Как же жестоко поступает наша жизнь! Еще вчера у нас в руках все возможности, купание в роскоши, а уже завтра нет ничего. Совершенно.
Нам кажется, что жизнь жестока и не справедлива по отношению к нам. Но мало кто задумывается о том, что все трудности и испытания заслуженные, не везде же все должно быть идеально особенно когда у других нет ничего. У маленького Чимини с самого рождения было все только самое лучшее: любящая семья, проживающая в большом, просторном, богато оформленном доме; родители, не скупившиеся и покупающие даже самые дорогие игрушки для своего чада: многочисленные книжки с картинками, машинки, наборы солдатиков; за пределами дома — веселые и интересные друзья, добрые и грамотные педагоги, вежливые соседи… Казалось бы, чего еще для счастья нужно? Но мальчишка думал, что такая жизнь — не самая лучшая, потому и мечтал о чем-то необъятном и теплом, и для этого совсем не обязательно было иметь коттедж с бассейном во внутреннем дворе и огромным садом с десятками прекрасных роз, двумя машинами в гараже и несколькими слугами в разных частях жилища. Достаточно было уютного бунгало у моря и гамака между пальмами, как показывают в рекламе по телевизору. Там смеялись бы родители, пели бы песни под гитару у костра, в воздухе витал бы запах вкуснейшего мяса, которое мама приготовила с любовью, а еще бегала бы настоящая, живая собака, совсем небольшая, но милая и пушистая, веселая и игривая, любившая цепляться за пятки убегающего малыша и звонко тяфкать… На небе уже скрывалось бы солнце, розовый цвет плавно перетекал бы в фиолетовый, а еще можно было бы наслаждаться пением цикад. В силу возраста мальчик мог только мечтать о местечке с красивой картинки, и уж точно не задумывался, что его волшебная и роскошная, хорошая со всех сторон жизнь, пока еще не у моря, в один день может совершенно измениться до неузнаваемости. Он не думал, что, имея все, он может остаться ни с чем по справедливости жизни. Не думал и о том, что родственники откажутся от него и загребут в свои жадные руки все нажитое имущество его семьи. Откажутся и упекут в детский дом со скудным набором каждодневной одежды и одной-единственной игрушкой, без которой жизнь малыша не осталась бы прежней (насколько это возможно), с симпатичным плюшевым щенком, началом великой мечты. Хоть Чимини был маленьким, он понял почти сразу, что родители больше никогда не вернутся за ним, и все окружающие люди в черных одеждах с печальными лицами в их доме не просто так собирались, о чем-то тихо переговаривались, пытались как-то занять ребенка, чтобы не отвечать на глупые вопросы и тратить драгоценное время на оказание такой не нужной для них помощи, моральной поддержки. Тогда казалось, что тоска окутала дом полностью, накрыла, словно снегом, правда, как оказалось позже, замерз только самый маленький житель, полностью погрузившись в себя. Это было странно, скрывать свои истинные чувства, но почему-то никому не было дела до правды, которой так сильно хотелось поделиться хоть с кем-нибудь. Но в итоге о своем горе и нарастающей боли Пак рассказывал слезами мягкой подушке. Ровно до тех пор, пока старшая кузина не швырнула ему набитый одеждой рюкзак, стоя на пороге какого-то здания, и не укатила на иномарке своего жениха. Кажется, неприятности не хотели заканчиваться после потери родителей и дома, поэтому Чимин постарался смириться со своей участью и спокойно ждать очередных неудач. Идти было некуда, мальчик опустился на ступеньки какого-то здания и обхватил колени своими небольшими руками. Дул сильный ветер, пробирался под легкую одежду и холодил нежную кожу до мурашек и легкого озноба, сметал снежок с голых веток недалеко стоящих деревьев прямо на розовую голову, серое небо не прояснялось, а редкие прохожие все так же продолжали проходить