Пророчество не лжёт

Энакин прошёл через лес, миновал полянку и уже спускался к склону. Нигде и ничего не было ещё видно, однако, Сила упорно вела его вперёд, не давая сойти с намеченного курса. Юноша уже слышал, как ударяются о насыпь воды реки, как шумит ветер и кричат птицы. И он знал, куда ему нужно, но даже не знал, что ожидает его в конечной точке следования. В первый миг Энакин даже не поверил сам себе, подумав, что его уставшее сознание просто выдало за действительность то, чего он так долго и страстно желал. Но нет, Сила упорно внушала ему, что это не сон, не бред влюблённого юноши-джедая, а правда, единая и верная. У самого края реки, почти касаясь воды монтраллами, лежала она, его Асока, первый друг, наставница и...любовь всей жизни. Да, первым чувством, возникшим при виде неё, у Скайуокера было: «Асока, милая моя, родная, как хорошо, что снова вижу тебя. А ведь я знал, я один только верил» — вырвалось из самой глубины его измученного сердца. И настолько его захватила слепая радость, что Энакин не замечал ничего вокруг, кроме тогруты, продолжавшей так же безучастно лежать. А вокруг посмотреть бы следовало, например, чтобы увидеть мертвого Дуку, оставшегося у скалы, который даже не думал сливаться с Силой, продолжая смотреть на встречу двоих джедаев своими холодными неживыми глазами. Энакин присел на песок и наклонившись над Асокой, взял в ладони её лицо. Оно было тёплым, хотя и очень бледным, глаза закрыты, а бескровные губы сжаты. Но она была жива, об этом говорило трепетание пульса, бившегося на сонной артерии и тонком запястье, а ощущение её в Силе имело яркий жёлтый цвет. Тано просто находилась в глубоком обмороке. Энакин положил её голову к себе на колени и набрав в ладони воды, начал осторожно обтирать ей лицо и виски, когда же его пальцы достигли губ, душу захлестнули странные, далёкие и совсем уж ненужные сейчас воспоминания. Татуин. Двое сидят возле свежей могилы, где под тяжёлым белым валуном беспробудно спал очень простой, но безмерно добрый человек, Шон Тано, давший жизнь той, что сейчас безутешно плакала, оперевшись на этот камень. А вот и он, Энакин, тогда ещё подросток, сидит с ней рядом и в какой-то момент не выдержав её боли, обнимает девушку и прижимает к себе. Потом, как-то само собой так получается, что его губы начинают неспешный путь от её монтраллов к губам. И вот теперь, как никогда отчётливо, Энакин вспомнил это ощущение, буквально до каждой доли секунды. Тепло нежной кожи, щекотание на губах, странное напряжение где-то снизу, ближе к животу. Кажется и сейчас прикосновения к лицу воскресшей наставницы вызывали нечто похожее, только сильнее. Во много раз. Даже сидеть стало не слишком удобно от необычных перемен в ощущениях снизу, как раз в том месте, где он устроил Асоку на своих коленях и вскоре, устав бороться с самим собой, вернее, с той неукротимой силой, что исступлённо терзала его сознание, теперь принявшись уже за плоть, юноша медленно, словно раздумывая, наклонил голову. Путь был пройдёт дважды, вопреки пословице, гласившей, что это невозможно. Хотя, нет, не вопреки, дорога была одна, но вот шаги совершенно иные — более долгие и умышленно замедленные, оставляя невидимые глазу глубокие следы. Касания губ становились более углублёнными и горячими, кожа от них согревалась и начинала понемногу гореть на медленном огне страсти, разгоравшийся в пылком юношеском сердце. В этот момент его не интересовало то, что происходит, он просто наслаждался моментом, который вот-вот грозил переплести в большее, стоило только коснуться своими губами безмолвных губ наставницы. И вот это уже почти случилось. Руки лежали поверх грубой льняной рубашки, чувствуя линии тела, губы спустились со щеки и уже готовы были коснуться других, как вдруг... Негромкий стон достиг чуткого уха влюблённого, чья-то лёгкая рука тронула его за спину. Энакин вздрогнул и мигом отстранился, поняв, как неловко и как глупо, должно быть, он выглядит сейчас в глазах очнувшейся и когда Асока приоткрыла уставшие глаза, Энакин успел выпрямиться и принять выражение лица, приличествующее моменту. — Энакин — шепнула она негромко, так, словно давно уже не произносила это имя, вспоминая заодно, помнит ли и правильно ли его сказала — Что произошло? Этот невинный и обычный в другое время вопрос, в данной ситуации мог вызвать лишь нервный хохот. Однако, даже такой эмоции он не вызвал, слишком высоким было нервное напряжение, вылившееся в не менее странный ответ: — Произошло то, что ты пропала три года назад и все поверили, что ты погибла, только я один знал, что это не так, но мне не верили и вот теперь я вижу тебя, ты стала другой. — А где я сейчас нахожусь? Мне нужно в храм, обязательно, я должна рассказать так много — Асока была в ужасе от того, как долго она пробыла вдали от родного места службы. — Нас туда доставят, можешь не сомневаться — ответил Энакин, стараясь успокоить её и успокоиться самому, чтобы не выдать охватившего его радостного оживления — Но прежде нам надо посетить Анклав, там остались Магистры Винду и Шаак Ти, у них корабль. — А зачем они