***
День матча наступил, как черная грозовая туча, заслонившая небо будней, и это было самым адекватным сравнением, которое Виктор мог дать одиннадцатому числу. Его и без этого злил тот факт, что команда проиграла последние несколько матчей. А теперь еще и с лидером группы играют. Радоваться в принципе нечему, но все из команды какие-то счастливые до одури. И тренеру вообще непонятно, из-за чего. ВЭБ Арена пока пустовала. Лишь слышались разговоры ребят. Свисток тренера и его раздражение, почти скрываемое за спокойным голосом, разносились по трибунам и полю. Из всех, кто сегодня был на тренировке, только Акинфеев знал причину такого поведения Гончаренко; в минуты отдыха, когда все начинали строить предположения — многие заметили странное поведение тренера, — он пресекал это и говорил, что тот просто нервничает из-за череды поражений, мол «такое поведение свойственно». Ваня ничего странного не замечал. Ему еще с Уфы Виктор дал понять, что умеет и орать, и матом не хуже сапожника покрывать. Сейчас Обляков был окрылен мыслью о том, что, возможно, выйдет на поле. Ему очень хотелось это сделать, ведь ранее он и под крылом Семака был; хотелось показать себя, мол «вот каким я стал», но чертов перелом, так не вовремя появившийся, рушил все планы. И это обижало. — Так, все сюда! — отвлек его от мыслей строгий голос, и Ваня вместе со всеми поспешил к тренеру. Тот сообщил, что приехал Зенит, что тренировка прерывается и нужно встретить гостей. И только тут Ваня наконец-то замечает, что Виктору очень не хочется никуда идти, и что руки сжаты в кулаки от злости явно не из-за плохих показателей команды на тренировке. Ребята начинают расходиться и идут в подтрибунное помещение, где уже слышен гомон гостей. Виктор заходит в помещение последним и сглатывает. Он видит Семака и хочет развернуться, но тот своим спокойным, чуть с усмешкой, голосом окликивает Гончаренко и машет ему, как ни в чем не бывало. Бесит. Но лицо Виктора выражает собранность, он даже натягивает небольшую улыбку, чтобы не подавать виду, что что-то не так. — Привет, привет, — говорит Виктор спокойно; это спокойствие стоит ему неимоверных усилий. Тренеры приобнимают друг друга, но Сергей делает это сильнее, крепче прижимает, пользуется моментом, зная, что Виктор себя не выдаст перед своей и чужой командами. — Привет, Вить, давно не виделись. Я скучал, — последнее Семак шепчет куда-то в висок и, отстраняясь, пожимает Гончаренко руку. Он замечает это пламя ярости в глазах хозяина поля, но нестрашно, иммунитет выработался. — Не взаимно, кстати, — говорит негромко Виктор, делает шире улыбку, убить хочет Семака, но только жмет его кисть сильнее и резко убирает руку. — Да что ты, выпьем после игры? Думаю, нам есть о чем поговорить, — чуть плечами ведет Сергей и наклоняется немного, но Виктор делает шаг назад, и тренер Зенита смеется. — Поговорим позже, — добивает Виктора он, разворачивается на каблуках черных лакированых туфель, наблюдая, как все друг с другом активно общаются и, кажется, даже не замечают уже ничего. Но Семак все же ловит взгляд Вани, и он какой-то недобрый. Сергей подмигивает Облякову, а тот ухмыляется и отворачивается, пряча свой неясный гнев в душе. Ваня был где-то в середине толпы. Он хорошо знал Лунева и еще пару игроков и, конечно же, обнял каждого, начав говорить с ребятами о всякой ерунде. В какой-то момент ему вспомнилось, что Семак тоже тут. Ваня хотел поздороваться и с ним, поэтому он, извинившись, начал выбираться из толпы ребят. Заметив, как тренеры обнимаются, Обляков решил влиться в новый разговор, в новую компанию, чтобы удобнее было наблюдать. Компания попалась без русскоговорящих, но английский — наше все. Общаясь с игроками, он