мимо, не замечая боль в чужих глазах, полных слез. Казалось, что все, жизнь кончена, и ее остаток пройдет под землей, в метро, по соседству с немытыми и немного пугающими бездомными людьми. Но… мир же не без добрых людей? Чимин настолько погрузился в свои мрачные мысли, что не заметил подошедшую тетю, укутанную в платок, словно матрешка, с добрыми глазами и ямочками на щеках от легкой улыбки. Она с первого взгляда внушала доверие и какое-то внутреннее спокойствие, отчего даже сердце сжалось, разнося тепло с последующими сокращениями. Ничего не стоило поверить первому на вид доброму человеку, который остановился и посмотрел с интересом на мальчика, и пойти за ним, даже если бы это было ужасным местом. Внутри здания, около которого сидел мальчик, выяснилось, что он здесь не просто так, все документы были заранее оформлены, и с этого дня Чимин является полноценным воспитанником детского дома. Вроде, все не так плохо, ведь тут живут такие же дети, как и он сам, а еще у этой воспитательницы вкусный фруктовый чай и сладкие шоколадные конфеты, от которых испачкаться ну просто нереально. У него не было представлений о том, как ведут себя детдомовские дети с новенькими, особенно когда неплохо осведомлены с жизнью до сих пор. Приличная одежда и блеск в глазах — вот то, что начинает их бесить в первую очередь, после чего маленький мир Чимина начинает сужаться в разы. Комната Пака больше не одноместная, просторная и светлая, с огромными окнами, из которых солнечный свет будил каждое утро; теперь это лишь маленькая и тесная комнатушка с пятью кроватями, двумя письменными столами и одним шкафом. Никаких гор игрушек, теплых ковриков, или мягкой и приятной одежды. Ничего. Только что новые соседи, которые как-то недобро косятся то на мальчика, то на его рюкзак с вещами. Уже с самого начала пребывания в помещении становится очень неуютно и неспокойно, но, к великому счастью, никто не донимает вопросами, и уж тем более кулаками, хотя только по недовольному виду такой исход можно было предположить. Чимин старается не придавать этому особое значение, но неуверенные перемещения в попытке как-то обустроиться на новом месте у окошка и дрожащие руки выдают хозяина с потрохами. Ребята не пытаются помочь с постельным бельем, ведь очевидно, что новенький никогда этим не занимался, не предлагают освободить полку в шкафу, смеются как-то неестественно, с наигранной громкостью, и Пак даже забывает, что это из-за него такая «бурная» реакция, ведь быть фальшивкой должно быть очень неприятно. Но, похоже, здесь все такие — думает розововолосый после не совсем удачного обеда в столовой. Мальчики и девочки с натянутыми улыбками общались между собой, намеренно не замечая новенького, скрывали заинтересованность во взгляде и желание повернуть голову в его сторону. А через некоторое время Пак знакомится с первым обитателем нового дома, который сам подошел и поздоровался весьма специфичным способом. Кулак под дых и ехидное «добро пожаловать, надеюсь, ты у нас ненадолго» над полной тарелкой супа — самое грубое, что могло когда-либо быть. По крайней мере до того, что будет происходить после. А происходило на самом деле много чего: после обеда мальчик не находит в комнате своих вещей, а соседи монотонно чеканят, что ничего не знают, пряча гиеньи улыбки за спиной. За одежду вроде не особо обидно, хоть и не приятно, но вот щенок… Его нельзя потерять! Чимин со слезами на глазах ползает на коленях по комнате, заглядывает под кровать каждого ребенка, и его совсем не волнует уже ничем не скрываемый смех. Понятное дело, что они знают о чем-то, и уж точно не захотят делиться, но Пак внушает себе, что настойчивость приведет его куда нужно. После тихого часа его теплая одежда видна на нескольких мальчиках из других комнат, правда они