Кромешный свет

Часто Тэхёна мучает бессонница. Лёжа на холодном матрасе, он чувствует себя слишком уязвимым. Хосок куда-то ушёл. Последние две недели после гибели Юнги он неспокойный, почти не спит. Ким догадывается, что тот нуждается в уединении, чтобы дать волю чувствам или самому нарваться на смерть. Оба они находятся в том состоянии безысходности, когда видишь только один выход. Слишком долго длится этот кошмар. Тэхён закрывает глаза и делает глубокий вдох: пахнет сыростью. Он представляет, как стоит где-то на краю света и делает шаг вперёд, падая, или открывает дверь и оказывается за тысячу километров от этого места. Лишь бы выйти отсюда. Им повезло наткнуться на небольшое заброшенное поселение на пустыре посреди леса. Место открытое, уязвимое, но и Тэхёну, и Хосоку уже настолько безразлично это «стратегическое положение», что они уже вторую неделю остаются здесь и даже не говорят о том, чтобы идти куда-то дальше. С каждым днём оба все больше больше убеждаются в том, что уже некуда. Как ни странно, эти несколько домов на пригорке не сильно привлекают внимание местных. А местные здесь определенно есть. Иначе добычи в лесах было бы больше. Но Тэхён уже почти привык к их везению, хотя душой чует, что время поджимает. Будто ещё пару деньков и случится какой-то ужас, похуже конца света. Для Тэхёна это страх остаться одному. Помещение старое, больше напоминающее склад. Наверное, так и было, но в другом мире. А в новой вселенной — высшая степень комфорта. Отсутствие возможности спать из-за страха за собственную шкуру — скорее, что-то нормальное. А Тэхён боится. Иногда он может подолгу не задумываться о смерти, постоянно купаясь в крови всяких тварей или даже людей, которые так или иначе встречаются на их пути. Тогда ему почти не страшно. Адреналин в крови и всякое подобное играют свою роль, но, стоит остаться наедине с самим собой посреди ночи, вдруг все становится жутким, беспросветным. Во всяком случае, бороться с отсутствием сна можно в последнюю очередь. В первую — с голодом, холодом, отчаянием и людьми. Конечно, другими людишками, которые так и норовят избавить тебя от бессонницы навсегда, оставив гнить прямо на том же месте с пулей в голове, либо дыркой в груди — не важно. Тэхён тихо вытягивает из-под подушки ружьё. У него хороший двухствольный калибр — повезло, по-другому не сказать. Ким даже не знает имени бывшего владельца. Он просто слишком удачно попал камнем по голове тому мужику. И ружьё вместе с десятком патронов досталось ему. Это случилось, кажется, лет пять назад. Когда все только началось. Тэхён до сих пор не знает, что точно произошло. В тот день он сидел на парах, ни о чем не подозревая, когда вдруг началась эвакуация. Забили тревогу, подняли панику. Люди не могли сориентироваться в этом беспорядочном гомоне. Ким тоже слабо соображал. Он шел вместе с толпой, пытаясь наткнуться хоть на кого-нибудь из знакомых. Потом их и ещё бесконечное количество людей, будто весь Сеул, собрали в огромном бункере. Никто не знал, что происходит. Сидели, как мыши, пока не начался мор, пока не появились смельчаки, желающие вырваться. Не только голод убивал — невидимая зараза укладывала людей штабелями. И вскоре парень понял, что никто их не собирался спасать. Просто оставили умирать в надежде, что так будет лучше. Большинство погибало от невидимого вируса. Он приходил незаметно, инфицированных невозможно было отличить от здоровых, пока в какой-то момент не приходила мучительная агония, а затем только смерть как спасение. Спустя несколько недель трупов стало так много, что выносить их сквозь узкие ходы, раскопанные для мелких вылазок, было нереально. Люди формировались в группы и покидали это пристанище смерти. Тэхёну сейчас кажется, что ни один человек не знал точно, что это. Ходили лишь бесконечные слухи: химическая война, вирусы. Тэхён не углублялся в это. Его целью стало выживание, что, конечно, было банальным и именно для него представлялось почти невозможным. Он был хилым парнем, который не требовал к себе большого количества внимания. Про таких, как Тэхён, говорят «родился в рубашке». Болеть не болел, стрелять не умел и, собственно, никаких способностей к выживанию и особых физических качеств у него не было. Зато было желание и незаменимые мозги. Учился в меде, и как только появились первые раненные после выходов на поверхность, его умения были весьма кстати. Ким быстро