краем глаза следил за тренерами. Ему уже даже показалось, что они обнимаются неприлично долго, что чересчур долго Виктор находится в объятьях. Почему это так задевает Ваню, он не понимал. Ему хотелось уже пойти и силой их растаскивать, только вот они сами отстранились друг от друга. Улыбка Гончаренко — это редкое явление, как и у Акинфеева. «Она искренняя только по особым дням», — так шутили ребята. И было очевидно, что Виктору неприятно рядом с Семаком, что он даже в глаза ему смотреть не хочет, но заставляет себя. И на душе у Облякова такая боль от этого зрелища… Ване хочется прижать к себе Виктора и шипеть, словно кот, на Семака. Однако такое поведение ничем не обосновано, верно? Он, закусив губу, параллельно с желанием нарушить их беседу начинает думать: а почему вообще ему это стало так важно? С каких пор его разум, душа, сердце и весь он так странно тянутся к тренеру? Ответ в голове один, и он тоже неясен: влюбился. Но когда и что именно так цепляет… Все это еще было черной дырой в сознании Вани. Никакой ясности. — Да я просто брежу, — тихо сам себе прошептал он и взглянул на тренеров. Гончаренко уже уходит, а Семак внимательно наблюдает за Ваней. Облякову пора бы убрать эту задумчивость со своего лица, но у него выходит только ухмылка. Мда, непонятно: зачем, что он этим ему сказать-то хотел? Перед игрой Ваня был занят мыслями далеко не о матче, футболе. Он делал все, что говорили, но это выходило, скорее всего, на автомате. Ваня не мог просто выкинуть из головы осознанное часами ранее; он пытался сложить в голове какой-то пазл и одновременно собирал мозаику из того, что ощущал, ища логичное и не дикое объяснение, но все свелось к одному: «Кажется, я влюбился». Тем не менее, принять это Обляков так и не смог. Свисток заставил его замереть и пойти за всеми в раздевалку. Последние наставления для основного состава, какие-то схемы, которые сейчас Ване вообще не нужны, и получасовая разминка.***
ВЭБ арена уже была целиком наполнена людьми. Фанаты обеих команд во всю глотку скандировали свои кричалки. Ваня укутался в куртку и плед сильнее, поглядывая на Виктора Михайловича. Тот стоял на бровке, смотря на команду соперников, и явно задумался о чем-то своем. Глаза Вани перешли на Семака; тот стоял спокойно, сложив руки в карманы, и, как только свисток судьи разнёсся по стадиону, ухмылка Семака была подарена Гончаренко, который ее, к счастью, не увидел. Ваня в течение всего тайма следил больше не за игрой, а за Виктором: за его крепкой спиной, этими гневными высказываниями, когда что-то шло не так, и за тем, как он ходил туда-сюда и что-то подсказывал ребятам, часто подзывая к себе Ефремова. Тут шип ревности тоже уколол сердце Вани, но он проигнорировал свои чувства. Обляков уже на двадцатой минуте хотел выйти на поле. Для замены рано, парень сам понимает, но так хочется туда, чтобы заряд энергии фанатов гулял по венам, помогая выиграть… Однако Виктор лишь оборачивается на Ваню, что-то говорит своему помощнику, они обсуждают что-то, и тот уходит. Все еще неясно.***
Первый тайм закончился, и радости не было предела, уже 2:0! ЦСКА ведет. В раздевалке, все смеются и чуть ли не носят забивших на руках, но зашедший Гончаренко просит перестать радоваться, утверждая, что еще играть и играть. И все сразу поняли: он прав. Немного поговорив, тренер решает выйти, но Ваня сразу идет следом и ловит Виктора за руку. — Ну выпустите меня! — почти скулит он и сильнее сжимает его руку. — Так ты меня держишь, а не наоборот, — хочет изобразить дурачка Гончаренко и искренне улыбается Ване; тот сам улыбается и отпускает его. — Так на поле хочу! Пожалуйста! — продолжает он, идя за Виктором, а тот устало выдыхает. — Я подумаю, но ничего не обещаю. Вот упадешь ты, и что делать будешь, к примеру, м? — Ваня на этих словах замирает и действительно начинает думать. А что правда будет, если его уронят? Ведь Зенит жестко играет, еще руку сломают другую… Очнувшись от мыслей и потряся головой, он хочет догнать тренера, но, слыша голос Семака, сразу тормозит и нервно сглатывает. Смотреть, знать, что там происходит, Ваня явно не хочет, но и уйти не может теперь.***