яро отрицают их принадлежность Чимину. Проходится несколько скомканных разговоров о расчленении плюшевого щенка, от которых глаза снова начинает щипать, а желание попросить не делать этого вновь возрастает. Кажется, он неплохо держится, потому что ближе к вечеру в туалетной комнате Намджун, тот самый первый «друг», прижимает его к стене, обхватив шею длинными пальцами, и откровенно наслаждается вялым и болезненным выражением лица. Чимин, вообще-то нужду справить пришел, а не терпеть издевательства, но, как назло время выбирают самое лучшее, и после неожиданного «бу» в самое ухо светлые штаны тут же начинают темнеть увеличивающимся пятном между ног. Столько отвращения во взгляде и грязных слов мальчик никогда не испытывал на себе, от этого было противно, унизительно, а еще хотелось закрыть глаза и очутиться дома рядом с родителями, но пока только и оставалось, что терпеть насмешки. Почему все так не справедливо? Чимин всегда был хорошим мальчиком, никого не обижал, не думал плохо о других. Но, может потому, что такие же любящие родители были не у каждого, и эти маленькие радости Намджун получает в процессе унижения более слабых? Светловолосый мальчик с хмурым видом и грустными глазами, случайно зашедший «вовремя», постоял в дверном проеме, чтобы оценить обстановку, тихонько хмыкнул и так же незаметно ушел.***
От Чимина все так же не отстают на протяжении последующих дней, и он искренне не понимает, чем помешал, сделал что-то не так. Теперь приходится следить за каждым словом, даже случайно брошенным, за каждым взглядом или действием, чтобы разобраться в проблеме. Пак мило и дружелюбно улыбается сверстникам, но их кулаки все стремятся проехаться по мягким щечкам, чтобы стереть выражение детского счастья; предлагает свою помощь, закрывая глаза на то, что никто не горит желанием сделать хоть что-то подобное в ответ; уважительно относится к старшим, но продолжает слышать обидные слова в свой адрес, ехидные смешки, а уж когда приходит Намджун или Хосок, то начинается целое представление для других. Джун всегда злой и раздраженный после уроков, а маленький Чим, неожиданно возникающий на его пути, такой теплый и уютный даже в порванной (как раз-таки из-за него) одежде и с жалостливыми большими глазками щенка выглядит так по-домашнему, что хочется прижаться всем телом к теплому комку и ощущать приятные поглаживания по голове. Тайные желания, после которых стыдно и ощущается слабость и беспомощность, коим совсем нет места быть, бесят неимоверно. Поэтому на чужом теле вновь расцветают фиолетовые бутоны синяков, которые ничуть не портят ту атмосферу заботы и тепла со стороны малыша. Порой Намджуна останавливает Хосок, видя, как маленький уже хрипит и задыхается, уже не так сильно плачет и не просит остановиться. Нет, ему вовсе не жалко, но потерять друга из-за этого ничтожества желания не возникает. В отличие от Кима, он более спокоен, рассудителен и наблюдателен, но ничуть не мягче. Хосока бесят такие как Чимин. Потому что он жалкий, очень жалкий, глупый-глупый со своим дурацким плюшевым щенком, которого, к счастью, Джун порвал за углом длинного коридора. Хорошо помнит, что во время ужина Пак долго плакал после увиденной валяющейся оторванной коричневой лапки на полу по дороге в столовую. А потом молил, чтобы ему вернули хоть то, что осталось. У Намджуна даже аппетит пропал, и он не заметил, что светловолосый мальчишка, так и не вошедший в помещение, спрятал кусок сшитой ткани к себе в карман и скрылся за поворотом. После Намджуна еще несколько ребят пыталось «подружиться» с Чимином, правда это было на публику, для общего смеха и унижения. Все сводилось ко лжи и лицемерию, что особенно разочаровывало в окружающих. Стереотипы о человечных людях рушились очень быстро, но надежда, что этот ребенок — особенный, не такой, как остальные, не угасала; иммунитет против плохих ребят не вырабатывался, и после очередной шутки было больно, словно в первый раз. Одни пугали черными пауками, кидая чуть ли не в лицо, а потом заливисто смеялись от почти девчачьего писка на руках случайно оказавшегося рядом безразличного и холодного ко всему Мин Юнги и дальнейших его угроз. Другие высмеивали беспомощность, использовали в своих целях и заставляли делать унизительные вещи при всех, запирали в раздевалке для девочек. А кто-то бил в самое больное, распуская слухи о том, какие ужасные достались Паку родители, и детский дом — лучшее, что могло случиться. Подробностей в этой теме не упускали, и все звучало так реалистично и достоверно, что сам Чим был готов поверить очередному грязному разговору девчонок в соседнем кабинете. Много версий о родителях было на слуху, но даже от самой безобидной с одной стороны у Чимина наворачивались слезы под очередное «плакса», «девчонка», «слабак». Сила внушения — страшная вещь, и мальчик легко поддался бы на такое, если бы не имел привычку забывать все плохое и двигаться вперед с новыми силами. Он в большинстве случаев находил новые поводы для радости, и тогда искорки вновь появлялись в глазах, вызывая очередную волну зависти и негодования. Все вокруг думают, что новенький совсем не учится на своих ошибках, он просто псих, а на деле все гораздо легче: Пак такой жизнелюбивый от природы.***
Чимин не замечает этого. Он до сих пор ощущает дискомфорт, даже когда удается побыть в одиночестве чувствуется давление со стороны. До сих пор не понятна причина отторжения другими детьми, которые всей душой желают сделать хоть самую мелочь, чтобы как-то подпортить жизнь. До сих пор не набирается смелости дать отпор, защитить себя и сказать что-то в ответ, отчего становится очень стыдно. Но кое-что уже определенно начинает меняться, совсем тихо и почти незаметно, но начинает происходить. Рядом находится одинокий наблюдатель, который постоянно посмеивается над ошибками и неудачами, но помогает словно нехотя, с нежеланием что-то подкладывает или убирает в нужный момент. Так Чимин принимает как должное лежащее недалеко полотенце после того, как мальчишки окатили его ледяной водой, не замечает, как рядом оказывается лишняя порция такой любимой запеканки, когда своя ушла с молниеносной скоростью, а живот все еще продолжал урчать. Много было подобных ситуаций, и, если бы Пак имел привычку анализировать все события прошедшего дня, обнаружил бы, что теперь не один, уже давно не один. Но однажды все выплывает наружу, после очередного жесткого избиения в школьном коридоре, от которого нет сил подняться, и темно, хоть глаз выколи. Тогда хотелось только одного — облегчения, желательно навсегда, да только детский дом — не тюрьма, и обрести покой в принципе нереально. Но когда послышались шаги спустя пять минут дохлого валяния на холодном полу, захотелось жить, собрать силы в кулак и, хотя бы спрятаться, прижаться к стене. Жалкие попытки не принесли ничего кроме новой порции боли и тихих завываний сквозь сжатые зубы. — Ты такой глупый, Пак Чимин, — хрипло смеется кто-то знакомый из темноты. — Наивный и беспечный. Идеальная мишень для издевательств, особенно когда не наблюдается сопротивления с твоей стороны. Не представляешь, как это бесит! — Чимин чувствует, что, вероятно, стоит попросить прощение за то, что кому-то не угодил, хоть это и глупо очень, но его прерывают, словно считывая каждую мелочь, промелькнувшую в мыслях. — Как можно быть таким жалким? Тебе самому от себя не противно? — О, да, противно еще как, но разве можно разом изменить мнение большинства в свою пользу и продолжать постоянно им что-то доказывать? — Разве я заслужил такого обращения? Я же ничего плохого им не