прибился к небольшой группе парней на условиях взаимной помощи. Но в этой компании Тэхён не был паразитом, который питается чужими соками, ничего не отдавая взамен. Он был единственным, способным лечить, а не убивать. Хотя жестокости тоже быстро научился. Тэхён стал крепче как морально, так и физически, даже не смотря на голод. Действительно, везунчик. Лидер их группы — Намджун — принял решение двигаться на запад. И чего только пережить не довелось. Спустя два года скитаний, борьбы, поисков тепла и еды, из пятнадцати человек осталось всего двое. По иронии судьбы, самых слабых и трусливых: Хосок и Тэхён. Последнего из их группы они потеряли не так давно. Юнги был убит в окрестностях этого лесах, что заставило их остановиться. Они похоронили его здесь, прямо позади небольшой постройки. Яма получилась неглубокой, с таким же небольшим пригорком. Ким поднимается, как только небо становится более светлым, готовясь к восходу солнца. Он старается как можно тише выйти из помещения, не скрипя старыми деревянными дверями, и оказывается на улице. Если забыть о том, что на дворе конец света, можно подумать, что все, как раньше. Утро ясное. Трава покрыта тонким слоем белого инея — дело близится к зиме, начинаются морозы. И листья, которые все ещё не успели опасть, замерзшие висят на деревьях. Он сидит на трухлявой лавке и нервно крутит в руках поношенную и грязную шапку. На ней виднеется несколько темных пятен крови. Они засохли и скорее всего уже никогда не вымоются. Одно из немногого, что осталось от Чонгука. Ещё темная охотничья куртка на Тэхёне. Тоже его. Ким отдергивает себя от этих мыслей, оглядываясь по сторонам. Кругом сплошные леса. Парень даже не знает, в какой они стране. Тэхён думает, что им стоило бы запастись хоть каким-то провиантом и отправиться дальше, пока его плохое предчувствие не стало реальностью, обернувшись для них чем-нибудь плачевным. Он поднимается, слегка подбрасывая в руке ружье, которое все это время покоилось у его ног, и уже собирается пойти на поиски Хосока, как замирает: на опушке леса виднеется маленький силуэт. Тэхён уверен — человек. Парень буквально чувствует, как волосы встают дыбом на его макушке. Быстро натягивает шапку и пригибается, заходит за небольшую пристройку и продолжает наблюдать. Человек сначала кажется маленькой палочкой вдали. Он медленно идет, покачиваясь. «Либо ранен, либо этот мир порадует нас очередным выродком», — думает Тэхён в присядку перебираясь за следующий такой же небольшой склад. По мере приближения силуэта, Киму удается рассмотреть конечности, голову, темные волосы. И он уже заранее знает, что не Хосок. Незнакомец, кажется, не в лучшей своей физической форме и, как минимум, ранен, а как максимум, умирает от заразы. Той самой, которая уже одолела не один миллион человек. Тэхён не стреляет, он просто смотрит, как неизвестный становится все ближе и ближе, и думает. Если это такой же одинокий путник, бегущий в никуда, то им по пути. Лишними еще одни мозги и пара рук точно не будут. Но что, если это чья-то уловка. Если тот, кто все это время ошивался вокруг их небольшого пустыря по лесу, высматривал, наблюдал и сейчас решился их убить. Тэхён поднимает заряженное ружье и прицеливается. Так проще: убить и не вспоминать больше. Наводит мушку прямо на голову и замирает. Это лицо... — Чонгук, — с придыханием шепчет себе под нос и не двигается, не в силах поверить собственным глазам. Стрелять не приходится, потому что тот падает на холодную землю и больше не шевелится. *** Они наткнулись на Чонгука где-то два года назад. Ещё до Хосока, который последним присоединился к их уже небольшой группе выживания. До этого Чон, по его словам, долгое время жил поодаль того, что осталось от цивилизации и людей. В одиночестве или почти, оставаясь наедине с вечно преследующей его смертью. Тэхён, который на тот момент уже был неотъемлемой частью своей банды, даже, наверное, сердцем как самый неунывающий и живучий, все же долго не мог подобраться к Чонгуку. Хотя не сильно-то и старался, но почему-то душа его болела за этого одиночку, вечно сидящего в дальней стороне от костра с угрюмой миной. На вид такой здоровый, повидавший многое, а с лица лет двадцать, не больше. Тэхён ненавязчиво, как казалось ему, подсаживался поближе, интересовался о самочувствии чаще, оглядывался на тот самый угол ещё больше. В какой-то момент боль в сердце сменилась на