Первый снег

      В жизни аристократов все бывало не так, как у простых людей, не награжденных судьбой богатыми предками. Вычурность жизни, ее… бесценность в плохом смысле этого слова. Но даже у высшего сословия бывали приятные исключения, любящие, ценящие жизнь в каждом ее проявлении. И какая же это награда богов — оказаться рядом с таким вот чудом.       — Кёя, пойдем скорее на улицу! — его хватают за руку и тянут вон из просторного холла, игнорируя вялое сопротивление.       — Юный господин, вам стоит надеть куртку, — дворецкий провожает их недовольным взглядом, буквально мысленно причитая, что Хибари мог быть и понастойчивее в своей заботе.       — Да ну, к черту, — на него зыркают сердито из-под отросшей каштановой челки, и Хибари вздыхает: кто он такой, чтобы перечить своему хозяину? Всего лишь бывший наемник, возведенный в личную охрану прихотью богатенького мальчишки. Зато теперь у него есть дом, в который можно без страха вернуться, теплая постель, и нет необходимости ждать очередной грязный заказ от какой-нибудь лживой мрази с тугим кошельком. Есть теплый улыбчивый мальчик, любящий на досуге трепать ему нервы.       — Ты только посмотри, Кёя! — теплые тонкие пальцы сжимают его грубую руку крепко, настойчиво. Легкие опаляет морозным воздухом, и Хибари незаметно ежится: мальчишка и сам выскочил в домашних брюках и тонкой рубашке, и его такого же вытащил.       — На что я должен посмотреть? — давно прошло то время, когда он общался с мальчишкой односложно. Привык, наверное, да и юный Савада был ласковым котенком, которого оттолкнуть пожестче не поднималась рука.       — Это же снег! Самый настоящий! — юноша счастливо улыбается, топчась на пороге дома и подставляя лицо под мягкие снежинки. Хибари иронично хмыкает, пытаясь освободить свою руку из хватки, но Тсунаеши отрицательно качает головой и тянет дальше на дорожку, чуть припорошенную выпавшим и не успевшим растаять снегом.       — Ну снег.       — Не будь букой, Кёя! Это первый снег в моей жизни!       — Боги, вот только не надо врать. Снег выпадал два года назад, и вы, юный господин, уже давно были рождены, — хмыкает телохранитель, шагая следом за подопечным. Пусть снег в их краях и считался редким явлением, Кёя никогда не питал к зиме особой любви.       А юноша увлекает его за собой все дальше в сад — зачем, Кёю не волнует. Раз хозяин так хочет, то его дело исполнять. Желание господина — закон.       Тсунаеши останавливается у декоративного фонтанчика, запрокидывает голову и ловит высунутым языком снежинки как какой-то простолюдин-младшеклассник. Хибари скрещивает руки на груди и любуется этим баловством. Тсунаеши красив в своей детской непосредственности — восемнадцать лет отроду, совсем еще птенец, выросший за толстыми стенами аристократии, спрятанный сердобольным отцом от всех опасностей мира принц в башне под чутким контролем дракона. Влюбленный в жизнь, не познавший разочарований. Влюбленный в этот первый снег в году, в каждую оседающую в каштановых волосах снежинку. А Кёя, как последний дурак, влюбленный в него — взрослый мужик, называется.       — Кёя, какой же ты глупый, — странно слышать подобное изречение из уст сопливого мальчишки в адрес тридцатилетнего мужчины, но Савада Тсунаеши довольно часто себе такое позволяет, когда дело касается чувственной направленности. Там Хибари, пожалуй, правда… глуповат. — Это первый снег, который я вижу с тобой.       — А это так важно? — с искренним непониманием спрашивает Хибари. Тсунаеши смотрит на него, как на самого большого дурака во вселенной, и тяжело вздыхает.       — Помнишь, ты обещал научить меня танцевать?       — Помню.       — Научи.       — Тогда нам лучше вернуться в дом и…       — Нет, — Тсунаеши делает шаг, чтобы встать почти вплотную, и опускает руку Кёи, что грел в своих пальцах, себе на пояс. — Я хочу учиться здесь и сейчас.       — Ваш отец убьет меня, если вы заболеете, — Хибари смотрит в упрямые глаза и практически капитулирует от этой уверенности и нежности.       — Тогда обними покрепче, чтобы я согрелся, — Тсуна улыбается, и Кёя сдается. Перехватывает рукой поудобнее и мягко начинает вести в танце. Юноша цепляется пальчиками за его плечо и быстро подхватывает заданный темп. Он вообще удивительно быстро обучается, когда заинтересован.       Они кружатся так около получаса в полной тишине, окутанные вальсом пушистых снежинок, танцующих вместе с ними. Их дыхание почти синхронное, а взглядами и прикосновениями можно сказать гораздо больше, чем ограниченным набором слов. И как-то объятия все крепче, и в шоколадных глазах все больше надежды и нежности. Когда прохладные пальцы соскальзывают с плеча на шею и выше, запутываясь в коротких волосах на затылке, Хибари вздрагивает — с него словно спадают магические оковы, сплетенные тут очаровательным мальчишкой и чистым искрящимся снегом.       — Тсунаеши, не надо. Я старше и…       — Тшш, — юноша привстает на носочки, целуя приоткрытые губы. И нет никаких сил оттолкнуть. Только прижать крепче, делясь своим теплом, впиться в чужие губы до тихого стона. На пушистых ресницах плотно зажмуренных глаз тают снежинки, и почему-то от этой внезапной взаимности так легко и хорошо на душе — как вспышка солнца в пасмурный день.       Тсуна отстраняется первым, судорожно вздохнув. Ребенку совсем мало нужно, чтобы потерять голову. Хибари хмыкает, коротко лизнув припухшие от поцелуев губы.       — Твой отец точно меня убьет.       — Об этом папе не следует знать, — Тсунаеши улыбается и проводит пальчиком по ряду пуговиц на чужой рубашке. — В конце концов, ты ведь мой.       — А вы, юный господин, вертите мной, как хотите.       — То же можно сказать и про тебя — вскружил голову своей восхитительностью, — Савада тихо смеется, прижимаясь к широкой груди. Из его волос вытряхивают снег, ему тепло, хорошо, уютно и очень радостно. Наверное, он впервые так счастлив.       — Пойдем домой, Тсунаеши, — Кёя проводит рукой по ровной спине, и юноша податливо прогибается в ответ на прикосновение. Хибари даже может поклясться, что слышит тихое мурчание.       — Давай постоим так еще немного, — юноша прячет холодный нос в изгибе шеи, вдыхая любимый запах. — Все же это наш первый снег.