Чимин шлюха. Этого паренька можно со всеми шипперить. Пак за всеми бегает, обтирается.
На Чон Хосока эти выражения и мнения влияли гораздо больше любых фанатов.
Парни недавно-сформировавшейся группы медленно начинали знакомство друг с другом. По-началу вся инициатива исходила от старших, конечно же, так как они были менее стеснительны, и некого Тэхёна, который на самом деле был самым младшем, после Чонгука. Чон Чонгук и Пак Чимин были самые стеснительные, толком ничего не говорили, а просто смотрели на остальных парней с большими глазами и волнением в крови. Чон Хосок тут же приглядел Чимина, маленький мальчик с пухлыми щечками, танцевал он хорошо, вызывая уважение у Хосока, который сам является танцором. Первые несколько месяцев их знакомства у Чона все шло достаточно хорошо, Чимин каждую ночь болтал с ним, рассказывая Хосоку о своей жизни, своих проблемах и страхах, так же выслушивая монолог другого. Почему-то парни в первую же ночь сроднились, то ли танцы, то ли совместное проживание в одной комнате, то ли близость душ, но что-то очень благополучно притягивало их друг к другу. Ни один из них не был против этого, так как они оба оказались в новом месте с новыми людьми, и было приятно с кем-то сродниться. Чону было до безумия приятно, что Чимин, который весь день молчит и переживает, что может сказать что-то не так, полностью открывается страшему по ночам, рассказывая о том, о чем даже спрашивать как-то неловко. На протяжении нескольких месяцев Чимин позволял Хоби таскать себя за щеки, обнимать и смеяться над ним, хотя на лице старшего всегда была самая нежная и заботливая улыбка, сажать к себе на коленки и щекотать, наслаждаясь тихими от смущения хохотаниями. Чимин стал некой плюшевой игрушкой для Хоби, которую он так сильно любит, а младшенький вроде как и не против был. Лучше всего двое парней сблизились, когда Хосок случайно зашел в занятый туалет после очередной тренировки. Парень хотел умыться и смыть пот с лица, а дверь не была заперта. Но Чимин сидел на закрытом унитазе, сложив руки на коленях, а ладони на лице. Он тихо плакал, потрясываясь. Хоби тут же упал на колени, не задумываясь о мгновенной боли в чашечках, обнял младшего, одаряя всем своим теплом, и стал слабо петь тому на ушко какую-то нежную песенку, которую когда-то пела ему мама. Главное, чтобы тот успокоился и объяснил все, а когда Хосок узнал в чем было дело, когда ему Чимин с заплаканными глазами прошептал, что ненавидит свое тело, что он толстый и никому не нужный, что диеты и голодовка не помогают. Тогда Хосок то и понял, что влип, ибо был готов сделать все, лишь бы убедить младшего в противоположном. Он перестал над ним смеяться, но начал делать больше комплиментов, проводить с ним, как можно больше времени, не оставляя того одного. Главной целью и мечтой Хоби стало осчастливить Чимина и заставить его раскрыть глаза, то есть полюбить свое тело и себя. Потому что он был лучше всех. Как-то Чон сам перекрасил волосы Чимина в блондина, в первый раз, и Чимин следующие две недели бегал кругами, радуясь своей новой прическе и тем, как она смотрелось с его личиком. Ему нравилось, нравилось, как он выглядел, как мило его волосы смотрелись, нравилось, что именно Хосок его перекрасил. Это заставляло Хосока ощущать некую победу, самую нужную победу в его жизни. Хосок каждый вечер, бывало и ночь, садился на поясницу Чимина и делал тому массаж. Каждый день недели. И не важно, что Хосок сам уставший, и что он занимался гораздо больше Чимина, помогая другим мемберам выучить танец и стараясь удержать улыбки на их лицах, все это было неважно. Ведь маленький Чимин каждый вечер устало ходил по комнате обоих, плавно выходя из душа, переплетая ногами и плюхаясь на кровать. При этом весь этот путь он проделывал с закрытыми глазами, выучил дорогу или же сильно доверял хену и, что тот его спасёт, если