новую. В мирное время Киму вообще не предоставлялось возможности встречаться с кем-то или даже просто влюбиться. И Тэхён понимал, что ну вообще не время. Но ничего не мог поделать. Для него все те чувства к Чонгуку стали светлым пятном посреди темно-красного мира. Ему это было необходимо. Не сексуальное влечение. Начала нравиться его душа. После этого завладеть вниманием Чонгука стало одной из жизненных необходимостей сразу после еды. Однажды, они пошли вместе за дровами, чтобы было чего подкинуть в костер посреди ночи. Чонгук казался Тэхёну безразличным ко всему и к себе в том числе ровно до того дня. Ким обязан ему жизнью. Потому что в тот вечер его чуть не сожрала некая тварь, что-то среднее между человеком и собакой, но страшнее оборотня. И то, что Тэхён видел в его глазах в тот момент, было точно не безразличием. Чонгук боялся. После этого их отношения обрели какой-то новый оттенок. Каждую ночь Тэхён засыпал рядом с Чонгуком, чувствуя, как тот сжимает его руку. Иногда они целовались. Было тепло и приятно рядом друг с другом. Оба никогда не обсуждали того, что происходило между ними. Когда наступала темнота и все, кроме одного на страже, ложились спать, они тихо зажимались, или даже переходили к чему-то большему... Но утром смотрели друг на друга без тени влюбленности и разговаривали даже более грубо, чем стоило бы. Тэхён больше ощущал это со стороны Чонгука, но не был против. Ему даже нравился их маленький секрет, как что-то сокровенное и единственное святое посреди этого кошмара наяву, где все друг друга убивают, пожирают, боятся. Но недолго длилось счастье. Чонгук пробыл с ними от силы год. А потом, когда снова тронулись в путь после долгого привала длиной в неделю, его подкосила болезнь. По всем признакам тот самый мор. Ким не имел права и слезу проронить, потому что у них было устроено так: не оплакивать погибших. И он даже не смог дождаться его смерти — им быстро пришлось сматываться из-за приближения бури, которые чаще всего имели самые ужасные последствия. И он уходил, оставив лежать своего единственного дорогого человека там, одного, посреди леса. Тэхён прихватил только его шапку и куртку — не хотел, Намджун приказал, чтобы добро не пропадало. Ким думает, что именно в тот момент для них началась черная полоса. Последним их пополнением стал Хосок, а после начался какой-то ужас. Один за другим. Большую часть застрелили. Их ребята не умирали от голода, только погибали от рук других. Тот отрезок пути был густо заселен новообразовавшимися племенами, которые жестоко расправлялись со всеми чужаками. И они так и не смогли оттуда выбраться с малейшими потерями, как это бывало раньше. Прошло, кажется, два года. Столько еще погибло после, но никого из них Ким не забыл и не сможет. И сейчас один из тех, кого он давно похоронил в своем сердце, лежал прямо перед ним. Теплый, дышащий, живой. Тэхён переворачивает Чонгука на спину, все ещё неспособный осознать свое счастье. Он аккуратно взваливает его на себя и волочет к их пристанищу. Хосок тоже возвращается к этому времени — как чувствовал. При виде тела, занявшего место на его матрасе, он настороженно вжимает шею и напрягается. Будто уже готов напасть, убить и скрыться. Парень смотрит на Кима, как на сумасшедшего, когда тот стягивает с себя куртку и укрывает незнакомца. — Что за нахрен? — непонимающе хрипит Хосок, но ответа не получает. Тэхён быстро рассматривает Чонгука, стараясь собрать мозги по разным уголкам черепа и сообразить, где недуг и как помочь. Пока Чон причитает на заднем плане, обкладывая с ног до головы страшным матом, Тэхён замечает глубокую рану на ноге сантиметров десять длиной из которой буквально сочится кровь. Точно след от ножа. Рана совсем свежая. Кима это напрягает еще больше, потому что он понимает, что кто-то это сделал, что это произошло в окрестностях и не факт, что не повторится. Особенно, если они проследили за Чонгуком. Тэхён перебивает Хосока и командует подать воду и аптечку. Запасов у них уже осталось совсем немного, но промыть, продезинфицировать и зашить точно хватит. Ким делает все на автомате. За столько лет ему уже не один десяток раз приходилось проделывать подобное. — Может, наконец, объяснишь, какого черта ты припер этого аборигена сюда, так еще и лечишь? — Тэхёна бесит, что Хосок не знает, хотя он в этом и не виноват вовсе. И вообще, после гибели Юнги он стал другим. Ким знает, что они