Как дивные ролевики в Арду попали

— Я не страшусь тебя мерзкий Моринготто! Тело мое ты можешь заковать в цепи, но душа вечно будет свободна! Ни боль, ни ужас, ни оковы не сломят меня! Не сломят никого из моих товарищей! Знай же, сколь далеко бы ни простерлась твоя власть, она ничто, пока сердца эльдар полны отваги! Пока унылую колонну закованных в кандалы пленников гнали через Анфауглит, одна дева зачитывала другой речь. Говорила она тихим, но страстным шепотом, стараясь не повысить голос, но выдержать интонацию. С разговорами лучше было не попадаться. Орки толком не вслушивались, им было плевать, обсуждают пленники речь перед Морготом, план побега или урожай моркови. На все у них ответ был один — плетью по спине. Девам пока везло. Гнали их не слишком быстро, в нарушении установленных порядков не уличали и даже пару раз дали попить невкусной, пахнущей тиной воды — «а то сдохнут, ишь какие малахольные». — Ну как, сойдет? Или добавить что-нибудь? — уже нормальным тоном поинтересовалась дева у товарки. — Надо обязательно про труса сказать, — со знанием дела ответила та. — Ага, подумаю, — первая кивнула. Тут один орк злобно покосился на нее, и она на время притихла, чтобы не нажить себе неприятностей. Но вскоре надсмотрщика привлекли трое нолдор, один из которых сумел протащить какой-то инструмент — то ли спицу, то ли тонкий нож — и разомкнул им оковы. Его поймали на попытке освободить двух других, и орки с остервенением набросились на всю компанию. Колонна остановилась, и всех заставили смотреть, как нолдор избивают плетьми и дубинками. Девы в ужасе отвернулись, вцепившись друг в друга и беззвучно рыдали. Теперь им было по-настоящему страшно. Двое эльдар кричали, а один, тот самый, что протащил нож, только шипел и сдавленно ругался сквозь стиснутые зубы, хотя доставалось ему больше всех. — А может, промолчим? — осторожно спросила первая дева. Вторая резко мотнула головой. Свою речь она уже озвучила и считала, что этой речи позавидовал бы сам Феанаро. Вскоре избитых, окровавленных и едва переставляющих ноги эльфов водворили на место, и колонна снова двинулась. «Малахольных» дев пока не трогали, только иногда орки переговаривались между собой — а не отдадут ли этих бесполезных для работы им на обед. Но самый крупный и грозный из них пресекал все обсуждения, обходясь со своими подчиненными ничуть не менее жестоко, чем с пленниками. Начальство решит, кого жрать, а кого в шахты, вот и весь сказ. — Гордо промолчать — тоже красивая сцена, — все еще сомневалась первая. На это получила презрительный взгляд товарки, которая обладала, как оказалось, недюжинной смелостью — или еще не до конца понимала, что все происходит в реальной жизни, а не во сне и не на игре. — Я не страшусь тебя, мерзкий Моринготто! Позже, когда они уже сидели в длинной, низкой и душной клетке вместе с остальными узниками, можно было разговаривать пусть и не в полный голос, но уже не шепотом. — Больше твердости в голосе. И старайся не взвизгивать. Вот, послушай мою речь. Дева встала, звякнув кандалами, выпрямилась в полный рост и начала декламировать: — Ты мнишь себя душителем свободы и хозяином над рабами, Моргот? Знай же, что сам ты раб — раб собственного страха, презреннейший из всех. Вся тьма, весь ужас твои — ничто перед нашей отвагой, которой вовек тебе не понять! Вот я стою перед тобой, но душа моя парит высоко, свободная от твоих оков! Знай же, темная тварь, я не склонюсь перед тобой, не стану служить твоему черному делу, и нет у тебя способа меня заставить! Окружающие смотрели на обеих так, будто собирались покрутить пальцем у виска — какой-то молодой синда даже это и сделал. Но не мешали, ведь всякий, оказавшись в беде, успокаивает себя, как может. Но закончить речь деве было не суждено. Из коридора послышался оглушительный орочий рык: — Склонитесь перед Гортхауром Жестоким, жалкие черви! Эльфы не склонились. Те, кто стоял, не изменили положение, некоторые из сидевших, на зло врагу, встали, но многие предпочитали оставаться на полу и не отсвечивать. Девы же, стараясь не выказывать страха и трепета, благоразумно отошли к противоположной стене, вдоль клетки. Вскоре в коридоре показался воин в черном доспехе в окружении большого отряда орков-охранников. Огненно-рыжие волосы Гортхаура разметались по наплечникам, огненные глаза пылали злобным огнем. Выглядел он в равной степени жутко и завораживающе — как не изобразил бы ни один художник из тех, что были известны девам. Он обвел взглядом всех пленников, задержавшись на каждом поочередно, и от его присутствия все чистое и светлое увядало и чахло, как трава по осени. На смену решимости приходил животный ужас, который так трудно было сдерживать. Девы снова вцепились друг в друга, дрожа так, что позвякивали цепи. Гортхаур тем временем принялся указывать на каждого пленника и распределять, куда его отправить: в шахты, волкам на корм или в допросную. После нескольких самых кошмарных минут в жизни дев очередь дошла и до них. — В шахты, обеих, — прозвучал вердикт. — А к Морготу нас не поведут? — спросила первая дева. Она сама не знала, двигали ей в тот момент остатки храбрости или просто истерика. — А то мы речь репетировали, — поддакнула вторая. Такого ответа Гортхаур явно не ожидал и даже на миг замешкался. — Что вы делали? — переспросил он. — Ну… речь, — промямлила вторая дева, — репетировали. Впрочем, растерянность военачальника Ангбанда длилась не дольше пары мгновений. — Как будто вы можете сказать Владыке что-то новое, — он кивнул оркам. — В шахты их. И когда обеих дев орки, не особо церемонясь, вытаскивали из клетки вторая успела задать лишь один, самый животрепещущий вопрос: — Извините, а как моделируется руда?