понадобится. Хосоку было жизненно необходимо помочь Чимину, услышать сладкие стоны удовольствия, пока старший мнет его спину и плечи. Иногда Хоби самому хотелось уткнуться носом в шею Чимина, вдохнуть его запах, запустить в свои легкие, надеясь, что он навсегда там остается. Хотелось выплакать все свои страдания, рассказать, что и ему тоже бывает плохо и нужна защита и любовь, поделиться тем, что влюбился в одного из мемберов и понятия не имеет, что с этим делать. Но получил он совсем не то, на что надеялся. Чимин начал сближаться с другими участниками, медленно, но верно. Младший начал проводить намного меньше времени с Хоупом, хотя они все еще делили комнату. Чимин прыгал на Чонгука с теплыми объятиями, которые раньше дарил только Хосоку, делился переживаниями с Намджуном, иногда плача в плечо лидера, а не Хоби, часто пропадал с Юнги в студии, надеясь получить больше знаний о написании треков и музыки. В общем, как казалось Хосоку, Чимину он больше был не нужен, по крайней мере не так сильно, как раньше. Да, они по-прежнему проводили время вместе, иногда обнимались и болтали о своих делах, но все это было не тем. Старший чувствовал, что потерял свой шанс, что потерял своего Чимини. Теперь же Хосок сидел на закрытом унитазе, прижав руки к лицу и плача от пожирающей боли в сердце. Казалось, что его душа разрывается, что он никак не сможет вернуть то старое успокоение и хоть и маленькое, но счастье. Он всегда догадывался, что не заслуживает такого счастья, но не думал, что оно так быстро и легко выскользнет из его рук. Больше всего его ранила дружба Чимина с Тэхёном, не то, чтобы он был против, никак нет, просто было больно, ведь ревность уничтожала его изнутри. Чимин часто бегал в комнату Тэ, занимаясь там непонятно чем. Но как-то блондин совсем коротенькой фразочкой разбил сердце и все надежды Чона, сказав “Хён, я переночую сегодня у Тэхёна, пока”, убегая, даже не дав тому ответить. Кто бы мог подумать, что такая беззаботная фраза может ранить человека так сильно. Хосок любил их ночные посиделки с Чимином, любил, что они бывало не спали до самого рассвета просто болтая, а иногда и засыпали в одно кровати, случайно. Но Хосок это обожал, иногда казалось, что только ради этого он и жил, и как бы сильно Чимин не сблизился бы с мемберами, Хосок был уверен, что у них все равно всегда будут эти ночи. Видимо, он был не прав, видимо, им в очередной раз воспользовались, забрав всю любовь, тепло и просто убежав к кому-то другому. — Хосоки-хён, как я выгляжу? — спросил Чимин, смотря в маленькое зеркальце у стены. — Хорошо, как всегда, — ответил Хоби, слегка улыбаясь и смотря на мальчика в обтягивающих джинсах и мягком свитере с высоким горлом. Чимин улыбнулся, посмотрев на отражение старшего в зеркале, еще раз выгладил свитер руками и повернулся. Чимин выглядел таким домашним и теплым, заставляя Хосока таять. Старший лежал на кровати, лазил в телефоне до того, как Чимин задал ему вопрос, а сейчас глаз от младшего не мог оторвать. — Куда идешь? — с осторожностью спросил Хосок. Внутри что-то пыталось предупредить и остановить от такого вопроса. — С Юнги идем в ресторан, мы наконец-то дописали песню, идем праздновать, — хватая телефон и ключи, говорил Чимин. В сердце что-то екнуло, но Чон все равно хотел уточнить: — Вдвоем? — Ага, — безразлично ответил младший, подходя к двери, чтобы выйти из комнаты, — Как свидание, — добавил он, смеясь. — Ммм, — боль растеклась по телу, почти так же как и умиление с младшенького несколько секунд назад. Чимин улыбнулся старшему еще раз, делая тому в разы больнее, заставляя понимать, что это улыбка вовсе не ему скоро будет принадлежать, и вышел из комнаты, направляясь к выходу из квартиры. — Какого черта?! — выдал Хосок, ударяя кулаком в кровать от злости, как только дверь за Паком закрылась. Хосок достаточно нервный человек, да