Бывают такие моменты, когда боль до того сильна, что невозможно дышать. Одиночество в Сети
***
Мейсону больно дышать. Грудь как будто придавило большим валуном, а на шее повязали удавку. Мейсону просто больно.. Как долго это продолжается? Как долго он терпит эту удушающую боль и тех противных бабочек, разъедающих его изнутри. Сколько? Месяц, два, а может и вовсе годы? Кто бы ему сказал. Сам не помнит, боль выбила последние крупицы счастливых воспоминаний. Въелась, прижилась и стала «родной». Однако, сколько бы он не старался забыть о ней, не выходило. К боли можно привыкнуть, но нельзя перестать чувствовать, а потому и невозможно забыть. Каждый день корчиться в кровати в немом крике о помощи и вновь просыпаться на больничной койке с мерно пикающими приборами осточертело. Казалось, что это очередное его видение, в котором всё хорошо. Нет боли и он живёт нормальной жизнью. Вот только металлический привкус на языке говорил о реальности всего происходящего и кружащая вокруг него синяя бабочка, тоже. А возвращаться в реальность было неприятно. В этой больнице он был уже, как родной. Всех врачей он знал по именам, а для каждой старушки-медсестры был чуть ли не дороже внука. Очередная реабилитация была бесполезной. В его случае, простая иллюзия помощи, чтобы успокоить родных. Все об этом знают, но ничего не говорят, лишь грустно склоняя головы. Очередной школьный день встречает смехом и криками детей. Все веселятся и их настрой передаётся остальным, как электричество в воде, с невероятной скоростью. Те дети, что помладше, весело бегают по двору, хвастаясь друг другу новыми игрушками, в то время как большая часть старшеклассников столпилась около тебя. Ты всегда был в центре любого события и обращал на себя взгляды каждого, очаровывая того безвозвратно. Я такой же, как они, потерян в лабиринте в честь твоего имени, и не могу найти выход. Повёлся на красивые глаза и очаровательно-лукавую улыбку. Опустив взгляд с блондинистой головы на тротуар, Пайнс тяжело выдохнул. К горлу подкрадывалась горечь тошноты, а потому шатен, ускорив шаг, направился в здание школы, не замечая обращенный в его сторону взгляд лисьих глаз. Зловонная слюна стекала с нижней губы, чуть окрашенная в алый, а сам шатен, опустившись на холодный кафель, опёрся о закрытую на защёлку дверь затылком. Голова кружилась, а горло пекло от извергнувшейся только что из него массы. Желудок как будто изрезали лезвием. Было больно согнуться, сделать хоть малейшее движение. Когда звонок на перемену прозвучал, и море учеников повыползало из классов, шатен выполз еле живой из туалета и, сполоснув рот, направился к классу. На вопрос учителя о том, где он был, ответил коротким «в туалете», после чего взгляд преподавателя смягчился. И что в его ответе такого? Сев за парту он откинулся на спинку стула, однако пробыть в тишине ему долго не дали. – Пайнс, у тебя тут, что-то красное, – парень, с окрашенными в зелёный волосами, показал на себе в место у краешка губ. Пайнс повторил за ним этот жест и почувствовал, что-то холодное на пальцах. Кровь. Ха, так вот, что добавило веса его ответу. – Спасибо..***
Мейсон не считал себя красивым. Худощавое тело, бледная кожа, из-за намерено редких встреч с солнцем, сухие, как солома, волосы в вечном беспорядке. Это было первое о чём он подумал встретив в коридоре парня с взъерошенными отливающими золотом волосами в компании красивой девушки. Даже в голове у него не выходило поставить себя на её место. Слишком огромна была разница, как небо и земля. Опустив голову в пол, он быстро прошёл мимо, ловя на себя внимательный взгляд. Однако, развернувшись, он увидел как парень уходит с девушкой в параллельную сторону. Наверное ему показалось. Сердце неприятно кольнуло.***
Приступ на уроке, одна из ужаснейших вещей, что с ним приключались. Задыхаясь от непрекращающегося кашля, закрывая рот, чтобы алые капли не окрасили белые листы, Пайнс, кое-как поднял руку и отпросился в туалет. Получив положительный ответ, он быстро вскочил с насиженного места и выбежал из кабинета, сопровождаемый удивлёнными одноклассниками и обеспокоенным взглядом старого преподавателя. В туалете он не задумываясь склонился над унитазом, после чего его желудок отверг всю принятую им пищу за последние несколько часов, смешанную с кровью. Вдохнуть не получалось, и сердце стучало, как бешеное. Звука от открывшейся двери он не услышал, так звенело в ушах, только почувствовал аккуратные прикосновения к спине, нежные поглаживания и тихий, обеспокоенный шёпот. Его подхватили на руки и быстро унесли в, как он понял по такому знакомому запаху медикаментов, мед блок. Никого там, естественно, не оказалось. Рабочий день мед брата уже давно подошёл к концу. Его переложили на койку, а после темнота и оглушающая тишина. Проснулся он в больнице, вновь разбуженный пиканьем приборов и болью в правой руке, на которой виднелся катетер. Палата была пустая, а от постиранных перин пахло лавандой, и тихое чириканье за окном успокаивало. И на какой-то