова действует по отработанной схеме — губы к краю рюмки, кадык вверх-вниз, звон стекла о деревянную поверхность. Чонин мотает головой и морщится от резкого вкуса. — Хён. Минхо не сразу понимает, что зовут именно его. Запоздало переводит взгляд на Чонина — полумрак; жалкий светильник на стене дребезжит и мигает, потому что большую люстру включить никто не хотел. Один трек заканчивается и начинается следующий. Чонин склоняет голову вбок и снова изучает взглядом Минхо. Старший же упирает палец в собственную грудь — ты мне? — Ты мне? Вместо ответа Чонин пересаживается ближе, опуская ладонь на бедро Минхо. Тот теряется только на пару мгновений, а потом делает вид, что ничего не заметил — тянется через весь стол за бутылкой и к себе её ближе; откручивает крышку, наливает алкоголь в стакан. Всё как ни в чем не бывало. Бодяжит себе снова коктейль, хотя на деле терпеть их не может. Лучший коктейль на сегодня — джин-тоник под внимательным взглядом явно возбуждённого Ян Чонина. — Хён. Минхо-хён. Минхо откидывается на спинку дивана, закидывая ногу на ногу; взгляд вызывающе-резкий — я тебя слушаю, продолжай. Делает неспешный глоток из стакана — новая порция оказывается крепче предыдущей, да и чёрт с ней, ведь Чонин двигается ещё ближе и сжимает пальцы на чужом бедре. Подаётся к лицу Минхо так бессовестно близко и смотрит хитро до пиздеца. — Научи меня целоваться, хён. Ян кончиком языка скользит по собственным губам в ожидании ответа, кусает нижнюю. Минхо искренне делает вид, что ему послышалось и вообще это всё его ну никак не касается, но когда младший едва ощутимо ведёт рукой вверх по бедру, то напрягает мышцы и зажимает руку Чонина во избежание сложных ситуаций. Усмехается, натягивая маску лишь мимолётной заинтересованности. — А что мне за это будет? Волнения нет, но Минхо прячет половину лица за гранёным стаканом, делая очередной глоток своей бодяги; тепло разливается по горлу и в груди, а голова уже на девяносто процентов мутная. Чонину сложно думается в течение одного припева песни — он покачивает головой в такт мелодии почти неосознанно, а потом продолжает напирать. — Ну, тебе будет просто приятно? И ладонью по бедру снова, настырный маленький лисёныш. Минхо жмёт плечами и думает, взвешивает все за и против, гуляет взглядом по комнате, натыкаясь на самый тёмный угол: там Джисон резко двигает рукой в штанах Чанбина и тычется губами в его шею. У Чанбина же глаза прикрыты и он кусает губы — музыка глушит рваное рычание. Джисон улыбается — Минхо в этом уверен — а потом пересаживается удобнее и лицом к лицу, чтобы губами — в губы. Чонин прослеживает за чужим взглядом в угол — смотрит на старших хёнов и ухмыляется так по-сучьи, что даже если Минхо постарается, то всё равно не сможет его в этом переплюнуть. Хёнджин, Сынмин и Уджин, сидящие напротив, настолько увлечены своими разговорами, что не видят ничего вокруг себя, да им и вряд ли нужно. — Вот так, как Джисон-хён целует Чанбин-хёна, — Чонин добавляет уже около уха старшего; почти касается хряща губами зачем-то. Будь Минхо чувствительнее — взвыл бы, но. Вместо этого почти залпом допивает свою бодягу, звучно ставит стакан на стол и шумно сглатывает; один рваный глоток воздуха, и в следующее мгновение Минхо валит Чонина на спину, прижимая к дивану. Глаза в глаза на несколько секунд — Чонин искренне растерян от чужой резкости, а потому часто моргает. — Сосредоточься и запоминай. Низко, возбуждающе, так, что голос почти теряется за битами новой мелодии. Чонин только успевает открыть рот, чтобы ответить что-то, как Минхо — в его губы своими без всяких нежностей и целует настойчиво; цепляет чониновскую нижнюю — искусанную. Ян же хватается обеими руками за шею старшего; он уже и забыл, что несколько песен назад пытался властно сжать чужое бедро, подчинить, заставить. Теперь же сам расслабляется и следует за чужими движениями; копирует — пытается. Хёнджин только на секундочку приподнимается со своего места, чтобы взглянуть, куда свалились его друзья — прерывает разговор ради этого, а потом