были близки и понимает, почему Чон резок и раздражен, но спустить все на тормоза сейчас тоже нельзя. Он пытался поговорить с ним, но, видимо, прошло слишком мало времени. — Чонгук был одним из нас до твоего появления. Мы считали его погибшим, — интонация жесткая. Ким пытается жирно намекнуть, чтобы Хосок не поднимал больше эту тему и ушел куда-нибудь. Ему стыдно рассказывать о том, что он бросил его, представить, как тяжело было ему все это время. Хочется побыть с ним наедине. У Чонгука легкий жар. Рана совсем свежая, инфекция не должна была успеть проникнуть. В лучшем случае он встанет на ноги через несколько дней максимум. Если нет, то придется. Больше они не могут себе позволить ждать. Чонгук изменился. Лицо бледное, исхудавшее, небрежный шрам на щеке, который, очевидно, заживал, как попало, без швов. Руки стали еще более узловатыми, как у матерого бойца. Тэхён переплетает их пальцы. Глаза застилает пелена, и лицо Чонгука расплывается. Ким делает глубокий вдох. Он прикладывается лбом к его груди и тихо всхлипывает. Позволяет себе маленькую слабость, но Намджун, наверное, был бы не против. Ведь плачет не по погибшему, а выжившему. Тем более в тот раз он стерпел. Ким быстро приводит себя в чувства, но так и остается неподвижно сидеть, прислонившись к теплому телу, чувствуя, как грудная клетка мерно поднимается и опускается, а чужое сердце тихо бьется в груди. Наконец Чонгук еле-еле шевелит пальцами. Тэхён резко подрывается к нему и сталкивается со взглядом, полным непонимания. — Я...мертв? — пересохшими губами шепчет он, поднимая руку к его лицу. — Я наконец-то умер? — с тенью сумасшедшей улыбки на лице переспрашивает он, ведя пальцем по линии подбородка, губам, переносице, по влажным щекам. Кима в этот момент снова накрывает. Он так безумно счастлив слышать этот голос и видеть эти карие глаза. Парень мотает головой и, ничего больше не ответив, бросается на того с объятиями, крепко прижимаясь к горячей шее и заливаясь слезами. Чонгук больше ничего не говорит, но Тэхён чувствует его улыбку, когда тот в ответ обнимает его. Они еще немного лежат в объятиях друг друга, когда в комнату входит Хосок и несколько раз откашливается. — Я так понимаю мы здесь ещё задержимся... *** Чонгук не помнит, как выжил. И когда Тэхён спрашивает у него об этом, рассказать ему нечего. Лишь темные образы в его голове, странные действия, чужие руки делали все за него, чужие ноги несли его вдаль — будто после той судьбаносной ночи в лесу, оставшись один, он все-таки умер. Душа его покинула тело и как сторонний наблюдатель смотрела за всем свысока, пока тело продолжало свой путь. Чонгук отчетливо помнит, что изначально его целью было догнать группу. Но по мере того, как текло время в одиночестве, в постоянно напряжении, голоде, он стал забывать и об этом. И единственные слова, которые тихо шептал внутренний голос: выживи, выживи, выживи. Непонятно только для чего и зачем. Дни и ночи, которые он не спал, мешались в одно бесконечное полотно. Чонгук чувствовал, как что-то стирало его настоящие мысли, желания, воспоминания, заменяя их на какие-то чужие, вовсе не принадлежащие ему. Действие неведомых чудищ, от которых уже не скрыться нигде? Ядовитый воздух? — Он не знал, что было причиной, и никак не мог с этим бороться. Скорее всего, попросту сходил с ума. Медленно, мучительно, не осознавая. Единственное, что помнил Чон от самого начала и до самого конца — его улыбку. Он думал о Тэхёне всегда, без остановок, перерывов. Просыпаясь от ужасов, в которых тот погибал от его рук и тревожно засыпая с его образом перед глазами. Потому Ким стал для него последней ниточкой, связью с признаками прошлого, напоминанием о человечности. Последней гранью во всей этой борьбе с самим собой стало тело. Свежий человеческий труп, на который Чонгук наткнулся в неизвестный отрезок времени. Он так живописно лежал на желтом, усохшем мху, окрашенном в красный. Даже теплый ещё, недавно убитый неизвестно чем или кем. Лесные твари даже не тронули. В тот день даже сам дьявол на плече Чонгука в ужасе прошептал: «Что за пиздец ты творишь?» Но он не ответил. И Чонгуку самому было страшно. Окровавленные руки, ощущение все ещё теплой плоти на языке, весь ужас осознания содеянного и образ Тэхёна перед глазами. Чонгук плакал и ел. Слезы беззвучно катились по его лицу и попадали в рот, разбавляя железный вкус человеческой крови. Ему нет