Комета

      «Дорогая завтрашняя я,             Есть столько всего, что я хотела сказать тебе, если бы могла.       Только самое главное: Помни, что кто-то готов отдать за тебя жизнь, но прошу …не отдавай свою » Джи широко раскрывает глаза, подумав, что её мог разбудить утренний яркий свет, пробравшийся сквозь окна и на секунду в голове проскочила мысль о том, что она могла забыть закрыть занавески. Вот только вокруг была тьма, а от сонливости она казалась ещё не прогляднее чем была на самом деле. Взгляд был устремлен в потолок, который при свете наверняка должен быть белоснежным полотном, но сейчас он лишь сильнее давил на сознание, заставляя дыхание учащаться. Она снова закрыла веки провалившись в пустоту, упорно пытаясь вспомнить, где она, и что её память беспечно упустила. Лицезрение темного потолка снова не принесло плодов, но мягкая постель была главным звонким предупреждением о том, что девушка не в своей родной комнате. Она сменила угол обзора. В темноте, на высокой тумбочке, стояли электронные часы, не ярко освещая время. Несмотря на то, что она не помнила где находится, Джи ясно осознавала, что подъем в такой час указывает на бессонницу из-за плохих мыслей, что терзают её с вчерашнего, туманного дня. Как трогательно и нечестно. Начинает вспоминать вчерашний день. Похоже вечером, скорее всего, она с другом пошла в бар, чтоб наконец поддаться забвению, не дав бессоннице в три утра завладеть ей, но, что-то явно пошло не так и сейчас она чувствует мягкость постельного белья на кровати, о которой пока ничего не знает. Как только минутное число на часах сменилось следующим, захотелось подумать, что сегодня просто суббота, и никуда не надо идти. А потом она вспоминает, что ей, в общем-то, никогда никуда не нужно. Иногда бывает такое чувство, что ты можешь покорить любые горы, а море оказывается всего по колено. Это хорошо, появляется какая-то мотивация. Стремление к жизни. Ты делаешь то, до чего никогда бы не дошел. Но с другой стороны, после таких дней, часов, даже минут, наступает разрядка. Когда вот так лежишь в темноте на неизвестной кровати и не можешь найти смысла вставать, а сил кажется хватает лишь на то, чтобы слегка пошевелить пальцами рук, и то для того, чтобы проверить, сработает или нет. Минутная цифра снова меняется. Наверняка, если заглянуть дальше своего носа, то можно увидеть большой мир, кто бы мог подумать… Она пытается осмотреться. Черт, ну и чистота. Вообще в темноте вокруг особо ничего и не видно, может поэтому и кажется чище, чем есть на самом деле. Обычный пустой лист чужого артбука, только имеет черный цвет, а она, кажется, забыла зайти в канцелярию за белой ручкой, да и умение рисовать где-то посеяла. Хотя, она вообще вряд ли вспомнит, когда в последний раз видела это название магазина. Стоило еще раз попробовать пошевелить пальцами…получилось. Какой бы жесткой не была эта разрядка, всегда нужно найти в себе силы встать хотя-бы на ноги, но Джи всего лишь смогла поднять верхнюю часть, наверно всё-таки это лучше, чем ничего. Всё теми же пальцами трогает тело. Как не культурно спать одетой в мягкой чистой кровати…в своей комнате она делает так постоянно, по крайнее мере делала раньше. Втягивает воздух, но всё это получается прерывистым, не таким как обычно, словно захлёбываешься, или, что-то мешает чувствовать себя уверенно лучше. Пахнет лесом, кажется травой и прохладным утром, непонятно какого, чертового, месяца, а ещё, среди всего этого, теряется что-то приятное и родное. Минуты, как дикие лошади, снова спешат куда-то, словно там впереди их неимоверно долго ждут. В глаза ударяет маленькая полоса свечения, которая имеет ужасно жгучий розовый оттенок, как будто там, за закрытыми жалюзями на панорамном окне, странное пламя уничтожает всё вокруг, но всё те же самые дикие мустанги, напоминают, что должен близится рассвет, после которого, завтрашнего уже может и не быть. Комната становится совсем немного светлее, ощущение, что впервые видишь цветное кино. Тут и правда чисто, и правда, слегка пусто. Мягкое белое одеяло не успокаивает, а наоборот снова заставляет думать о том, что Джи, слишком «грязная» для окружающего мира, словно, всё к чему она прикасается, быстро портится. Она наконец опускает взгляд на другую сторону кровати.       