тут? — только и смогла спросить Тано, бывшая в шоке от стольких привычных сведений, ставших в один момент новыми. И Энакин, перед этим набрав Винду, прося забрать его с берега, начал рассказывать Асоке, что именно привело сюда в этот раз представителей Ордена, примерно то, же, что и тогда, только с продолжением. — Бедняжка Аманда — сказала она в итоге рассказа — Представляю, как она переживала, надо будет прийти к ним в домик. Энакин даже не спросил как жила Асока эти годы, она сама ему тут же всё рассказала, этого хватило пока Винду собрался и прилетел за младшими товарищами, думая, что летит за одним. А по факту... «Вроде я сегодня не пил, чтобы наутро видеть воскресших мертвецов» — подумал он, внимательно глядя на сидевших на берегу Энакина и Асоку. Вот только и ему пришлось вторично шокироваться, когда тогрута встала и спокойно заявила: — Здравствуйте, Магистр, как ваша лысина? Винду едва не лишился чувств, пришлось даже схватиться за Энакина, но тут все три пары глаз переместились левее и сразу же стало совсем не до радостных объятий. Все увидели погибшего Дуку, испытав при этом разные эмоции и задав себе один вопрос: «Кто убил заразу?» Только Асока не задала, просто не успела, вспомнив события, предшествующие её обмороку. Смерть старого доброго Бена, ставшего ей вторым отцом, ярость, захлестнувшая душу, блокируя сознание. Смотренный и почти умоляющий взгляд поверженного Графа. Невнемлющее неистовство. Голова, катившаяся по песку. От всего этого сделалось стыдно и очень больно за себя, от того, что ситуация повторилась, то же самое она почувствовала на Татуине, уничтожив семью фермера, виновного в смерти её отца. Сколько ещё таких случаев будет в её жизни? Сколько ещё раз поставит её перед таким выбором судьба? Тут же захотелось спрятаться и никого не видеть, чтобы наедине с собой раз за разом переживать эти ужасные моменты, хотя они и причиняли ей ужасную боль, проходившую по душе как наждачная бумага, сдирая с неё слой за слоем лучшие качества. И одновременно прижаться этой душой к тому, кто был морально сильнее, чтобы вдоволь напитаться его силой, его добротой и духовной щедростью, которые позволят хотя бы на время забыть о сегодняшнем и снова поверить, что истинное твоё призвание в совершенно другом — сохранении мира и спокойствия. Но сейчас вместо этого приходилось через силу улыбаться и рассказывать о своей жизни здесь, радоваться своему возвращению вместе с Анклавом, где провела всю ночь, выслушивая тёплые речи в свой адрес. Одновременно Асока узнала, что пока её не было произошло много событий, например, Война Клонов завершилась странной ничьей, по инициативе сепаратистов. Правда некоторые из их остатков ещё вспыхивали в разных углах галактики отдельными мятежами, но это, право, было такой ерундой по сравнению с тем, что раньше. Гривус позорно сбежал, не явившись даже на подписание мирного договора и сейчас растворился где-то в галактике, изредка, чтобы было нескучно, провоцируя мелкие конфликты. Ведь производство боевых дроидов остановили и командовать теперь было решительно некем, а ведь очень хотелось. То есть, жизнь в Республике стала наконец более менее спокойной, а Энакин, в награду за проявленное мужество в борьбе, досрочно сделался Рыцарем. Только после этих слов Асока наконец посмотрела на него внимательно и отметила какие перемены принёс ему новый статус. Теперь это был уже не тощий мальчишка-Падаван, а самый настоящий мужчина. Как же к лицу ему была эта темно-коричневая свободная рубашка и чёрный кожаный жилет, сочетавшийся с высокими сапогами того же цвета. А до чего же шли ему эти слегка отросшие русые волосы, спадавшие ниже ушей красивыми волнами. Как тут было при таком сравнении не посмотреть на себя, хотя бы со стороны и наблюдения Асоки на этот счёт оказались не очень утешительными. Она сильно похудела, кожа сделалась будто бы чуть светлей, а монтраллы, не слишком увеличившись, как-то ещё сильнее разошлись в стороны. И как ужасно ей не идёт эта одежда, что она стащила у Бена. Хочется надеть что-то своё любимое, плотно охватывающее фигуру, желательно красного или серого цвета. К тому же, всё тело чесалось от речного песка. И этот тонкий шрам, спускавшийся от правого лекку, слегка находя на белую бровь. Он остался у неё с момента, когда разнимая драку Энакина и Ферруса, она ненароком упала на цветочный горшок. И вот ещё один, над верхней губой, след ожога от тренировочного меча Энакина. Ужас. Немедленно помыться и переодеться. Впрочем, был у неё ещё и третий шрам, единственный, который она хотела бы сохранить — на левом плече, ввиде подковы, который она оставила себе сама, на память о погибшем отце. И каждый раз, проводя по нему пальцем, девушка словно бы разговаривала со своим дорогим папой и ей даже казалось, что он отвечает ей, касаясь изнутри, не рукой, но самой Силой. Вот только сейчас остаться наедине с собой ей не позволят, прежде, по возвращению в храм, необходимо было посетить медкорпус и проведя там ночь для окончательного восстановления памяти, вернуться наконец к нормальной жизни. Но такой же ли, как прежде?