момент чувство боли прошло, разливая по телу долгожданную лёгкость. Позже пришёл врач, приветливо улыбнулся, поприветствовав Пайнса, и погладил того по лохматой макушке. Они поболтали. Старик, преклонных лет, меж делом спрашивал о его самочувствии, не болит ли чего-то. И, получив на всё отрицательные ответы, грустно улыбнулся и, вновь потрепав волосы шатена, вышел из палаты. – Вряд-ли долго потянет. Максимум месяца два, если не меньше.. От его слов низкая женщина немного завалилась назад, но была вовремя словлена сильными руками мужа. На её глаза накатывали крупные слёзы. Стоящий за ней мужчина лишь утешительно гладил ту по спине, скрывая собственные мокрые щёки, в её густых волосах. А сам Пайнс, виновник их горя, сидел на мягкой перине и ласково смотрел в окно.***
Школьные будни, дом, дополнительные, количество которых у него внезапно уменьшилось. Такой распорядок дня оставался для него неизменным на протяжении многих лет, до сегодняшнего дня. Преподаватель по английскому заболел и заменить его было некому, а потому всех отпустили пораньше, запустив тем самым шквал радостных криков. Проходя по недавно опустевшему коридору Пайнс остановился у одного из кабинетов, из которого доносились подозрительно непристойные звуки. Приоткрыв дверь, шатен увидел то, чего хотел увидеть бы в последнюю очередь. Сайфер. Его любимый Билл чёртов-мать-его Сайфер, склонившийся над лежащей на столе девушкой в поцелуе. Та тихо стонала, пока нижняя часть парня в равномерном ритме вбивалась в её податливое тело, просящее ещё и ещё. Пайнс, увидев это, застыл с широко открытыми глазами, которые теперь хотелось выколоть, вырезать этот фрагмент из памяти и жить также, как прежде. Когда Пайнс хотел было уйти, дверь, как назло, скрипнула, обратив внимание блондина на него. Их взгляды встретились и в миг прояснившийся взгляд Сайфера наполнился паникой. Шатен тем временем медленно отступал назад, намеренно делая вид, будто ничего не увидел. – Билл, что случилось? – сладко протянула лежащая на столу шатенка, притянув блондина ногами ближе к себе. Сайфер от этого движения опешил и Пайнс, воспользовавшись его заминкой, сбежал. – Мейсон! – крикнул ему вдогонку блондин, застегивая ремень джинсы, однако тот, кому это было адресовано уже убежал и не слышал его, а в пустом коридоре меж тем раздавалось только тихое эхо. – Чёрт!! Сердце болело и ныло, заливаясь горьким слезами, да и не только сердце. Дыханье прервалось, бежать стало невозможно от дерущей боли в горле. Он яростно глотал слёзы, текущие по бледным щекам и выл. На улице всё равно никого больше не было, почему бы не дать волю чувствам? Дома, заливаясь кровавым слезами, откашливая кровавые сгустки с раздробленными кусками плоти, он корчился от боли на полу, не в силах подняться и дойти до кровати. Ноги не слушались, а внутренние органы нещадно жгло от боли. Родителей дома не было, а телефон остался в куртке, до которой добраться он был не в состоянии. По комнате распространился насыщенный металлический запах. По её периметру, в медленном вальсе, кружили бабочки. Синие, фиолетовые, зелёные. Те будто провожали его, даря последний танец. Жаль без музыки. Когда это закончится? Когда этот его кошмар прекратится? «Я не выдержу. Я не выдержу этого больше!» – пронеслось у него в голове, вот только себя он не услышал. Разум заполнило тихое хлопанье крыльев бабочек.***
Серое кладбище всегда наводило тоску и оставляло после себя горечь. Люди медленно брели кто куда. Кто к родственникам, кто просто по просьбе могилу убрать пришёл. Среди всего кладбища, на относительно пустынном месте, без «соседей», стояла одинокая надгробная плита, с которой на окружающих с тёплой, как солнце, улыбкой смотрел парень с вьющимися волосами. На нём выгравировано «Мейсон Пайнс» и имя это доставляло сердцу ещё больше боли. У этой могилы стоит парень. С волосами цвета соломы и красными от горьких слёз глазами. Он молча стоял какое-то время, опустив голову, после чего аккуратно присел и коснулся лбом холодного камня. – Почему… почему ты оставил меня, – слёзы медленно катились по впалым щекам, капая на рыхлую, недавно закопанную, землю. Тёмные тучи обронили первые капли дождя и усеяли им всю землю. – Мейсон, вернись. Вернись ко мне, пожалуйста.., – парень слабо ударил кулаком по надгробной плите, после чего сорвался на хриплый крик. – Вернись, я не могу без тебя! Не могу и дня без взгляда на твоё смущённое лицо, без твоих взъерошенных кудряшек, без стеснительной улыбки! Не могу, слышишь!! Сайфер заливался горьким слезами, глотая их и выплевывая вперемешку с кровавой массой. Немного успокоившись, Сайфер посмотрел на кровавую «лужу» около дорожки, оставленную им же. – Я верну тебя. Я обязательно верну тебя и, возможно, в этот раз мне хватит храбрости признаться тебе, – прошептал Сайфер в пустоту поднимаясь на отёкших ногах, хлюпая мокрым носом.***
Через несколько дней на пустынном месте у могилы шатена появилась ещё одна. На ней золотыми буквами были выгравированы инициалы «Билл Сайфер».