сделал, наоборот, хотел хоть как-то подружиться! — в отчаянии шелестит Чимин. — Они завидуют тебе. Ты слишком счастливый для такого места, как это. А еще очень удобно использовать такую вот тряпку для вытирания ног и самоутверждения своей жалкой жизни. — Что же им мешает быть счастливыми? Собеседник умалкивает. Потому что они в этом даже не заинтересованы. А пока Чимин не в деле, его хочется беречь. Парень подходит еще ближе и поднимает тушу с пола, не обращая внимания на распахнутые в удивлении глаза, благодарную улыбку и пальцы, сжавшиеся на ткани рубашки. Светловолосый не может позволить себе мимолетную улыбку, когда младший так в открытую смотрит с восхищением, хоть очень хочется. Чимин не думал, что этот парень поможет в трудную минуту, от него меньше всего это ожидалось, судя по его отстраненности и игнорированию. Но сейчас Пак сидит в его крошечной пустой комнате и старается не так громко издавать звуки, которые рвутся из-за воздействующих на тело медикаментов. Потому что Юнги не нравится шум, из-за этого ему даже выделили подсобное помещение в качестве комнаты, где не было соседей, которые по любому ежедневно огребали бы даже за простые разговоры между собой обычным тоном. В настоящее же время Мину приходится терпеть изгоя, не только присутствие, но и слегка нарушаемую тишину. Розововолосому неловко очень, он решается вернуться к себе в комнату, но, вспоминая своих недоброжелательных соседей, продолжает сидеть на жестком футоне и рассматривать серую комнату. — Юнги… — Для тебя хен. — Прости. Хен, ты тоже хочешь надо мной пошутить и поиздеваться, как другие? — Кажется, старший видит застоявшиеся слезы с мольбой и закатывает глаза. Чего-чего, а этого терпеть уж точно не будет. С монотонным «дурак» он выпроваживает незваного гостя из своей обители. Но с того момента все постепенно начинает меняться. Юнги все так же отстранен ото всех, но Чимина это нисколько не пугает, он пытается хоть чем-то помочь, но пока только и делает, что портит и ухудшает. Так, Мин чуть было не отрезал себе палец ножом, повседневная яичница продолжала сгорать, а теплый свитер с большой жалостью был выброшен после небольшого взрыва и спасения виновника в последующем. Юнги почти зверем смотрит, хрипит и рычит немного при виде назойливого мальчишки, но руку не спешит поднимать, хотя порой следовало бы. Он продолжает изо дня в день наблюдать, как над мелким смеются, но приближаться не позволяет своим нудным «задолбали уже!». — Хен, я придумал песенку, давай спою тебе! — жизнерадостно улыбается ребенок в один солнечный день, мешая другу фотосинтезировать, как выражается сам Юнги. Сначала предложение кажется даже заманчивым и интересным, но как только «песенка» начинает звучать, Мин понимает, что в детских колыбельных не нуждается. И совсем не важно, что от такого замечания губы надувают и фыркают с серьезной угрозой, что больше он шедевров не услышит. Светловолосый не понимает, как все дошло до того, что теперь мальчишка все чаще зависает в его комнатушке, чтобы почитать, спокойно посидеть или подоставать хозяина. Последнее, как ворчит Юнги, происходит намного чаще, но он никогда не признается, что вовсе не против этого. Ему уже как-то привычно сидеть плечом к плечу с этим любвеобильным комочком и слушать его беззаботные истории обо всем на свете, или перебирать розовые пряди под приятное, почти кошачье мурчание на коленях, или улыбаться в ответ до того момента, пока мимические мышцы не заболят. Это странно, но у Мина много таких милых и теплых воспоминаний, которыми так сильно дорожит.***