и разозлить его не так сложно. По-началу ему было так больно, что он только плакать и мог, а сейчас так все надоело. Какого черта ему нужно было влюбиться в своего друга, в донсэна, в парня, черт возьми? Ему нужно было выпустить пар, расслабиться, поэтому обычно он ходил в танцевальный зал. Он танцует так, что появляется ощущение, что его кости вот-вот и сломаются, вся боль и смятение передается в танце. Отражение в зеркале иногда будто останавливается и смотрит на своего хозяина в страхе, боясь, что тот может сломаться в любую минуту, физически и душевно. Но сейчас Хосоку вовсе не этого хотелось, сейчас боль была другой. Это простейшее слово “свидание” уничтожило все существующие и несуществующие надежды парня, и ему хотелось писать. Его душа плакала, ревела, а тело устало, поэтому он достал кучу листков бумаги из тумбы, которая стояла у кровати, вместе с карандашом и начал писать. Строчка за строчкой, что-то казалось уж слишком личным, слишком ненормальным, и Чон зачеркивал, исписывая следующую строку на бумаге. Джин нашел Хоби в тот день, закопанного бумагой, у него были следы от слез на щеках. И что вот с таким Чоном делать, если никогда его даже грустным и не видел? Сокджин долго топтался на одном месте, а потом все же присел с младший рядышком, как-то неловко поглаживая по спине. Хосок посмотрел на него тусклыми глазами и расплакался, позволяя себе впервые открыться кому-то из мемберов и рассказать о всех переживаниях, о безбывшихся мечт, о Чимине. Как ни странно, но разговор с хёном помог, хоть и не заставил Чимина полюбить Хоби, но помог тому успокоиться. К часу ночи Джин смог уговорить упрямого танцора лечь спать и перестать ждать младшего с, так называемого “свидания”, убеждая того, что это самая обыкновенная дружеская походка. Хосок не верил, но позволил хёну себя уговорить, потому что он на самом деле устал. Шорохи вытащили Хосока из чувствительного сна, заставляя открыть глаза и посмотреть на Чимина у его кровати. Младший раздевался и готовился ко сну. Быстрым движением глаз Чон взглянул на часы. 3 часа ночи. И что они там могли так долго делать на их “дружеском свидании”? — Как прошло? — с хрипотой в голосе спросил Хосок, сам не соображая, что делает. Чимин вздрогнул, не ожидая, что старший будет не спать, но все же повернулся к нему с обнаженной грудью. — О, хён, — неловко начал он, — х-хорошо. Хосок закрыл глаза, Чимин видимо подумал, что тот уснул, ведь отвернулся и продолжил укладываться в кровать. А у старшего сердце горело, обжигая все остальные органы вокруг и превращаясь в черный кусок пепла. У Чимина давно не было такого голоса, такого потерянного и невинного, будто что-то неожиданное произошло, что-то к нему он не привык. Можете говорить, что Хосок преувеличивает, что выдумывает что-то, но эти чертовы красные пятна на его груди и шеи так не считают. Холодная слеза выкатилась из закрытого глаза старшего, мурашки пробежали по оголенным рукам, как же он мог так влипнуть? Больно, больно, больно.***
Тэхён любил подкалывать хёном и вытворять какой-то беспредел. А Чимину нравилось ему в этом помогать, так они и решили сыграть злую шутку над мемберами. Изначально прикол должен был быть над всеми парнями, но постепенно многие из них узнали в чем дело и, что их ожидает. Все, кроме Хосока. Парни согласились помочь, подходяще отреагировать на прикол, чтобы Чон старший точно повелся на происходящее. Но Джину вся эта идея почему-то не понравилась, особенно, когда он узнал, что разыгрывать будут только Хосока. Но, конечно же, ни Тэхён ни Чимин его не послушали, все еще планирую и улучшая свой план, ничего такого серьезного в нем не было. Наступил день Х. В данный момент парни находились на съемочной площадке, снимая клип на новую песню. Был поздний вечер, темно, парни устали, лампы светили им в глаза уже битый час, но Чимин и Тэхён были готовы