Гончаренко прям знал, прям чувствовал, что встретит Семака за поворотом… И стоило бы развернуться, но там же Ваня… Подумает еще, что он бегает от тренера Зенита. Приходится через «не хочу» идти дальше к кабинету. — Какая встреча, да, Виктор Михайлович? — тянет с довольной улыбкой, включает наигранную вежливость и рукой перекрывает путь Сергей. Помнит этот черт, что кабинет Виктора из этого коридора ближе. И зачем только тогда он его туда затащил… — О чем задумался? — спрашивает Семак, хмурясь, и чуть наклоняет голову набок. — О том, как же тебя обойти сейчас, — на выдохе, устало говорит Виктор и трет переносицу. — Чего тебе снова от меня надо? — Всего-то поговорить хочу. О прошлом, о том, что произошло, — загадочно тихо говорит Сергей, но это скорее бесит, чем дает загадку и заинтересованность. — Не о чем. Мы с тобой только знакомые, и это навсегда, — понимая, к чему тот клонит, отвечает Гончаренко и, откинув руку настырного тренера Зенита, решает продолжить путь. Вот только тот, наплевав на все, прижимает Виктора к стене. Хорошо хоть расстояние держит. — Да ну? А если я бы хотел вернуть то, что было? — Смысл? Чтобы опять не дать мне возможности ничего объяснить и получить лишь по лицу? Этого тебе не хватает? Сереж, мы не дети. Мириться даже не то, что желания нет, просто смысла не вижу. Твоя настырность сейчас похожа лишь на игру в собачку, только ты — собачка с завязанными глазами, а вокруг тебя ТОП уровня игроки, — спокойно сказал, как отрезал, Гончаренко и, под шокированный взгляд Семака, наконец ушел.***
Ваня явно понял, что опять подслушал то, что не должен был слушать; ему вообще показалось, что это был какой-то бред, придуманный его мозгом… Но нет, он во время беседы тренеров пару раз подсмотрел. Мальчик точно помнит Семака и Гончаренко в странном положении, а разговор вообще кажется полнейшим безумием. Он выбегает на улицу и жадно хватает ртом воздух. Его колотит дрожь, только вот отчего — непонятно. — Вань, ты в порядке? Бледный какой-то, — спрашивает один из медиков, и тот улыбается на автомате, кивает и идет на скамейку, садится. Он сразу укутывается в плед, а так с головой хочется уйти туда. А ещё, желательно, в тишину. — В тайгу хочу. В леса, — шепчет как в бреду он, уставившись в одну точку.***
Виктор, захлопнув дверь, сильно бьёт кулаком по стене, но вся боль проходит, словно сквозь него. Так странно не ощущал он себя уже давно. — И что он возомнил, блять?! Что мы снова, как ни в чем не бывало, будем парой? Да кто тут ебанулся из нас двоих?! — ураганы бушуют в душе Гончаренко и стихают только со стуком в дверь. Слава богу, что за дверью не Семак, а то Виктор бы точно запустил ему в ногу ножницы. — Что такое, Игорь? — тренер садится за стол и руками сразу зарывается в короткие волосы. — Хреново выглядишь. Давай, лицо держи, а-то тут и так целый день про тебя столько слухов могло пойти… Дабы ни одна сплетня не разошлась… — хмыкает Акинфеев и садится на край стола, —…может, нам ему морду набить? — слыша тихий смех тренера, Игорь сам улыбается. — Хорошо бы, но я это уже сделал год назад, когда меня… — договорить не дают серьезное лицо и рука голкипера. — Не стоит прошлое ворошить. Пусть он и старается это сделать, но тебе оно ни к чему, похорони все снова, а дальше — все мысли на игру, — Акинфеев встает и выходит, а Гончаренко, посидев в тишине еще пару минут, понимает, что у ЦСКА действительно великолепный капитан.***
