Resist, Renounce, and Release

Если бы он был полностью честен с самим собой, Сухо должен был ожидать, что это случится. Однако СуХо никогда не был честным с самим собой, особенно когда дело касалось межличностных отношений. В частности, их отношений с БанРю. После того, как пререкания друг с другом затянулись слишком долго, чтобы называться всего-лишь игрой, Сухо должен был сказать последнее слово, точно так же, как и было всегда. Которое, однако, привело к тому, что кинжал БанРю сейчас оказался у него поперек горла, после того, как парень просто отвернулся, пытаясь уйти и оставить этот разговор незаконченным, улавливая его опасность, прежде чем БанРю сможет вмешаться с собственным опровержением.        — Скажи это снова. БанРю кипел. Когда он судорожно вздохнул сквозь зубы и, приблизившись к уху Сухо, прижался к его коже, начал прорываться холодный пот. В горле образовался твердый ком, юноша паниковал, и он не был бы сбит с толку, если бы не боялся, видя около своего кадыка обнаженное лезвие. Как БанРю, единственный из всех людей, вызвал у него такую сильную реакцию, такой страх, когда хваран всегда оставался спокойным во время опасности?       — Я сказал, — Сухо остановился, чтобы вдохнуть побольше воздуха, ведь ребра буквально рушатся внутри его груди от нехватки кислорода, — по крайней мере, мой отец не пресмыкается, как собака, пытаясь завоевать уважение. Эти слова были слишком грязными и Сухо знал это, но всегда открывал рот до того, как подумать — этот недостаток он никогда не мог контролировать полностью. Горький, пустой смешок слетел с губ БанРю, а потом перерос в ухмылку.       — Собака, да? — сказал хваран. Сухо не был уверен, должен ли он на это отвечать, но в любом случае решил сохранять спокойствие. И это удавалось ровно до тех пор, пока БанРю резко не толкнул его на пол; из Сухо вырвался непроизвольный крик. Он уже проклинал себя за то, что сказал, прежде чем холодный металл лезвия БанРю прижался к его шее:        — Я покажу тебе, что такое пресмыкаться, собака. Раз на раз, — приказал БанРю, враждебно выкидывая каждое слово. Да. Теперь Сухо понял, почему он так жестоко реагирует. Парень осторожно привстал на колени, осознавая, что нож находится всего в нескольких сантиметрах от кожи, уже наготове, чтобы оставить больную отметину. Его взгляд остановился на БанРю, смотрящим свысока, предчувствуя что-то нехорошее. Потому что он — БанРю.        — Я могу убить тебя прямо сейчас. — сказал тот, с презрением глядя на парня, что выглядел до смеха жалко.        — Но ты этого не сделаешь. — Сухо ответил, уже успев во второй раз пожалеть о том, что он сначала говорит, а потом думает. БанРю поднял кинжал, заставляя за собой поднять и голову под резким неудобным углом, дабы избежать лезвия. БанРю ухмыльнулся, смотря с отвращением:        — Почему ты так думаешь, собака? Сухо сжал руки в кулаки настолько сильно, что ногти впивались в кожу. Пот снова маленькими каплями скользнул по лицу.        — Я необходим тебе, не так ли? — делает паузу, чтобы увидеть реакцию БанРю. Ее не было. — Ненависть ко мне является целью твоей жизни, а? Воздух наполнился тишиной. Внезапная вспышка движения, слишком быстрого для осознания, отразилась в его глазах. Только когда пот, катившийся по его щеке, стал теплым, когда жало ветра, поражающее открытую рану, заставило его вздрогнуть, парень все понял.        — Ты говоришь слишком много для человека, стоящего на коленях у моих ног. — сказал БанРю, игнорируя недоверчивый взгляд на кровоточащем лице Сухо.        — БанРю, я… — начал Сухо, пытаясь найти хоть крошечную нить надежды, возможно еще оставшуюся, дабы исправить эту ситуацию, прежде чем хваран сделает новый надрез ножом, на этот раз на нижней губе, слегка разрывая тонкую кожу. БанРю снизился, опустившись на колени до уровня Сухо, встречаясь с ним глазами, явно не желая убирать клинок, но не нажимая на него сильнее.       — На твоем месте я бы заткнулся, — он цокнул языком. Парень буквально погряз в образе Сухо, совершенно полностью подчиненного его милости. Это должно быть то самое чувство, что называлось абсолютной властью, контролем, о котором он всегда мечтал, но его никогда не доводилось получить. Ему казалось, что он может наслаждаться этим вечность. — Твое существование не имеет для меня никакого значения. Ты просто игрушка, унижая которую я буду получать удовольствие, прежде чем продолжу спокойно жить. Может, ненавидеть меня — это твоя цель, но не моя. Наконец он убрал кинжал, довольный своими словами и Сухо снова смог дышать. БанРю так же вцепился в нож, как и прежде, но, по крайней мере, хваран мог теперь свободно передвигаться, не опасаясь, что любое, даже самое малейшее действие с его стороны приведет к новой боли. И он должен был извиниться, он прекрасно знал, что должен это сделать, но вместо этого снова начал говорить, одновременно вкушая металл на своем языке с каждым произносимым словом:        — Если твои слова — правда, — сказал он, сердце внутри колотилось с бешеной скоростью, — почему ты всегда возвращаешься? БанРю схватил Сухо за волосы, потянув на себя так, что их лица были в считанных миллиметрах друг от друга. Челюсть сжалась от гнева, когда он впился взглядом в прикрытые глаза Сухо. Они оба знали, что он имел в виду, и это заставило БанРю смутиться. Эта постоянная игра толчка и тяги, чего-то большего, всегда лежащего, под всем обидами, которые они держали друг на друга внутри себя. Это то чувство, которое они боялись проявлять, но так по-садистски любопытно, что может произойти, если они дадут ему волю. И как, черт возьми, Сухо может быть так горд, так притязателен в том, что едва ли застал БанРю врасплох, когда тот наконец захватил мимолетный момент контроля?! Поэтому БанРю поцеловал его. Жестокий поцелуй, после которого губы Сухо наверняка будут покрасневшими, опухшими, углубленный рукой, все еще запутанной в его волосах, нажимая на голову, отчаянно пытаясь сблизить их еще больше. БанРю укусил Сухо за пораненную губу, заставляя того открыть рот. Парень ахнул от острой боли, а хваран, воспользовавшись моментом толкнул язык внутрь чужого рта, жарко сплетая его вместе с другим. Желая освободить всю ненависть, которую он всегда хранил для Сухо, ему инстинктивно нужно было причинить какой-то вред, как было всегда. Хитрый поцелуй, парень мог попробовать кровь Сухо, но тот не обращал внимания на этот фактор, особенно когда хваран под ним громко застонал и вытянулся. Его сознание одурманивалось и в конце концов осталось запертым где-то внутри головы, как в шкафу. Он больше не хотел навредить парню, он хотел заставить Сухо полностью отдаться, заставить его умолять, стонать, хныкать и наконец кончить. Он хотел быть катализатором действий Сухо, какими бы они ни были, как бы они не ошибались, чего угодно и всего-всего, пока это было из-за него. Второй стон Сухо в открытый рот БанРю заставил понять, хотя и с опозданием, что Сухо не просто так позволил этому случиться. Сухо ответил на поцелуй, Сухо наслаждался этим, возможно, даже большее; те стоны, что он издавал, были как сладость для ушей, опьяняли сильнее любого алкоголя, от них нельзя было уйти. Он даже не возражал, когда руки Сухо начали блуждать по его груди, исследуя, а потом слабо схватились за ткань на плечах.       — БанРю… — Сухо дышал, они все еще так близко друг к другу, что парень мог чувствовать свое собственное имя на губах, не желая отдаляться. Но мысли хварана были буквально размыты, не знали, что произошло после этого чертового слова. Понятно было только то, что тело горит, и он хотел БанРю. Настолько сильно, что становилось плохо, что он не мог этого вынести, не мог превратить эту подавляющую эмоцию в речь. Его хватка слегка усилилась, и он умолял взглядом, умолял БанРю понять его. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Каким-то образом его тело знало, что делать, без сопоставления с мыслями, которые были полностью затуманены. Он поднялся и сел на колени БанРю, оседлав его бедра своими, и парень теперь почувствовал его стояк. Дальше было некуда, но этого все еще недостаточно. Ближе, ближе. Потянув его так, чтобы их губы встретились снова, вовлекая в гораздо более мягкий, чувственный поцелуй, чем первый, но, тем не менее, такой же болезненный. Но он не возражал, нет, он успел полюбить эту острую боль, что пробуждала чувства, поджигала кожу. Он запустил руку в чужие волосы, двигаясь