к розыгрышу. Цель заключалась в том, чтобы заставить Хосока волноваться, да, глупо, но младшим это казалось смешным. Чимин сделает вид, что ошибся во время танца для видео, падая на землю и плача от боли. Остальные парни должны подыграть, кто-то позовет врача и сделает вид, что вызывает скорую помощь. Все должно было пройти идеально. И вот Чимин валяется на холодной земле, прижимая ногу к груди, зажмурив глаза и делая вид, что плачет. Хосок, как и ожидалось, быстро кинулся к Чимина, падая на колени, пропуская мимо боль в чашечках. — Чимини, малыш, что случилось? — беспокойно начал расспрашивать старший, кладя руку на ногу Пака, что заставило того издать плач по-громче, пугая Чона, — Ч-что не так? Хосок поднял глаза смотря на остальных парней, все они бегали вокруг двоих, вроде как тоже беспокоясь, но как-то по проще Хосока, как-то не по-настоящему. Но Хоби не задумывался об этом, так как его малыш продолжал реветь от боли, на глазах слезы, которые старший так давно не видел, он их таки сильно ненавидел. Хотелось целовать щеки парня, чтобы больше никаких слез на них не было, хотелось прижать к себе и согреть, одним касанием вылечить любую боль. Но Чимин просто продолжал плакать и не говорить в чем была проблема. Он сам не ожидал такой реакции от старшего, тот его даже малышом назвал. Вдруг Хосок расслышал смешки сквозь всхлипы Чимина, он снова поднял голову и увидел, как все смеются, держа животы руками. Только Джин смотрел в глаза Чону и жалел его, надеясь, что тому уже успело полегчать и, он смог отложить чувства куда подальше. Хосок не сразу понял в чем было дело, он вернул взгляд на Чимина, который уже лежал в его руках. Хосоку было так страшно, он боялся, что с маленьким могло случиться что-то серьезное, он чувствовал огромную ответственность за свою любовь. А Чимин тоже начал смеяться, как все остальные. — Хосоки, мы… п-просто прикалываемся, — смеясь, объяснился Чимин, он скатился с колен старшего, продолжай хохотать. Ах, если бы все было так просто, то Хосок бы посмеялся вместе со всеми, а скоро забыл бы о таком происшествии, но нет. Все не было просто, все было до боли запутанно. Когда Хосок услышал все эти смешки, увидел, как глазки Чимина сворачиваются в полумесяцы, как он смеется над старшим, то ему стало стыдно. Стыдно за свои чувства, стыдно, что он влюбился в мембера, он понимал, что жалок и, что никому не нужен с такими чувствами. Чимин над ним прикалывался, издевался над его чувствами, ему было все равно. Хосок так старался забыть, отпустит, а тут такое. И его это злит, злит, что младший смеется, злит, что на его шеи постоянно какие-то пятна, злит, что чувства его с каждым днем только увеличиваются. Он злиться на самого себя, как же он себе надоел, как же он ненавидел этого человека, себя. Чувствуя жар в венах и туман в глаза, Хосок понял, что ему лучше уйти куда-то, убежать на пару месяцев, а может и совсем не возвращаться. Чон поднялся с земли, из ниоткуда ощущая боль в коленях, и направился подальше от съемочной площадки, немного пошатываясь. Он оттолкнул режиссера, который хотел его остановить, он не хотел тому навредить, но злость съедала его изнутри, он начал бежать. Бежал, бежал, пока не вспомнил, что приехал сюда на машине. Сев в нее, он поехал, надеясь попасть туда, где чувств нет, где боль не является реальностью. Джин хотел побежать за младшим, как только тот начал отдаляться, но Чимин схватил его руку, спрашивая с большими глазами: — Хён, что с ним? Ким глубоко вздохнул, а затем выдохнул, он не мог рассказать всей правды, не его право было, поэтому он решил поведать младшему немного другую правду: — Дурак ты, Чимин. Чимин не торопился идти домой и встретиться с Хосоком, но без него парни не могли продолжать снимать клип, поэтому всем пришлось разъехаться. Подъехав к квартире, парни выдохнули в облегчении, так как увидели