возвращается на своё место, опираясь локтем о стол; наливает Сынмину и Уджину что-то алкогольное по стаканам — и себе не забыть. Не новым такое поведение друзей для него становится в тот раз, когда Чан впервые уводит Феликса на балкон — музыка тогда была совсем тихая и был слышен каждый низкий стон, каждое Крис, ты ненормальный, они услышат, разбавленное рваным дыханием. Тогда и Джисон дал волю своим рукам, и Чанбин дал волю — своему языку. Хёнджин же с Сынмином никогда не выносили свои отношения на люди, до тех пор, пока Уджин однажды в наглую не надавил на пах Хёнджина под столом. Чонин с Минхо — вечно одиночки — сейчас теряются друг в друге на несколько минут точно. Чонин прикрывает глаза, сосредотачивается всеми силами. Минхо тихо усмехается в поцелуй, когда чувствует старания младшего; коленом меж чониновских ног, чтобы чуть приподняться и ощущать себя удобнее. А потом отстраняется мягко. — Быстро учишься. Наверное, этого будет достаточно, — Минхо ведёт кончиком языка по своим влажным губам — отчётливо привкус чониновой слюны и алкоголя. Тянется рукой к своему стакану, но совершенно забывает, что он пуст. Ли смотрит на Хёнджина поверх бутылки и кивает едва заметно — Хёнджин тут же подхватывается, чтобы сделать ему напиток. Минхо же смотрит на Чонина под собой — взгляд размытый, расфокусированный, но вполне реально выцепить тот факт, что у младшего футболка задралась и смялась; соблазнительно виднеется полоска кожи. Чонин, видимо, и не думает ткань одёргивать — улыбается, от чего брекеты совсем немного видны в полумраке комнаты — такой ребёнок ещё, а уже творит такие вещи. — А с языком? Минхо тихо стонет и возвращается к губам младшего почти сразу же. Настойчиво их размыкает кончиком языка — Чонин податлив в каждом движении; сам тянется, чтобы попробовать. Неумело ведёт языком по языку Минхо, что заставляет старшего как минимум ухмыльнуться — настырный попался ему малец. Руками за шею цепко, длинными пальцами под ворот свитшота и по тёплой коже ногтями несильно. Ян Чонин — довольная маленькая лисичка. Минхо отстраняется совсем немного, приподнимается, чтобы самым кончиком языка провести по чониновому, дразнит. Чонин тянется в ответ и на контрастах прижимает Минхо к себе так, словно делает это уже не в первый раз. Языками сталкиваются вновь; Минхо языком скользит глубже, коленом — выше, до тихого стона Чонина. Тот набатом звучит в ушах за низкими битами музыки. Чонин красиво выгибается в чужих руках. — Совсем бесстыжий, — у Минхо губы покрасневшие. — Это уже переходит грань. Чонин улыбается всё так же хитро, сгибает колено и упирается им в чужой пах — никакого стыда и вправду. Минхо закусывает нижнюю губу — хочет, чтобы на лице было минимум эмоций, но на деле — жмурится немного, потому что, чёрт его дери, приятно. Чонин доволен, для него это оказывается своеобразной маленькой местью. Он берёт одну руку Минхо и перекладывает на свою щёку; тычется в неё носом, словно маленький слепой щенок, а затем чуть изворачивается и мягко хватает за пальцы губами. Минхо бы застонал, если бы не был так сосредоточен на ощущениях. Чонин как следует обхватывает губами чужие пальцы и вбирает — костяшки касаются губ, глаза прикрыты. По пальцам будто стекает стон наслаждения и Минхо это чувствует, как и проворный язык по подушечкам; будто подбрасывает. Чонин приоткрывает рот, чтобы Минхо всё было видно — и выпускает. Тонкая ниточка слюны тянется ровно до тех пор, пока Минхо не хватает Яна за челюсть — крепко фиксирует, не давая младшему издеваться над собой больше, чем положено. И сразу в новый поцелуй. Чонин отвечает уже увереннее, ёрзает под старшим, пытаясь сдвинуться не то выше, не то ниже; пахом всё ещё касается чужого колена и не знает, куда от этого деться. У Чонина щека и линия челюсти влажные от собственной слюны — Минхо ослабляет хватку и этой же рукой ведёт вниз вдоль тела младшего. Медленно расстёгивает пуговку чужих светлых джинсов, и, не дёргая молнию, запускает руку под плотную ткань и бельё, обхватывая член младшего в ладонь. Стон