Чернее тьмы

Вокруг Карии темнота. Он ощущает ее кожей. Темнота мешает дышать, заполняет рот и нос, как вода или насекомые Зокена. Кария тонет в ней. Он лихорадочно шарит руками, вертит головой, пытается отыскать хотя бы слабый источник света. Надеется наткнуться на осязаемый предмет: стол, кровать, стену, неважно, только бы понять, где находится. Он боится открыть рот, чтобы закричать. Ему кажется, что темнота вползет в него, стрекоча крыльями, оставляя влажную слизь на языке, и сожрет изнутри. Еще он знает, что никто не услышит. Темнота сгущается еще больше, хотя, казалось бы, больше невозможно. Но эту тьму Кария узнает без труда – плотная, тяжелая аура безумия, окружающая его Слугу. – Берсеркер, уйди, – приказывает Кария слабым голосом, а всего мгновение назад он был уверен, что не может вымолвить ни слова. Он съеживается в ожидании боли от движения червей под кожей. Берсеркер продолжает приближаться. Красные глаза светятся в прорези шлема. Его доспех кажется чернее самой темноты. Кария слышит лязг металла и тяжелое дыхание. Берсеркер не слушает, не выполняет приказы, только высасывает из него магическую энергию. Карии страшно. Он не знает, чего боится больше, той темноты, в которой он едва не захлебнулся, своего Слугу или боли, которая приходит с ним. – Я не звал тебя, – голос Карии все так же тих. Берсеркер рычит. В его рыке Карии слышатся отдельные слоги, но в связную речь они не складываются. Кария не помнит, чтобы Слуга когда-нибудь говорил. Берсеркер совсем рядом. Инстинкты подсказывают Карии бежать, но темнота за спиной пугает еще больше. В ней копошатся, извиваются, пожирают друг друга насекомые. Они ждут его. Кария вытягивает руки и делает шаг навстречу Берсеркеру. Ладони упираются в холодный металл доспеха. На запястьях тут же смыкаются стальные пальцы. Берсеркер весь состоит из железа и острых краев. Кария чувствует как сочленения латной перчатки режут кожу, по рукам течет горячая кровь, крупные капли падают в темноту. Кария не видит ничего, кроме черноты фигуры перед собой, и красной крови. Не должен, но видит. Его кровь густая и алая, какой была год назад. Сейчас она отравлена – бурая жидкость, которую гоняет по жилам больное сердце. Кария выворачивает запястья, раня себя еще больше. Берсеркер отпускает его, и он поднимает ладони к глазам. По рукам, оплетая, змеятся красные линии. Кария проводит языком по глубоким царапинам. Во рту становится солоно. Он слышит рык Берсеркера и зажмуривается, ожидая, что вот сейчас грудную клетку разорвут пальцы-ножи, сломают защиту из грудины и ребер, войдут в мягкое нутро, сомкнутся на бешено бьющемся сердце. Кария даже не вздрагивает, когда грудь рассекают четыре длинные полосы. Кожа легко расходится, царапины быстро наполняются кровью. Кария не может понять, как глубоко ранят пальцы Берсеркера. Год назад он знал, что сломать кость – это больно. Сейчас он уже не кричит, когда черви вгрызаются в мышцы и ткани. Самые крупные и сильные поселились в печени, легких, заполнили желудок. Кария не хочет быть съеденным заживо. Он хочет умереть быстро и чисто. Кария проводит ладонями по груди, размазывая кровь, а она все продолжает течь из порезов на живот, стекает к паху и проливается к ногам. Пальцы Берсеркера снова и снова взрезают кожу. Они холодные и острые. Кария теперь вздрагивает каждый раз, когда они касаются тела. Ему тепло в собственной крови. Короткие взрыки Берсеркера пугают темноту за плечами Карии и существ, копошащихся в ней. Слуга Карии – лучший из рыцарей. Его, даже безумного, боится вся мерзость, что сосредоточена в семье Мато. Кария тянется к шлему Берсеркера, оставляет влажные отпечатки на темном металле. Он царапает шлем ногтями, скользя по гладкой поверхности. – Сними это, – просит он. – Сними его. Берсеркер рычит, а Кария подается ближе к нему, соприкасаясь обнаженной кожей с холодным железом. На нем тоже остаются кровавые разводы от старых порезов и полученных только что. – Сними, – голос Карии дрожит, но в нем чувствуется сила. Он единственный знает, как выглядит его Слуга. Он видел во сне отражение красивого лица на озерной глади. Шлем раскалывается, и половинки летят куда-то вниз. Ни звона, ни стука не доносится до слуха Карии, словно шлем канул в пустоту или рассыпался пылью в воздухе. Кария знает, что теперь лицо Слуги уродливо. Злоба и безумие исказили его черты. И Кария теперь тоже уродлив. Испуг в глазах маленькой девочки сказал об этом лучше, чем зеркало. Кария дотрагивается до лица Берсеркера, обхватывает ладонями и тянет к себе. Он целует сухие, горячие, искривленные в оскале губы, и чувствует, как рот наполняется