Нет, Нет, Нет, Господи.             «Дорогая завтрашняя я, Сейчас ты словно входишь в огонь, в котором можешь сгореть, и это нормально.       Чувствовать — нормально.             Прости, ведь даже, наверно, не тебе адресовано это письмо.» Будь она сейчас немного расслабленее, подумала о том, что надо выпить чаю…или возможно кофе. Только без сахара. Ведь, когда она видит перед собой спящее без эмоциональное лицо, на столько проникается этим словом — «Сладкий», что чувствует его сильный, приторный вкус в горле и наверно зарабатывает диабетом. Отворачивается, закрывает лицо руками и пытается спутать это жжение в глотке со вкусом жизни. Вот только, какой это привкус на самом деле? Может свежевыжатый апельсиновый сок утром, который заряжает бодрость на целые сутки, или красное сухое вино вечером, так отдающее этой порошковой кислотой, что невольно побуждает пойти и проблеваться хорошенько. Может вкус непрофессионально смешанной Кровавой Мэри, который пытаешься перебить ужином, что мама оставила на плите перед тем, как исчезнуть. А чем это пахнет? Свежеиспеченным яблочным пирогом или травой в прокуренной квартире после вечеринки.       Вот только ничего не меняется, она всё так же чувствует это жжение в горле и думает об этом слове — «Сладкий», а вдыхая запах, понимает, то, что терялось среди холодного утра и леса, казалось приятный и родным, был дом, пропитанный его одеколоном; и она, словно сама пропиталась им насквозь. На его лицо не падало света, это было и не нужно, но зато падали, хоть и короткие, но не послушные волосы, так, что у Джи даже не хватало смелости убрать их. Яркие лучи тут были не нужны, художник и так посчитает это произведение своей лучшей работой. Он. Слишком. Красив. Для. Человека. Господи, за что ты так со мной? Она снова осматривает комнату в попытке найти оправдания самой себя, но ничего не перебьет мысли, что Джи единственная тут, что напоминает гигантскую свалку. И слишком дозволительная мысль, о том что всё это иллюзия, теперь даже не может рассматриваться. Ведь воспоминания вчерашнего медленно начинают восстанавливаться и наводят панику заставляя ёжится. Идеальных людей, увы, не бывает. Она подскакивает с кровати, словно ужаленная ядовитой змеёй, и тут же понимает, каким глупым был этот быстрый, необдуманный жест. Секунда гробовой тишины в комнате, но на лице мужчины не дернулся даже малюсенький мускул от легкой вибрации кровати. Вот, что означает это удушливое — «Сладкий». Ничто не тревожит его сна. Она на цыпочках покидает комнату, и пройдя по теплому деревянному полу, оказывается в гостиной. Не зная она, чей это дом, подумала, что каким-то волшебным образом очутилась в музее, ведь всё вокруг выглядит таким эстетично красивым… не тронутым. На спинке деревянного стула, который стоит в ряду со своими братьями возле стеклянного обеденного стола, она видит как аккуратно разглажено весит его чёрный пиджак, а впереди на самой сидушке бесхозно валяется и её джинсовка. Это непонятное стечение обстоятельств отлично показывает пропасть между двумя обладателями этих вещей, в тысячный раз напоминая, кто она, среди всей этой гармонии…всего лишь кусочек хаоса.       Когда же ты перестанешь сравнивать себя с ним? Она лезет в карманы и достает содержимое своей куртки. Ничего необычно, наверно…откуда-то взялся ключ от комнаты, хотя девушка всегда благополучно оставляет их на тумбе возле своей кровати, непонятный пустой листок бумаги, сложенный до минимальных размеров, только тут она снова забыла ручку. Смотрит в другом. Достаёт первое, что попадается под руку. Его очки. Она внимательно пытается рассмотреть их. Эта вещь связывает её с моментом, где между ними не было ничего, кроме натяжения воды, где всё могло пойти иначе, только если бы он остался…«Так сладок мед, что, наконец, он горек. Избыток вкуса убивает вкус.»