машину Хосока рядом с подъездом. Хотя бы домой вернулся. Как только входная дверь открылась, то все тут же посмотрели на Чимина; большинство, потому что считали, что именно он облажался с розыгрышем, поэтому должен был извиниться. Только Джин смотрел по-другому, будто просил не идти к Чону и не говорить ни о чем еще некоторое время, может даже несколько месяцев. — Мелкий, давай, иди разберись, — мягко подтолкнул Чимина лидер, открывая дверь в свою комнату, мысленно готовясь к прохладному душу. Сделав большой вдох, Чимин поплелся в его совместную комнату с хёном. Он никогда Хосока таким еще не видел, тот всегда был милым и теплым рядом с младшим. Пак не знал, что ему стоит ожидать от Хосока, он был уверен, что не готово ко всему. Почему-то Чимин постучал в дверь перед тем, как открыть ее, хотя комната ему тоже принадлежала. Зайдя внутрь, он не обнаружил Хосока, но услышал некое шуршание за кроватью старшего. Предположив, что Чон сидит за ней, Чимин поплелся туда, смотря в пол и играя с концом рубашки. — Хосоки? — тихо спросил Чимин, когда увидел парня, который сидел на полу и рвал какие-то листы бумаги, перед ним уже набралась куча рваных кусочков. Тот всего лишь поднял взгляд, черными и тусклыми глазами посмотрел Чимину прямо в душу, а потом вернулся к своему занятию. Хосок рвал все стихи, который когда-либо написал и посвятил Чимину, в которых раскрыл все свои чувства, разрезал плоть и вытащил душу, кидая ее на бумагу, где все мечты его хранились уже так долго. И он безжалостно рвал и рвал. Больше не хотелось плакать, не хотелось прижаться к хёну, надеясь, что тот хоть как-то сможет помочь, разбудить чувства в Чимине. Ничего больше не хотелось, но нужно было остаться одному, жизненно необходимо, чтобы восстановиться, забыть, отпустить. — Хосок, я-я… — решил продолжить Чимин, но его вскоре перебил низкий мужской голос. — Уходи, Чимин, — голос парня звучал твердо, холодно, без намека на какие-либо темные чувства, в которых Чим так сильно нуждался. — Ч-что? — младший не привык к такому Хосоку и не хотел привыкать, он его пугал. — Уйди, сказал, — громче и грубее повторил старший, поднимая глаза на Пака и пожирая его взглядом в то время, пока его сердце разъедала боль. А Чимин окончательно запутался, он же не сделал ничего такого, просто безобидная шутка, почему Хосок так реагирует, в чем дело? Сердцу становилось больно от таких ответов старшего, все воспоминания о поддержке и заботе Хосока всплыли в голове Пака, усложняя ситуацию и будто закрывая дыхательные пути младшего. — Мы же просто пошутили, в чем дело? — не сдавался Чимин, а может и стоило. Младший как назло продолжает бить Хоби кулаками в самое сердце. “Ну, да, просто шутка” прокрутилось в голове старшего и он больше не мог, боже, как же он устал. Он бы ревел, как сумасшедший, но слез уже не осталось, будто весь запас кончился, а все, что оставалось делать это злиться. Хосок поднялся на ноги, скидывая куски бумаги, которые лежали у него на коленях. Он посмотрел младшему в глаза, подошел, как можно ближе и грубо и громко крикнул: — Уйди, блять! Чимин выдал непонятный писк и почувствовал, как слезы начали подступать к глазам. Хосок никогда раньше на него не кричал, никогда. Чимин не мог понять, куда делся тот солнечный Хосок, который обнимал, целовал и согревал. Он не понимал, что сделал не так. И от этого сердце сжималось, не позволяя спокойно дышать, а боль в глазах уже плавала в море слез, которые в следующую секунду покатились по розоватым щекам младшего. — Ой, опять слюни развел, беги к Намджуну или Юнги, чтобы тебя успокоили. Или, что, ты у Юнги только отсасывать можешь? — грубо выговорил Хосок, наблюдая, как младшего бросало в дрожь, чувствуя, как ему хотелось обнять Пака, успокоить, извениться и прижать к себе, а от этого становилось еще хуже. Какой же он идиот, безнадежный идиот. Чимин