кровью. Пальцы Берсеркера глубоко вонзаются ему в спину. Кария впервые стонет глухо, но не разрывает поцелуй. Берсеркер кусает, пьет его кровь. А Кария гладит Слугу по длинным волосам, по стальным наплечникам. Берсеркер поднимет голову. Кария чувствует горячее дыхание на своем лице, а потом на шее. Карию охватывает страх, гнездящийся глубоко-глубоко. Страх жертвы перед хищником, вонзающим зубы в ее горло. Но Кария знает еще худший страх, поэтому запрокидывает голову. Берсеркер впивается губами в одну из кровоточащих царапин. Карии кажется, что в нем уже не должно остаться крови, а она все льется. Берсеркер пьет ее, не в силах насытиться. Ему мало того, что Кария отдает. Поэтому тот почти не удивляется, когда Берсеркер разворачивает его к себе спиной. Кария слышит звон железа, а потом груди касается теплая ладонь. Ему больно от прикосновения к ранам, но это ничто по сравнению с ощущением тепла человеческого тела. Вторая ладонь, в латной перчатке, раздвигает ноги, царапая кожу. Кария дышит рвано, быстро. В темноте перед ним шевелятся ненавистные твари. Он чувствует прикосновение к ногам скользких, раздутых от сожранной плоти тел, и кричит. Крик переходит в протяжный стон, когда член Берсеркера, скользкий от его, Карии, крови, входит в тело. Берсеркер рычит и тянет Карию на себя, толкается сам. Это больно, так больно, что Кария забывает, как дышать. Он сглатывает комок в горле. Ему кажется, что его разрывают изнутри, но эта боль другая, не похожая на ту, которую причиняют черви. Кария мотает головой и подается назад, сам насаживаясь на член еще больше. Он откидывает голову на грудь Берсеркеру. Карии кажется, что он чувствует, как пульсирует внутри него чужая плоть. Он хочет, чтобы это ощущение навсегда выжгло из памяти воспоминания о том, как последний, самый большой червь вползает в него. Берсеркер за спиной рычит, и в его рыке стон. Зокен смеялся перед лицом Карии, и в смехе было злорадство. Кария зажмуривается до белых вспышек перед глазами, мотает головой по железной груди Берсеркера. Тот подается назад, и Карии кажется, что из него вытаскивают внутренности. Воспоминания вытягивают из него душу. – Берсеркер, – хриплым шепотом просит он. Впервые на его памяти Слуга слушается с первого слова. Берсеркер сжимает его бедра обеими руками и толкается сильно, резко, снова и снова. Кария хватается за его ладони, расставляет ноги шире. Он больше не боится копошащихся в темноте червей. Кария дышит хрипло. Доспехи Берсеркера позвякивают при движении. Кария трогает его лицо, гладит по щеке. Берсеркер сжимает зубы, но больше не скалится, его глаза закрыты. Кария опускает руку на собственный член и тут же чувствует, как поверх пальцев ложится ладонь Берсеркера. Он уступает. Теперь они оба дышат в такт, двигаются в одном ритме. Берсеркер в последний раз притягивает Карию к себе и кончает молча, сжимая его член ладонью. Кария толкается ему в руку, пачкает семенем пальцы Берсеркера. Тот отпускает его, и Кария падает в темноту. Последнее, что он чувствует – это движение Берсеркера, которым тот подносить ко рту ладонь. Больше Кария ничего не мог ему дать. Яркий свет бьет в глаза. Кария отворачивается и открывает глаза. Здоровый глаз. Утреннее солнце проникает в комнату через неплотно закрытые шторы. Кария дышит с трудом, хватает ртом воздух. Сердце бьется неровно, с перебоями. К горлу подкатывает тошнота. "С добрым утром", – говорит он сам себе. И видит темную тень в углу комнаты. – Берсеркер, – хрипит он – Уйди. – И ужасается, понимая, что повторяет свой сон. Кария не может понять, чей разум породил это видение. Берсеркер делает шаг к кровати. Черви под кожей Карии начинают медленно шевелиться. – Я не звал тебя, – уже стонет Кария, охваченный ужасом, но в его словах больше вопроса, чем отрицания. Берсеркер переходит в призрачную форму, и черви оставляют Карию в покое. Он с трудом поднимается с кровати и идет в ванную. Ему надо сделать всего-навсего десять шагов, он считал. Его шатает из стороны в сторону. Он не включает свет. Кария совсем не хочет видеть, во что превратился. Горло сводит спазмом, и он перегибается через бортик ванной, выплевывая клубок шевелящихся червей. Они с влажным шлепком падают на дно, и Кария открывает воду. Это еще одна причина, по корой он не включает свет по утрам. Он опускается на пол и притягивает колени к груди. За несколько дней войны Берсеркер почти уничтожил его тело. В ванной темно, тихо плещется о чугунное дно вода. Темнота обступает Карию со всех сторон. Где-то внизу, в подвале дома, пол покрыт ковром из насекомых. Кария слышит их, и ему страшно. – Берсеркер, – зовет он своего Слугу.