…этот маленький отрезок бесконечной петли времени на столько терпкий, что им просто хочется удавиться. Достаёт пачку с надписью «Курение убивает» и крепко сжимает в руке. Наверняка, если бы он нашел её первый, то непременно избавился. Джи снова бросает взгляд на пиджак, который висит на спинке стула и борется с желанием укутаться, вдохнуть, как будто, на фоне всего дома, это будет чем-то иным. Вот только, всё, к чему она прикасается, портится, и если вдруг этот выглаженный пиджак пропахнет чем-то другим, автоматически станет частью хаоса, который девушка создаёт вокруг себя. Вещь остаётся не тронутой, а ноги ступают дальше по теплому деревянному полу. Она открывает дверь на террасу и впускает прохладное утро в дом, дав ветру прогуляться до той самой комнаты, выскакивает на улицу и закрывает за собой. От дыхания исходит слегка заметный пар, а тело начинает подмерзать, но в прицепе, она думает, что так ей и надо, что всё это весьма заслуженно. На террасе пахнет лишь холодным утром, лесом и промокшей от опустившегося тумана травой. Джи поднимает голову вверх. Тут нет черного неба, слегка усыпанного звездами, тут в её глазах отражается космос, необъятная вселенная и тот самый, жгучий розовый свет, становится похож на млечный путь, уходящий далеко за край, а где-то там, на конце, выдаёт себя на обозрение кольцо Сатурна, вернее будет сказать, его малая часть. Джи проходит дальше и присаживается на деревянный порог. Впереди лес, а где-то за верхушками деревьев, видна знакомая башня, до которой девушка до сих пор не успела дойти. Она зажимает сигарету в губах не забыв прислушаться к надписи — «Раздавите капсулу». Пытается заставить работать зажигалку, но та лишь на зло не подаётся устраивая очередное наказание. Джи находит другой способ поджечь сверток.       «То, что не убивает, делает нас сильнее.» Дым от сигареты мешается с паром от дыхания, красный огонек среди утренней лесной темноты, которая отдаёт розовые оттенком, и мысль лишь не о чём…о хаосе в голове.       «Дорогая завтрашняя я,             Думаю, скорее всего, я просто ненавижу тебя.       Возможно, ты тоже будешь много курить, но тебя всё равно убьют не сигареты.» Чем на самом деле пахнет твоя жизнь?       Всего лишь первой выкуренной сигаретой в 16 лет. Создаешь, чувствуешь, вспоминаешь и разрушаешь. Каждый день завязываешь себе эти чувства галстуком на шеи. Слушаешь своё дыхание. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. За спиной целый мир, а у тебя совсем ничего нет, кроме тлеющей до фильтра сигареты, со словами на бумаге — «Светлое сознание», но из букв осталось только — е — Ну и ебись оно всё… Можно еще одну. Как только ушей касается посторонний звук закрывающейся двери, окурок в её руке исчезает и опускается пеплом на ладонь. Она ежится и сердце начинает стучать быстрее, а на плечи опускается тот самый, чисто выглаженный пиджак, который висел в доме, на спинке стула. Он садится рядом. Она видит, как он опускает локти на колени, а его руки создают слабый замок, словно сейчас тишина между ними, лучший выход из ситуации. Как обычно… Два светлых огонька в темноте леса. Мысли не о чем…лишь о хаосе в голове. Начинай говорить о чувствах, но только наверно про себя. Поясни, что тебя тревожит, от чего устал и почему стал таким депрессивным. Грустных звуков рояля не хватает на заднем фоне молчания, которое не является неловким. В красных глазах испуг, а за ним пустота. Вокруг них не существует огней ночного города и они не выдумка голодного до изнурения художника, который готов грызть свою палитру. Ты уверен, что не хочешь ничего сказать?       — Мне не нравится это. Но ты готов мирится и это самое ужасное. А кому сейчас, что-то нравится в этой жизни? Его голос хрипит от негодования. Прошу не делай этого, я не справлюсь без тебя. Почему даже ты думаешь о чужих чувствах в последнюю очередь? Если бы он попросил закурить, она дала бы ему сигарету с надписью «Альтернатива», потому что это было его излюбленное самобичевание и одновременно поощрение, потому что это, он искал во всём, до чего только мог и не мог добраться. Его личный лабиринт не сбывшихся желаний. Она поднимает свой взгляд на философа, а он опускает свой на волка в шкуре овцы. У неё в волосах память ушедших закатов, а в глазах словно три пачки таблеток и мгновенный передоз. Хочет