Второй тайм идет неплохо, и радует то, что обошлось без голов в сторону ворот хозяев. После финального свистка Виктор жмет руки помощникам, затем — игрокам и тем, кто был в запасе, вот только Облякова не находит и немного переживает. Возможно, парень обиделся. Ваня же решил быстрее уйти. Он был еще в шоке от произошедшего, услышанного, увиденного… Но так не вовремя зашедшие ребята тормозят его побег, затягивают в разговор. И вот уже Виктор заходит, поздравляет всех, а сам на Ваню смотрит изредка, в какой-то момент теряя его из виду: парень решил смыться под шумок. — Обляков, стой! — окликнув мальчишку, Гончаренко смог его нагнать. — Ты чего? Расстроился, что я не выпустил? Я же объяснил, точнее… — Нет! Я… Я просто замерз и домой хочу очень. Я пойду, Виктор Михайлович, до завтра, — бросает Ваня коротко, только не может сдержать волнение, растущее с каждой секундой. Однако тренер все еще не понимает и опять останавливает его: — А ну стоять, я разве разрешал уходить? — бровь выгибает. — Давай я тебя подвезу? Обляков мотает головой; он катастрофически против и не хочет, просто физически не может ехать с тренером, боится проболтаться, что видел, слышал много. Ваня лишь опускает голову к полю. Гончаренко с грустью смотрит на русую макушку и вздыхает: — Ладно, тогда, как доберешься, маякни СМСкой, — и отпускает паренька с тяжелым сердцем, выбора-то нет. — Хорошо, до завтра, — кивает Ваня, спешно уходя и скрываясь за входной дверью. — На меня такого взгляда ты не бросал, — с усмешкой говорит кто-то за спиной, и Виктор, закатив глаза, повернулся. Конечно, Семак. — Поздравляю с победой. Ну, так поехали, выпьем? — Нет, спасибо, не пью, — сдерживая желание задушить гостя, Гончаренко идет к себе в кабинет, а Сергей спокойно идет следом, как будто так и надо. — Преследовать не надоело? — уточняет Виктор и открывает кабинет, заходя в него. Сергей, не долго думая, заходит следом и прикрывает за собой дверь. Виктор убирает бумаги на полку, и руки Семака сразу оплетают его пояс. — Почему у тебя был взгляд такой на Ванечку? Тебе же 41, а ему вроде… — 20 ему, — смотрит на листы и папки Виктор, немного прищуриваясь, закусывая губу внутри. — Именно. Так куда ты свои ручонки тянешь? Сломаешь ему жизнь… — шепчет на ухо Семак и поглаживает пресс Виктора через ткань белой рубашки. — Будешь, как старый извращенец, — давит на больное он, и Гончаренко резко наступает ему на ногу, чем дарует себе свободу и спокойно садится за стол. — Я не ебу, что ты себе там навыдумывал, Сереж, но он просто мой игрок, и все. А теперь — проваливай. Я сегодня доволен, как кот. Еще бы: вас, лидеров, нагнули, — он словно говорит сам с собой, улыбается, и Сергей тяжко выдыхает. — На «просто игроков» такими глазами не смотрят; обычно, вот такими, как ты на меня сейчас: полное спокойствие и спортивный интерес, — на этих словах тренер Зенита выходит из кабинета и в дверях встречает Акинфеева, у которого лицо вообще не читается. — До свидания, — лишь говорит Игорь и заходит в кабинет, закрывая дверь, смотря на своего зависшего тренера. — Все-таки надо было ему начистить, верно? — Верно. Ладно, что у тебя? — откидывается на спинку стула Виктор и смотрит на Игоря. — Здрасте, приехали. Ты обещал меня с Марио до дома подбросить, забыл? — Акинфеев приподнимает брови в вопросе, а Гончаренко берёт смех. — Я чуть… — но Виктор осекается, и про то, что Облякова хотел подбросить, молчит, —…чуть ли не забыл, но в голове крутилось, — выкрутился он и, под спокойную улыбку Акинфеева, собрал вещи. Вместе с ним и Марио, они едут к Игорю.***