Казалось, что никаких конфликтов не может произойти, потому что ни тайн, ни скрытых мыслей не было. Но однажды Чимин совершенно случайно узнает о том, что скрывается в шкафу Юнги помимо одежды, что вовсе ему не принадлежит. Абсолютно целый плюшевый щенок, надежды и мечты на светлое будущее, игрушка, с потерей которой мальчик уже смирился, вот так вот просто находится на верхней полке, до которой без стула не дотянуться. Чимин обижается почти мгновенно, но не плачет, научился за время их общения немного сдерживать себя, не кричит и не требует объяснений. Ему становится тоскливо и печально, поэтому он старается не смотреть на старшего, так не вовремя пришедшего с сушилки. Он не пытается оправдаться, хотя в голове готовит речь. На удивление Чимин сам спасает ситуацию. — Ты не плохой, и я знаю, что хотел, как лучше, но… Хен, давай у нас больше никогда не будет секретов друг от друга… Мне больно сейчас вообще-то, ведь ты самый лучший и любимый хен, а это… игрушка всей жизни. С губ срывается первый всхлип, как бы сильно не пытались его скрыть, Пак пугается своей несдержанности и последующей реакции старшего, порывается выбежать из комнаты, но попадает в приятные и крепкие объятья. Юнги ранее никогда не проявлял инициативу в тактильном контакте, и эти объятия стали неожиданностью не только для Чимина, чье сердце билось часто-часто, а слезы застыли в глазах. Нежный, почти невесомый поцелуй заставил смутиться и перехватить дыхание. — Ты еще такой ребенок, не расстраивайся из-за игрушки. Прости, Чимин-а, я не хотел его скрывать. Вот вспоминаю свои игрушки, так там действительно плакать хочется. Хотя, не думаю, что это интересная тема. — Чимин активно мотает головой, на что Юнги усмехается и еле успевает предотвратить ее столкновение со стеной. — Мои игрушки… Скажем так, появлялись благодаря исключительно моим усилиям. Родители плевать хотели на меня и все, что со мной связано, но иногда давали деньги. Копейки по сути, но я откладывал их. Я заприметил машинку на витрине в ларьке, красивую такую, синюю. И копил на нее достаточно долго, все боялся, что ее продадут. Но, к счастью, она дождалась моего визита с полной суммой. Тогда радости не было предела, я все мечтал, как достану ее из упаковки, проведу пальцами по крыше и капоту, прокручу колесико, покатаю, а потом попробую перевезти на ней деревянные бруски из одного угла ковра в другой. Однако ничего из этого сделать я не успел. Мать была в ярости, когда не нашла меня, чтобы отправить в магазин за алкоголем, а потому ей ничего не стоило испортить мое прекрасное, почти никогда не бывавшее у меня настроение, а потом с громким хрустом разломать новую игрушку всем своим весом. Помню, как кричал и плакал долго, но не помню, как она меня била, как неприятно впивались пластмассовые остатки машинки в кожу, и как после скатывался по бетонным ступенькам вниз, хватая на лету купюру. Женщина, продавец из магазина, что жалела меня и продавала соджу, чтобы меня дома не били, не стерпела в тот раз, услышав невеселую историю, и предложила проживание в детском доме. Ну, что же, здесь хотя бы можно посидеть в тишине со знанием, что кто-нибудь из сумасшедших родителей не нарушит мой покой. — И поэтому ты так не любишь, когда кто-то шумит? — Ее крики до сих пор возвращаются в голову неприятными воспоминаниями, но это совсем не важно. Малыш, тебе не стоит плакать, я ненавижу жалость, оттого помогать тебе не буду. Чимин вытирает мокрые дорожки и извиняется за то, что так расчувствовался. Кажется, теперь хен постепенно начинает его принимать. Он вовсе не шипящий недовольный всем скряга, а теплый котик, который не позволит всем смотреть на его раны, тщательно скрытые густой шерстью.***