ревел, всхлипывая местами. Он не мог четко разглядеть лицо Хосока из-за слез, которые без конца лились из его глаз, но он и не хотел его видеть, не хотел смотреть в темные пустые глаза. Чон обещал, что всегда будет любить младшего и никогда не даст в обиду, так что же произошло? Хосока трясло от злости, а Чимину так хотелось взять его за руку и помочь успокоить, он никогда этого раньше не делал, обычно все было наоборот, но ему очень сильно хотелось помочь. И вот, когда он уже был готов рискнуть и обнять старшего, тот рявкнул: — Пиздуй. И весь мир упал в пропасть, Пак почувствовал себя слабым, не в состоянии помочь своему любимому хёну, он почувствовал, что сам виноват во всех бедах. Медленно развернувшись, он начал приближаться к выходу из комнаты, захлебываясь слезами и болью, которая застряла в горле. Не так он представлял окончание сегодняшнего дня, план был совершенно другим. На самом деле Чимину давно уже не безразличен Хосок, он понял это, когда оба случайно уснули в объятиях друг друга, а проснувшись не хотели никуда идти. Чимин понял, что до этого ни одно его утро не было настолько хорошим, что заставило его понять, что именно такое утро ему нужно каждый день на протяжении всей оставшейся жизни. С тех пор начался кошмар. По-началу Чимин отрицал, что у него могут быть какие-то романтические чувства по отношению своего мембера, он отдалялся от Хосока, но с каждым днем понимал, что таким образом его тянуло к старшему только сильнее. Когда он уже смирился, что правда имеет серьезные чувства, то решил, что стоит проверить, как к нему на самом деле относиться Чон. Он прекрасно знал, что тот его любит, как младшего брата, но хотелось чего-то большее, более интимного. Поэтому Чимин решил надавить на ревность. Как-то он вообще солгал, что идет в ресторан с Юнги на, так называемое, свидание, хотя на самом деле они сходили в бар, Юнги выпил, а в 11 вечера уже спал в своей кровати. Чимин же прятался в гостиной квартиры, надеясь, что когда зайдет в комнату, то увидит нервного Хосока, который явно пережидал все это время, ревновал. Но Хоби просто спал, спокойно уснул, ему вообще было все равно. Чимина даже Тэхён заставил фальшивые засосы пририсовать на тело, когда застал парня одного во втором часу ночи. Чимин ему тут же обо всем рассказал, надеясь на помощь, а младшему сразу куча идей пришло в голову. Этот розыгрыш тоже был идеей Тэхёна, он и Чимин надеялись, что Хосок проявит заботу, испугается за младшего и может даже признается в возможных чувствах. Все шло замечательно, даже слишком, и Чимин просто плавал в надежде и приближающемся счастье, пока Чон не взорвался. Взорвался и уничтожил все рядом с собой, включая надежды и мечты Чимина. И что Чимин проделал весь этот путь зря? Чтобы заплаканным сейчас выбежать из собственной комнаты, так и не поведав старшему о своих чувствах. Нет, он не мог так поступить. Даже если тот явно ничего не чувствует, Чимину нужно было рассказать, нужно было выпустить все эмоции, чтобы самому отпусти Чона. Поэтому он быстро вытер слезы с щек, что принципе не помогло, ибо у него все лицо было мокрым, развернул и начал возвращаться к Хосоку, который опять сидел за кроватью и рвал непонятные бумажки. Хосок услышал, что кто-то все еще в его комнате, предположив, что это Чимин, он рявкнул: — Сказал же, уходи! А Чимин плевать уже хотел на то, что он сказал, он и так уже все сердце себе разорвал и выплакал все слезы. Пак упал Хосоку на колени, крепко обнимая его и прижимая к себе, как можно ближе, слишком сильно сжимая тело любимого. Хосок замер. Понятия не имея, что происходит и почему вся его злость резко пропала, он продолжал сидеть и не двигаться. Он не отвечал на объятие, он запутался, пытаясь понять, что в конце концов происходит. Но через несколько мгновений он услышал, как Чимин заново начал плакать ему в шею, тихо всхлипывая и