— Завтра вечером жду вас. Без опозданий, — повторяет Виктор Михайлович, и оба парня кивают, сразу заходя в дом. Гончаренко с некоей завистью смотрит на ребят. Так спокойно, открыто показывать чувства… А он так раньше не мог, да и сейчас, возможно, тоже. Верно, они были в отношениях с Семаком около года, как сейчас помнит. Но они не могли позволить себе чего-то большего, чем просто едва заметные касания, взгляды на людях. Все всегда не выходило за стены их квартиры или кабинетов. Но отношения на расстоянии — это сложно, очень тяжело, и все встречи в итоге начинались и заканчивались сексом. Семаку было вполне достаточно такого, а Виктору чего-то спокойного хотелось, какого-то разнообразия, какой-то любви, а не просто: потрахаться и разбежаться. Всякое его заявление об этом приводило к спорам, обидам. Вскоре Гончаренко поймал себя на мысли о том, что остыл к Сергею, а прямолинейность — это черта, давно вписавшаяся в его характер. Наверное, вместе с тренерский деятельностью пришла, чему он и был рад, и нет. Виктор сказал все, как есть: что уже устал от подобного, мол секс-ссоры-секс, якобы они словно были в замкнутом круге. Вроде бы идеально подходят друг другу, как думали сначала, а на деле — разные, такие далекие, как Солнце и Плутон. Семак был полностью согласен, первый раз не спорил, принял, как есть, но решения искать не стал, ведь его все устраивало. Через пару дней, он решил сделать сюрприз: приехать к Виктору в Москву, провести хотя бы день вместе, но в квартире не было никого. Телефон не отвечал. Уже собираясь уйти, он заметил приехавшее авто. Женщина, что вышла из машины, действительно была роскошной, симпатичной. Она разозлила Сергея, хотя тот даже не разобрался, кто же она. Выйдя из подъезда, Семак не стал сдерживать себя, без слов подошел и врезал Виктору, на что тот аж сделал шаг назад, не понимая: правда это или он уснул за рулем. Гончаренко потухшим окончательно взглядом посмотрел в глаза тому, кого любил. Теперь точно. Он разлюбил. Что-то внутри сломалось. — За что же? — Шлюха ты, Виктор, вот за что, — бросил смело и колко Сергей, прямо по и без того раненой душе. Удар со стороны Виктора не заставил себя ждать. Семак только ухмыльнулся, держась за челюсть, и ушел, сразу же желая им удачи. Гончаренко не стал ничего отвечать, лишь извинился перед подругой детства, и они пошли к нему. Виктор вручил ей свою поварскую книгу, которую забыл с утра. — Вот, теперь будет, что для мужа готовить, а то он все ноет, что устал одно и тоже есть, — улыбалась женщина, обрабатывая ему губу. Через неделю, Семак дал о себе знать в виде сотни сообщений о том, что ему жаль и что он хочет поговорить. Однако Виктор уже все решил и оставил записку на их квартире, из-за чего теперь его Сергей и достает.«Привет, хотя ты сюда вряд ли вернешься в ближайшее время, чтобы поговорить. Я сделаю это так — оставлю письмо. Мы с тобой около года вместе, но ты мне так надоел, что сил нет, и то, что произошло недавно, стало последний каплей. Ты даже не дал мне объясниться; тебе было проще повесить на меня клеймо шлюхи, за что, я надеюсь, ты еще будешь сожалеть. Ты забыл, к тому же, её. Я ведь знакомил тебя с ней, с подругой детства. Она приезжала за моей книгой для своего мужа… Бестолочь ты. И, честно, я рад, что так все вышло, а то я бы сам не смог тебя кинуть. Ты бы не понял и забил бы, как делал всегда. Поэтому у нас и были только секс, ссоры, секс. Вечный и доставший меня круг. Теперь, я ухожу от тебя. Целиком в работу, как и было до тебя. Спасибо за пару месяцев сказки, но даже Золушка после волшебства снова прислуживала. Странное сравнение, но больше ничего на ум не приходит. Прощай».