Чимин чувствует волнение, выбираясь в город без ведома воспитателя ранним утром. Этот день особенный, и его начало следовало бы провести рядом с конкретным человеком, только если бы у того не было дурной привычки портить любые начинания, которые ему не нравились, поэтому планы были построены таким образом, чтобы хватило времени на подготовку и не хватило, чтобы сбежать. Дело в том, что Дни рождения Юнги не любит по определению, а Пак хочет сделать хоть самую малость, чтобы порадовать дорогого хена в особенный день. Ничего грандиозного не планировалось, но посидеть на природе с едой собственного приготовления, есть которую можно было на свой страх и риск, ведь Пак все такой же неумеха, и прогуляться после этого было бы неплохо. Идея появилась давно, подарок был куплен с неплохой сдачи после похода в магазин по просьбе воспитательницы, а последние приготовления в виде шума кастрюльками над плитой растянулись на всю ночь. Розовый стикер в форме сердечка именинник должен был обнаружить у себя на щеке после того, как проснется, в котором содержалось одно предложение: «Буду ждать тебя в парке у пруда». В это время в детском доме кто-то будит Юнги своим настойчивым поскребыванием в дверь, наплевав на раннее время и День рождения, который благополучно забывается от новостей, что Чимин куда-то пропал. Спросонья светловолосый не особо понимает чужой паники, и успокаивает девочку, что мелкий спит рядом под боком, прекрасно помня, как тот засыпал вместе с ним накануне, как это бывает в большинстве случаев, и вновь погружается в сон после прекратившегося шума снаружи. Только вот совсем скоро обнаруживается, что ни у какого бока не чувствуется чужого тепла и запаха такого привычного детского шампуня. Маленького комочка нет в комнате, и Мин теряет все остатки сна, наскоро натягивая джинсы и футболку. Благо, послание замечается сразу, и паника заметно отступает. Но полного облегчения не возникает хотя бы потому, что на месте Чимин обнаруживается лежащим на холодной земле. Тысяча мыслей проносится в голове, и, как обычно, самые страшные задерживаются на некоторое время. Парень падает на колени и тянет руки к телу. Розововолосый испуганно дергается от подлетевшего хена, вскакивает на месте и трет заспанные глаза кулачком. Волосы растрепались, на щеке остался след от покрывала, а тело неплохо промерзло, но в глазах видна радость. Юнги сгребает младшего в объятия и целует в макушку, растирает плечи и спину, стягивает свою куртку и натягивает на чиминову, закатывая глаза на его слабые протесты. Кажется, у хена стоят слезы в глазах, но Паку не удается в этом убедиться, потому что тот начинает без злости ругаться. — Прости меня, хен. Я хотел сделать тебе сюрприз на День рождения. Вот, собрал еду, — неловко прячет в ладони фантики из-под любимых конфет Мина, и тот замечает, что да, младший действительно готовился к тому, что так легко забылось в суете. Правда, мало что осталось от созданной атмосферы праздника, и это по-своему веселит именинника. — Но немного задремал в ожидании тебя. Юнги усмехается и перевязывает шарф вокруг чужой шеи, намекает, что все еще ждет поздравления и наслаждается неподдельным румянцем на щеках. Младший спешит дрожащими руками расстегнуть «молнию» на рюкзаке и протянуть небольшую коробочку с заранее заученными красивыми словами. Почему-то сейчас ему особенно неловко, все мысли сбиваются, слова произносятся с запинками в попытке сформулировать красивое предложение, глаза суетливо ищут хоть что-нибудь, за что можно зацепиться. Теплые руки Юнги на чиминовых успокаивают, Пак немного расслабляется и, смотря в глаза напротив, говорит своими простыми словами от всего сердца, а в конце, как и планировалось, скромно целует в щеку, заставляя алеть уже не только себя, но и Юнги. Они неплохо проводят этот День рождения, начиная с неловкой немой посиделки, слегка подгоревшего угощения под тихие смешки Мина и повизгивания Пака, кормления уточек хлебом, и заканчивая длительной прогулкой по парку, держась за руки и даря друг другу тепло и нечто большее, что постепенно прорастает в юных сердцах.