выдыхая теплым воздухом в кожу старшего. Как маленький ребеночек, которого ранили, Пак сидел на коленках хёна и плакал, надеясь на взаимное тепло, на хоты бы руки на талии или спине, на что-то. Но старший ничего не делал, просто продолжал сидеть и, видимо, ждать, когда Чимин сам поймет и уйдет наконец-то. Но прежде, чем это сделать, ему нужно было закончить начатое. — Я т-так тебя люблю, Хосоки-х-хён, — сквозь слезы, глубоко вздыхая, мямлил Чимин, — я уже н-не могу, я так сильно влюбился в-в тебя, — прододжил Чимин, сильнее сжимая тело Хосока, будто чувствуя, что теряет его. — Что? — шепотом себе под нос выдал Хосок. У старшего от злости в ушах звенело, он еле разобрал слова Пака, но разобрал и не верил, что тот правда это сказал. Отодвинувшись от шеи старшего, положив руки на его щеки и посмотрев в глаза, Чимин сказал, спокойней, но все равно шмыгая носом: — Я люблю тебя. Чимин с заплаканными, красными глазами смотрел на старшего, пытаясь найти в глазах того что-то, хоть каплю взаимности, но все, что он мог углядеть была жалость, разочарование. Младший не был уверен, но точно чувствовал, что его талия и спина по-прежнему мерзли без больших рук старшего, которые всегда, абсолютно всегда обнимали его, пытаясь успокоить и помочь. А сейчас ничего. Как будто Чимин сидит рядом с кем-то другим, не со своим любимым хёном, который горы бы свернул, чтобы заставить младшего улыбаться. Пусто. На сердце Хосока было пусто, и Чимин будто мог чувствовать этот холод, жалость к себе вырастала, а плакать и броситься в истерику хотелось еще больше. Как он мог подумать, что вообще кому-то может нравиться. Особенно кому-то такому прекрасному, как Чон Хосок. Когда Чимин опустил глаза, то осознал, что сидел на коленях Чона, почувствовал бумагу вокруг них. Неловкость поглотила его сознание, ощущение жалости и ненужности взяло вверх над сердцем, выпустив еще пару слезинок из глаз, как мелкий дождик перед бурей, Чимин сдал футболку страшего в кулачках, как бы прощаясь, а затем поднялся с крепких ног парня, стараясь больше не прикасаться к нему и не смотреть в глаза. Пару соленых капель упало на рваные стихи Хоби, и Чимин убежал. Бежал быстрее ветра, заперся в туалете и просидел там уж слишком долго для обычного похода в ванну. И Хосок не ворвался к нему, не упал на колени, махая рукой на боль в чашечках, и не обнял, успокаивая. А ведь Чимин даже дверь оставил незапертой. Хоби так и продолжил сидеть на одном месте, смотреть в темноту в окне и горько плакать из-за раздирающей боли в сердце и тяжести на груди. Как же больно было именно в этот момент осознать, что вся эта любовь глупа. Они айдолы, они звезды, так еще и парни, им по контракту, по правилам общества нельзя. Хосок понимал, что как бы сильно он не любил Чимина, и как бы сильно тот не любил его в ответ, будет лучше промолчать, потому что все это ни к чему хорошему не приведет. Никогда. Поэтому Чону пришлось наблюдать над Чимином, в чьих глазах рушились все мосты мечт и любви, надежд и счастья. Он заметил мурашки, которые пробежали по коже младшего, но понимал, что не может обнять и согреть, поцеловать и уложить спать рядом, понимал, что больше никогда он этого сделать не сможет. Хосок заплакал в тот самый момент, когда Чимин начал подниматься с его колен. Старшему так сильно хотелось остановить Пака, посадить обратно на колени и крепко обнять, извиниться, что сглупил по-началу и не ответил взаимностью, потому что на самом деле любит его сильнее теплого моря в холодный день или прохладного ветерка в жаркое лето. Чимин являлся целой вселенной для Хосока, и как же, черт возьми, жаль, что какая-то жалкая шутка, привела Чона к такому уничижительному выводу их судьбы. Продолжая тихо плакать, отвернувшись в противоположную сторону от Чимина, Хосок дождался пока тот ушел, а точнее убежал, и горько выдохну: — Я тоже тебя люблю.