ниже, усиливая поцелуй, вызывая новые и новые стоны. Что-то щелкнуло внутри головы БанРю. Стоная в рот Сухо, он свободной рукой, грубо схватился за бедро и притянул его ближе, пока их органы не встретили на пути слишком многих слоев одежды. Он позволил себе коснуться члена Сухо, заставляя хварана стонать в воздух, и… боже, он был настолько чувствителен, что каждое подрагивание заставляет сгорать изнутри. Он уже реагировал так сильно, несмотря на то, что БанРю едва касался, и он не мог не задаться вопросом… БанРю прервал поцелуй, на мгновение пытаясь воспроизвести вкус Сухо на его языке. Лицо парня вспыхнуло от удивления, но он сохранил свою самодисциплину — то, что всегда превышал. В конце концов, все это будет того стоить. Он соприкоснулся с его лбом, их горячие дыхания смешались, от этих чувств оба готовы безудержно задохнуться.        — Скажи, что хочешь меня. — сказал БанРю, двигая бедрами, заставляя Сухо прерывисто стонать, сильнее возбуждаясь, вынуждая голову кружиться, почти теряя сознание. Сухо открыл рот, чтобы ответить, но не смог. С губ вырвался очередной стон от сильного толчка бедрами. Он долго боролся со своим сознанием, чтобы наконец выполнить просьбу БанРю. Все остальные эмоции были разгромлены его возбуждением, и ему нужно было большее, чтобы найти желанное облегчение, ему нужно…        — Пожалуйста, ты нужен мне. — он еле справился, как мог, подчеркнув свое отчаяние поцелуем. Этот голод, казалось, неутолим. Очередной внезапный поцелуй вырвался из БанРю, но он ничего не мог с собой поделать, не мог не рассказать ему о том, насколько сам нуждался в Сухо, ведь сейчас происходит та самая ситуация, о которой он никогда не думал. Сухо, человек, очаровывающий дам, а потом разбивающий их сердца, сидел у него на коленях, умоляя о продолжении. Он желал того же самого, желал ощутить Сухо. Он обернул свои ноги вокруг его туловища, снова соприкасаясь с его достоинством. Между ними было слишком много слоев одежды. Она сдерживала хваранов от того, чего оба так хотели, но не было времени. Кропотливая задача — снять с себя все это. Но было так тепло, что их тела горели от удовольствия и чего-то простого было бы недостаточно. Их нужно было вытолкнуть через край, настолько горячий, влажный и глубокий, чтобы они не могли вспомнить свои собственные имена, начиная от Сухо, заканчивая БанРю. Они продолжали двигаться в унисон, языки сплетались, зубы щелкали в спешке. Ногой БанРю задел лезвие ножа, отвлекаясь лишь на мгновение. Однако в голове начал формироваться план, который заставлял его внутренности свернуться, выдавая из горла мягкий стон при мысли о нем. Было слишком заманчиво игнорировать такое, он должен был хотя бы попытаться. И он убрал руку с шеи Сухо, перемещая ее на пол и слепо разыскивая кинжал, не осмеливаясь отвернуться и снова разорвать поцелуй. Наконец, БанРю держал в руке лезвие, поднимая его над нагретыми телами, отдаляясь от чужих губ, прежде чем сосредоточиться на исполнении того, чего так страстно желал.       — Сухо… — сказал он, желая передать свою искренность, глядя ему в глаза, но вся его жажда улетучилась, когда он новым взглядом посмотрел на хварана: веки наполовину прикрыты, затемнены возбуждением, милые покрасневшие щеки, налитые кровью опухшие губы, просившие еще. Однако самая прекрасная особенность, которую подметил БанРю, сглотнув, — это свежие порезы на скуле и нижней губе. — Доверься мне. Сухо посмотрел вниз, на свет, отражающийся от отполированного железного лезвия, замечая капельки собственной крови, стекающие вниз, и сжал руки. Каким-то образом, несмотря на отсутствие оснований доверять БанРю, и то, что кинжал — и есть цель его обиды, он знал, что это будет что-то другое, нежели очередной бой. Он не хотел ничего себе доказывать, это было чем-то другим, это было друг о друге, это было желание, желание быть желанным, чувствовать прикосновения, достигнуть вершины удовольствия, пока не осталось ничего, кроме чистого блаженства. Поэтому он кивнул. Даже когда холод ножа, едва на сантиметр от его кожи, делал тонкие невидимые полосы на груди, Сухо доверял БанРю. Даже когда он стаскивал куски одежды, слыша звук разрывающейся ткани, Сухо ни разу не пожалел о своем решении. Как ни странно, он почти стеснялся взгляда БанРю на свое тело. Тот прикусывал нижнюю губу, глядя на его красивый рельефный торс, искушение было ясно видно на его лице, но парень не приступал, сомневаясь можно ли.        — Ты можешь дотронуться, если конечно предпочтешь не просто пялиться. — сказал Сухо, глядя самодовольно, что было всегда характерно его выражению лица.        — Как я скучал по твоему этому нахальному тону, — ответил БанРю, игриво и немного усмехаясь. — Ты хочешь, чтобы я доставил тебе удовольствие? — продолжал парень, разъясняя смысл сказанного — дотрагиваясь кончиком кинжала до груди Сухо, достаточно сильно, чтобы оставить отметину. Холодный металл вздрогнул от нервов Сухо, а легкие наполнились, когда он резко вдохнул, прислонившись всем телом к кромке ножа. Это было не больно, несмотря на его опасения, но наконечника, угрожающего поранить его, было более чем достаточно, чтобы заставить все тело напрячься, а сердце биться с адреналином. Он слегка дотронулся до соска, но это было вполне ощутимо для такой чувствительной области: его член дернулся, лицо покраснело, а на лбу появились морщины, когда он прищурил брови. Разумеется, БанРю был настроен мучить его — так думал Сухо, когда он продолжал массировать сосок ножом, вытаскивая из парня стоны. Он был наполовину искушен, чтобы приказать остановиться, но его низ живота вздымался от удовольствия, он чувствовал, что, господи, он скоро кончит. Было головокружительно, так приятно, прекрасно, но недостаточно, чтобы сделать это. Ему нужно было больше, ему нужно…        — БанРю, пожалуйста…        — «Пожалуйста» что? — с наигранным удивлением спросил БанРю, не желая открывать глаз от такой соблазнительной кожи Сухо, что только своим видом вызывала табун мурашек, медленно распространяющихся по телу. Сухо выдохнул, горячий воздух скинул длинные волосы с его лица:       — Ты уже знаешь «что». Холодный клинок медленно двигался ниже и ниже, заставляя его задыхаться от чувств, пока тот играл с его пупком. БанРю был так близок к желанному месту, узел внутри живота почти невыносим, заставляя чувствовать себя плохо, хотелось самому тереться о бедро парня, но он стиснул зубы и сдерживался. Его отчаяние было подавлено его желанием заставить БанРю взять на себя ответственность. Хваран поднял голову, встретившись взглядом с Сухо, увидел похоть, окружающую их, и, наконец, пожалел его. Он провел рукой по бедрам парня, руководствуясь собственной потребностью в нем, останавливаясь, и как только мог, эротично ухватил того за бедро, чтобы вытащить еще один стон.        — Тогда становись на локти и колени. То, как глаза Сухо расширились, выглядело бы смешным, если бы не ситуация, в которой они оказались — слабый намек на непонимание между ними. Почти смутно Сухо стал на колени, БанРю, отбирался от стона, ведь это подталкивало его член к чужому бедру, подавляя его твердость, все еще в ловушке внутри одежды. Лицо Сухо покрылось ноткой мрака, когда он был в положении, о котором говорил БанРю: он чувствовал себя послушным, незащищенным. Это было совершенно незнакомо, но так возбуждающе, что все тело нагревалось только от ожидания. Настолько жарко, что рука БанРю почувствовала холод от ветерка, когда он поднял его одежду, и когда опустил ее до коленей, обнажая член. На самом деле, БанРю не был девственником и много раз видел Сухо обнаженным в душе, но это было совсем другое. Раньше он никогда не касался, никогда не позволял себе потакать каким-либо мыслям дальше, чем их частые споры. Сегодня он думал импульсивно и в первый раз в своей жизни, они уже сделали больше, чем когда-либо представлял себе БанРю. Теперь под ним был Сухо, такой тяжело нуждающийся, желающий быть наполненным, оттраханным и довольным. И такой вид Сухо, столь желанный, готовый и ожидающий, сделал его движения неаккуратными, когда он потянулся к глубокому контейнеру с маслом слишком нетерпеливо, почти уронив его на пол. Но не было времени на ошибки, к тому же, он знал, как это работает — пробовал на себе много дней назад, когда у него была своя комната, только наедине с собой, вместо еще четырех человек. Он размазывал масло по пальцам, пока они не стали достаточно скользкими, положил свободную руку на спину Сухо и медленно проник ими в парня, заставив его колени сжаться и издать почти больной стон, едва успевая сплестись с ним языком в очередном поцелуе.        — Постарайся расслабиться, — сказал БанРю заливаясь румянцем, что стало своеобразным утешением. Он нежно положил руку на спину Сухо, не зная, было ли это что-то, что он когда-либо испытывал раньше, но желая сделать ему приятно в любом случае. И он ничего не мог с собой поделать, не мог удержаться от своих мыслей о том, что будет, когда юноша войдет в него на всю длину, двигаясь туда и обратно, будет так же тепло, как сейчас его пальцам внутри Сухо? Он не знал, что хваран под ним грезит о том же самом, предвидя что-то большее, что будет растягивать его и приносить еще лучшее удовольствие, чем пальцы. Независимо от того, сумеет ли он справиться с тем, насколько будет хорошо, ведь БанРю уже заставлял его издавать всхлипывания, прерывистые стоны все больше и больше. Он добавил еще один палец, усиливая растяжку, от чего Сухо закричал от удовольствия.       — БанРю, я готов, пожалуйста, просто… — все, что Сухо удалось сказать, прежде чем отрезать остальное очередным стоном. Пальцы покалывали и руки дрожали от желания.        — Ты уверен? — ответил БанРю, продолжал двигать пальцами в том же темпе, стараясь не доставлять боли. Затем он что-то сделал, надавил пальцами, будто ток внутри ударил точно в нужное место, из-за чего Сухо вскрикнул в распаленном восторге, поднимаясь на локти и заставляя себя изо всех сил оставаться в сознании.        — Черт, да сделай что-нибудь, — сказал он сквозь стиснутые зубы. БанРю снова вздохнул, на минуту думая о том, что же они делали, прежде чем избавиться от собственной одежды, кидая ее в кучу на полу. Налил немного больше масла, оставляя пятно на полу и застонал, когда стал двигать рукой вверх-вниз по своему стволу, размазывая масло, но все же сохранил контроль достаточно, чтобы остановиться и пристроиться ко входу в Сухо. Все еще поддерживая член, он проскользнул головкой внутрь, проходя через первое колечко мышц. Язык дрогнул в сосредоточенности, почти потеряв самоограничение, когда Сухо громко застонал, вытянулся, явно не думая ни о ком другом, возможно, слышащем их. Медленно, медленно входя в него, становясь более горячим с каждым извилистым дюймом, непреднамеренно сжимая бедра Сухо так сильно, что наверняка останутся синяки, не зная, что он скоро пробудит фейерверки внутри хварана, что будет оставлять следы на любимом. И наконец, провалится куда-то в пустоту. Оба парня позволяли себе дышать размереннее, осознавая, что самая трудная часть закончилась и каждый из них смакует момент, когда они становятся одним целым, упиваясь чувствами. Член БанРю почти пульсировал с необходимостью находиться внутри Сухо, несвязно выговаривая, что их импульсы соответствуют друг другу. Сухо, как всегда нетерпеливый — он начал двигать бедрами назад и вперед, пытаясь сообщить тем самым БанРю, что нужно уже двигаться наконец и перестать играть с ним. Ну, раз он так этого хочет. БанРю откинулся назад, пока его член входил и выходил. Он резко вставил его и шлепок кожи друг о друга заполнил комнату вместе с громкими стонами Сухо. Не теряя второй секунды, он снова отступил, только чтобы вторгнуться в то же самое время, что и в прошлый момент, на этот раз вырвав тихий скулеж из Сухо. Так он создавал ритм, жестокий и неумолимый, подталкиваемый звуками хварана, и хотел вытянуть все, что в нем есть. Каждое касание члена БанРю о чувствительные точки заставлял тепло гореть внутри Сухо, становилось все жарче и жарче, затуманивалось зрение, заставляло его терять контроль над своими реакциями, собственным голосом.        — О, боже… — он застонал, локти, наконец, отказали и он спустился вниз, пока его лоб не покоился на его руках, оставляя там пятно от пота. Новый угол проникновения сделал его чувства еще сильнее, его прекрасная кожа сияла и приглашала прикоснуться БанРю, неспособного сопротивляться. Он позволял своим рукам блуждать, ощущать его повсюду, кончики пальцев огибали старые шрамы, каждый из которых держит историю, которую он жаждал услышать, или, может быть, присутствовал при ней. Движение заставило издавать пошлые звуки, полностью теряясь в собственном удовольствии, что дало БанРю еще одну восхитительную идею. Он снова разыскал лезвие, сжимая его в своей теплой руке и поднес к лицу, наблюдая, как оно светится от солнца.        — Сухо, — начал БанРю, прежде чем тяжело выдохнуть, достаточно протяжно, чтобы услышать, как Сухо готовится произнести что-то, — не двигайся. Сухо уже хотел спросить «почему?», но все, что вышло, было стоном, когда кончик ножа прижался к его спине. Этого было недостаточно, чтобы порезать кожу или причинить какой-либо сильный урон, но было достаточно, чтобы все внутри него дрожало, а металл резко контрастировал с теплом его горячего тела. Он даже не мог прикусить губу, чтобы попытаться вернуть стоны. Сочетание «дразнить и трахаться» в то же самое время заставляло хварана дрожать от каждого отчаянного стона, медленно таща лезвие по позвоночнику и все же заставляя тело становиться все жарче с каждым дюймом, который тот огибал. БанРю повел нож вниз, спускаясь, и Сухо не мог больше терпеть, почти чувствовал надвигающийся оргазм, палящий в животе. Он стонал все громче, чуть ли не ныл, чувствуя, что его внутренности скручиваются и завязывают друг друга, и, наконец, окончательно распутываются. Тепло, которое собиралось в его пахе, охватывало все тело, из-за чего конечности дрожали, когда хваран опускался, почти рыдая от счастья, увидев белую пелену за закрывшимися глазами. Он тяжело дышал, упал на пол, но был слишком измотан, не осмеливаясь даже думать о том, чтобы поднять голову. Его сердце колотилось в груди, когда парень пытался собраться с мыслями, попытался снова заставить себя утихомириться, только наполовину осознавая, что БанРю все еще внутри него, но больше не двигается.        — Если ты… — Сухо вздохнул, очистив усталое и раздраженное горло, — если ты не начнешь двигаться снова, я не знаю, что я с тобой сделаю! Будто, он охватил БанРю страхом, заставил заморгать, когда парень искал слова.        — Но…        — Я хочу, чтобы ты меня заполнил, — Сухо сжал руки в кулаки и немного поднялся, он был слишком измотан и на большее не хватило сил. — Не спрашивай меня и просто делай, как я говорю на этот раз. Без предупреждения рука БанРю снова оказалась в волосах Сухо, притягивая его вверх, пока спина не прижалась к его груди, вбиваясь в него тем же неустанным ритмом. Сухо увлекся, чувствительность была повышена, но ему это нравилось, он преуспел в этой пытке, этой приятной сладостной пытке. Хваран наклонил голову вбок, соприкасаясь губами с открытым ртом Сухо, впиваясь в него, когда он издал очередной выкрик. Впервые в жизни БанРю потерял самообладание, бедра выбивались из ритма, ускорялись и движения стали неаккуратными до отчаяния. Он снова отпустил поврежденную губу юноши и заставил его вскрикнуть, воспользовался этой возможностью, чтобы глубже засунуть язык, прощупать всю внутреннюю часть его рта, держа руку на бедрах Сухо, чтобы он мог трахать, и трахать его, и… Единственный раз, когда их губы отстранились друг от друга — когда БанРю вошел внутрь Сухо, тот стонал, все еще дыша в открытый рот, разделяя воздух между собой. Он негромко кончил внутрь, прикрывая глаза и когда Сухо был поражен, протолкнул язык снова, чтобы облизать нижнюю губу Сухо и наконец попробовать его кровь. Они так и остались, БанРю внутри Сухо. Дрожа, он чувствовал, как белесая жидкость капает внутренней стороне его бедер, в это время соприкасаясь губами с любимым, и с постоянной потребностью в воздухе. Где-то посередине, БанРю вытащил. Юноша простонал ему в рот, то ли разочарованно, то ли удовлетворенно. Они не могли осмелиться отстраниться хоть на секунду, пока не убедились, что один из них все же сломает этот поцелуй, теперь они не смогут выжить без друг друга, поэтому Сухо обернулся, пока они не были прижаты грудью к груди и обнял БанРю за плечи, а тот положил руки ему на талию. Их носы соприкасались, когда они продолжали поцелуи, медленно перерастающие в улыбки, понимая, что эта самая улыбка оказалась на лице обоих. Только когда оба сомкнули губы, они позволили себе взглянуть друг на друга в новом свете. И увидели того же БанРю, и того же Сухо, что как всегда улыбались им.