Сам же Гончаренко после этого съехал и оттуда, и из своей квартиры в новую, чтобы больше никто не знал, где он живет. И ведь как он обещал в письме, так и вышло: целиком в работу окунулся. Виктор посетил пару раз командного психолога, но там не смогли помочь, а вот разговор с Игорем помог. Чисто, откровенно и по душам. Как раз в этот день он и узнал о том, что Игорь и Марио вместе. Но тема любви как-то больше не трогала. Сердце ни с кем не порхало птицей, до того момента, пока он Ванечку не подобрал около парковки, еле держащимся и борющимся с простудой. Вот тогда-то, давно забытые, закаменевшие чувства, ощущения начали медленно всплывать на поверхность, заставляя его думать, что он больной, из-за появившейся симпатии к ребенку, «20 лет разницы, что ты творишь?!» — крутилось в голове Гончаренко. Но сердце тянется к мальчику, и даже если бросить все силы на то, чтобы остановить этот процесс, толку это не даст и роли не сыграет. Виктор завис на нем и теперь медленно начинает страдать. Смотрит, как на картину в Лувре, как на Джоконду, а тронуть нельзя.***
Моргнув пару раз, Виктор понял, что совсем завис, и, размяв шею, потянулся к телефону, а там уже и время — почти полпервого, так еще и в общем чате море сообщений, плюс личные от Облякова. Сразу ответив в общий чат про то, во сколько завтра быть всем, Гончаренко закрыл чат и открыл сообщения от Вани. Тот паниковал, чем вызвал смех тренера. Ваня. 22:30: «Виктор Михайлович, я дома, отписался, как просили. Меня чуть авто не сбило… Но не сбило! Честно, я не знаю, зачем пишу вам это, видимо, нарываться люблю». Ваня. 22:57: «Все хорошо? В чате уже все спрашивают, где же вы». Ваня. 23:20: «Господи, надеюсь, что все хорошо и вы уже дома спите. Но чую, что что-то не так, прошу, ответьте мне». Ваня. 23:49: «Может, вы с Сергеем Богдановичем? С другой стороны, это не моё дело, простите». — Он так переживает, — шепчет Виктор, читая дальше. Ваня. 00:00: «Полночь, а я, вместо того, чтобы спать, нервно ем, смотрю «Москва слезам не верит» и хочу уже звонить в полицию, кстати, ребята из чата тоже хотят!» Ваня. 00:25: «Ну зайдите, прошу вас! Я буду усердно играть, еще больше впитывать информации, только появитесь… Скажите, что с вами все хорошо». Гончаренко уже в голос смеялся и заметил, как Ваня опять появился в сети и, наверное, в обморок от счастья упал, ведь его сообщения прочитаны. Виктор Михайлович, 00:34: «Получается ты не усредно сейчас играешь?! Ну, я тебя загоняю на тренировке!) Вот вы панику-то подняли, я просто уснул в машине. И, я надеюсь, ты грыз полезную пищу, а не всякую химию или мучное, Обляков. Ладно, ложись спать, завтра в 16:00 жду на базе, разбор полетов будет. А я — домой. Добрых снов». Виктор отложил телефон и завел машину, с улыбкой вспоминая эти сообщения от мальчика. Где-то в недрах души опять разыгралось давно забытое пламя, что за тебя волнуются, что ты важен кому-то. Он выехал со двора и поехал к себе, и только на светофоре достал телефон, опять начиная смеяться. Ваня 00:37: О БОЖЕ! УРА!))) Я был услышан богами, но теперь мне страшно. Курс молодого бойца ожидать? (Пощадите, скажите «нет, не ожидать»). Я грыз, к сожалению, не полезную пищу, а синнабон. Знаю, теперь буду еще больше бегать… Значит, курс молодого бойца все же ожидать? Теперь да, только спать, спасибо, что ответили, доброй ночи и осторожно на дороге!» Виктор заметил, что зажегся зеленый, и надавил педаль газа; чтобы не оставлять парня без ответа, он записал голосовое сообщение. Виктор Михайлович, 00:40: «Обляков, ты не поверишь, но ты мог мне соврать и написать, что ты ешь полезную пищу. Так что да, будешь бегать быстро-быстро на дорожке теперь. И спасибо, я пока осторожен». Ваня, прослушав сообщение, треснул себя по лбу, да посильнее, ведь тренер был прав. Но смог бы он ему наврать? Обляков шумно вздохнул и в ответ решил ничего не писать. Сегодня был сложный день для него, для Виктора, для всех фанатов и команды. Ванечка откладывает телефон в сторону и ложится спать. Голова совсем устала от полученной информации. Он смотрел на пасмурное небо и, чуть улыбаясь, представлял, как сейчас Виктор едет в авто и, возможно, ломает голову, почему нет ответа. Но Ваня никогда не узнает, что же произошло тогда на самом деле. Устроившись как можно удобнее, Обляков закрывает глаза и привычно шепчет в пустоту: — Добрых снов, Виктор Михайлович.