Чонина оказывается лишь немногим громче музыки. — Эй, правила не нарушать, — Ян разрывает поцелуй и запрокидывает голову чуть назад; там Чан вверх ногами в дверном проёме, смотрит точно на них двоих, а у самого — оголённый торс, красноватые отметины на коже, а из одежды только спортивки, да дебильная повязка в волосах. Минхо демонстративно утыкается губами в кадык Чонина, прежде чем поднять взгляд на Чана. — Всё соблюдено, не пизди, просто песни переключались, — Минхо перекрикивает новую мелодию с наездом-претензией в голосе, пока сам сжимает пальцами член Чонина под собой. Бан только жмёт плечами и кивает в сторону музыкального центра — не дай бог громче него будете — выселю к хренам. У самого уже губы искусаны; Феликс в его растянутой серой толстовке сначала виснет на его плечах, а потом бессовестно тянет обратно в другую комнату, чтобы продолжить с того момента, где остановились. Чонин виновато смотрит на Минхо, на что тот ему лишь одними губами — глаза закрой. Чонин слушается и держит голову всё ещё запрокинутой. Минхо оставляет отметину рядом с кадыком — больно. Чонин морщится. Из комнаты исчезают Чанбин с Джисоном — один чёрт знает, куда и зачем их могло унести; комнаты всего две, в одной из них всегда — Чан и Феликс; возможно и на балконе. Во второй они всегда все вместе — вот здесь, где небольшой стол с выпивкой и минимальным количеством закуски. Чем богаты — тем и рады. Болтливая троица не умолкает: музыку удаётся перекричать лишь Уджину — разговоры громче музыки не запрещены. Только стоны. Минхо двигает рукой по чониновскому члену медленно и осторожно. Младший ёрзает — неудобно, джинсы не до конца спущены, а оттого впиваются в кожу. Минхо коротко ухмыляется и давит в себе желание опуститься и отсосать — точно не в этот раз, даже если Чонин хорошо попросит. Только дрочит нарочно медленно и оставляет редкие поцелуи-метки. Минхо даже не берёт в расчёт то, что это может повториться, но инстинкты требуют пометить территорию прямо сейчас. Ян не открывает глаз и стонет тише; на ощупь упирается рукой куда-то в диван и сжимает пальцы. Минхо смотрит на это лишь мельком, а потом. Тянет аккуратную руку к своим губам и мягко целует указательный палец. — Чонинни, можешь смотреть. Ли обхватывает тонкие пальцы губами, как и Чонин раньше. Чонин же, едва раскрыв глаза, нетерпеливо стонет от открывшейся картины; точно так же касается подушечками пальцев языка Минхо, а потом двигает несколько раз рукой — Минхо инстинктивно втягивает щёки, а затем выпускает пальцы, напоследок лизнув. Чонина ломает от этого и возбуждает до боли. Он двигает бёдрами настойчиво — Минхо ускоряет темп с довольной усмешкой и губами мягко касается чониновой шеи. Ян кончает с тихим стоном — сдерживается, как может; пачкает руку старшего и свои, благо светлые, джинсы. Минхо бормочет тихо, что младший быстр; усмехается ещё — щёки Чонина розовеют не только от прилива приятных ощущений. Он жмурится, пока Минхо приподнимается и тянется за салфеткой со стола, сглатывает глухо, свободной рукой накрывая собственные глаза — слишком расслабляюще прямо сейчас. Музыка долбит по ушам — Чонину стыдно и немного сонливо. Минхо легко хлопает ладонью по чужому бедру, размазывая остатки семени младшего по плотной ткани. Минхо не говорит больше ни слова Чонину — садится удобнее и берёт вновь наполненный стакан с алкоголем. Жадный глоток — кадык вверх-вниз — и облизывает пересохшие губы. И вновь тепло по телу, даже жарко становится. Минхо предпочитает не распаляться на думы о том, от чего конкретно. Чонин приподнимается, поправляет примявшиеся на затылке волосы. Когда сталкивается взглядом с Хёнджином, то ловит ещё одну бесстыжую ухмылку. Минхо перемигивается с Уджином. Ян вновь кладёт ладонь на бедро старшего, но уже для опоры; промахивается чуток и неосторожно попадает по паху. Минхо кусает губы, заглушая стон, смотрит на младшего — собственное возбуждение никуда не делось. Чонин в своей привычной бесстыдной манере ухмыляется. — Может, заодно научишь меня и правильно отсасывать, хён?