жить прошлым и несёт этот груз в надежде, что однажды всё повторится, так и останется. Теряет себя, но с мыслью, что спасает остальных. Его волосы уложены гелем, потому что некому зарывать в них пальцы и вставлять ромашки с луга. В глазах нет и капли альтруизма, монады лишь в очередной раз строят сами свои эгоистичные планы. Люди как он, рычащие на любую попытку ворваться в их личное пространство, сносят вещи со стола, бьют посуду и оставляют кофе остывать на пустующей кухне. Но, когда чувствую твою боль, готовы утыкаться носом в твою шею в попытке понять самую суть. Закурить еще одну «Альтернативу». Она сильнее пытается укрыться пиджаком и осторожно кладёт голову на его плечо придвигаясь ближе.       — Прости. В чём смысл извинений, если твой создатель захотел, чтоб так было? Он притягивает её ближе, почти опускает подбородок на макушку, когда рука ложится на дальнее плечо, никак не ниже, потому что думает, что просто не имеет на это права, или сорвётся до пика, когда больше нечего будет возвращать вспять. Джи улыбается, потому что понимает, противный аромат никотина не останавливает его, а она словно специально делает так, чтобы он прочувствовал этот горький запах, чтоб у него перехватило дыхание и запершило в глотке. Хочет довести до точки кипения, чтоб пар из ушей, но остановится на последней ступени до точки невозврата. Чтоб его проедала внутренняя кислотная истерика в яростном вопросе — «Зачем она это делает?!». Но всё это, лишь для того, чтоб когда исчезла её предсмертная мёртвая хватка, эндорфин вбивался в голову как уходящий демон в агонии, чтоб он думал — «Всего лишь очередной дерьмовый человек прошедший мимо моей жизни.». Для ощущения свободы и угарного собачьего кайфа, от которого ноги землю теряют.       «Дорогой,             Не думай, что ты бы принял меня, узрев истинное лицо.       И если мне так не везёт в любви, лучше бы я влюблялась в педофилов и эпилептиков. Читала Достоевского и пила чистый ром по утрам.             Вот только, единственное чего мне не хватает в жизни — ты.» Растворятся в объятиях не имея на это прав — величайшее в мире искусство.       — Смотри, комета, можешь загадать желание. А этот хвост на небе, больше напоминает кровавый след на запястье, но не смотря на это, вызывает улыбку. Она поднимает голову и касается губами его щеки, наверно просто хочет оставить след. И даже сейчас, когда его утреннее заспанное лицо не такое идеальное как всегда видят окружающие, ей чертовски нравится.       — Но оно уже исполнилось. Немое молчание в пустом лесу, которое не является неловким. Отводит хмурый взгляд, но искры в его глаза ликуют. И он совершенно забывает про этот удушающий горький запах табака. Замечательных людей не бывает.       — Тогда, я могу быть твоей кометой, загадывай желание. Она снова улыбается и трясёт головой в попытки отогнать лишние мысли, но у неё никогда этого не получится, а потом, почему-то вспоминает тот пустой листок сложенный до мельчайших размеров, вспоминает, что у неё нет с собой ручки и она давно не видела магазинов с канцелярией.       Дорогой Дикс,             Я сказала, что это письмо адресовано не мне, но на самом деле…его нет, оно всего лишь в моей голове. Потому что я так и не смогла найти сил…и ручку.        Если ты правда даешь мне шанс загадать желание, прошу, нет, умоляю. Завтрашняя я должна родится на рассвете.       Прошу, не дай этому случится. Желания, да? Она замечает его смущенный взгляд и так по детски радуется этому, словно в последний раз. Садится на его колени оказавшись лицом к лицу. Снова улыбается, готовая на зло закурить прямо сейчас, чтобы увидеть его яростную заботу. Чтоб это осталось тем самым физическим воспоминанием. Руки обнимают его шею, а он не дает пиджаку упасть с хрупких плеч. Поцелуй становится точкой невозврата, но раз он дал шанс на желание, есть ли в этом какой-то смысл? Минутное число приближается к своему триумфу и совсем скоро, этот маленький кусочек планеты озарит лучший из всех рассвет, как в судный день.        Дорогой Дикс,             Я понимаю, что не смогу сама отказаться от этой затеи, поэтому пожалуйста…

Не отпускай меня