оправдания. Единственная цель, которую навязывало чудовище, поселившееся внутри — выжить, жертвуя всем. И самым важным во всем этом списке — перед моралью, человечностью — был Тэхён. Чонгук пошел по этой кровавой тропинке без предубеждений и мыслей, стараясь не думать о том, что он совершает день ото дня. Он стал запоминать всех своих жертв. Каждого, кого он не хотел, но пришлось убить. Не знал ни их имен, ни кем они были до конца света, ни их семей. Иногда он воображал их прежнюю жизнь, детей, всегда пытался найти фотографию в карманах или что-то незначительное, маленькую деталь, которую он бы смог унести с собой. Не в качестве трофея, а как память. Последнего парня он убил неделю назад. Красивый был. Чонгук сначала обшарил всю его одежду. У того паренька в кармане была старая кассета «Queen», а на запястье чья-то темно-синяя резинка для волос — все это он взял с собой, прежде чем перейти дальше, но не успел. Чужие приближающиеся шаги спугнули, и Чон ринулся в противоположную сторону, успев скрыться за большим валуном в десятке метров от трупа. По звукам было понятно, что это парень. Он издал тихий, душераздирающий стон. Чонгук незаметно выглянул, подумывая убить и его, но при виде этой картины что-то екнуло в душе: что он наделал? Незнакомец, упал на колени перед мертвецом, тряс того за кофту и что-то неразборчиво шептал, сквозь всхлипы и слезы. Чон не смотрел на его лицо, потому что чувствовал, что сам на грани: желание поднести пистолет к виску и выстрелить, чтобы, наконец, избавиться от всего это, было слишком сильно в нем. Сознание Чонгука было настолько помутнено, что он даже слышал голос Тэхёна. Он какое-то время прибывал в шоке. Люди давно ушли, забрав с собой тело, а парень продолжал сидеть около камня, трясясь не понятно из-за чего, то ли от холода, то ли от ужаса осознания. Чонгук решил пойти по их следу. Представляя, что найдет где-то рядом Кима. Неделю он не натыкался больше на людей, пока не вышел к небольшой опушке посреди леса. Наблюдал издалека за двумя маленькими человечками, боясь подойти ближе, потому что убивать больше не хотел. Голод постепенно завоевывал сознание. У Чонгука появилось желание отловить какого-нибудь зверка и расправиться с ним, но что бы он ни брал в рот, все оказывалось отвергнутым его сознанием и телом. Единственное, что он мог есть, — растения, мох, без разбора пихая в себя сухие куски, толком не пережевывая, лишь бы протянуть до следующего утра. Это было лишь интуитивным желанием, по привычке. Втайне от самого себя, он давно уже был готов к смерти. Но что-то продолжало держать его на этом свете. Последнее желание встретиться с Тэхёном. А ведь он даже знать не знал, жив тот или мертв. Может уже давно его тело сгнило где-то. Но после Чон думал о других вариантах, и поэтому продолжал бессмысленное ожидание. Его разум вместе с голодом, довел до крайней точки отчаяния. Чонгук мог бы напасть и застрелить тех людей издалека или когда те выходили в лес на охоту, но почему-то оказался не способен. Единственное, что он мог — это собственноручно продырявить себе ногу и выйти из укрытия, надеясь на один из двух вариантов исхода: если там есть Тэхён, что, конечно, невозможно, то он останется жив, а если там его нет, то его просто застрелят, в чем Чонгук не сомневался. *** Чонгук принимает из рук Тэхёна протянутую ему банку. Он больше, чем надо, цепляется за его пальцы, потому что собственные в припадке трясутся от бессилия и страха. — Чонгук, — мягко зовет Тэхён, — ты должен что-нибудь сьесть, — парень не поднимает на него глаз, потому что знает, что такой, как он, не заслуживает нежности, любви... Особенно его любви. Этой еле ощутимой заботы, этих взглядов, объятий и теплых слов. Чонгука разрывает на части от вины, потому что сейчас он понимает, что за эти два года он в итоге потерял все. И Тэхён был только прикрытием чудовища перед зовом судьбы, которая собиралась забрать его на тот свет ещё в самом начале, зная, что принесет за собой в этот и без того херовый мир Чонгук. Хотя, чего таить. Всем давно похуй на это место под названием планета Земля, которая погибает вместе с оставшимися людьми. Можно говорить, что ты ничего не боишься, пока это «что-то» не у тебя перед глазами. И хотя один только вид вызывает у Чонгука желание блевать, он не жалеет, что согласился, потому что улыбка у Тэхёна... внутри все сжимается. Это всего лишь какой-то несносный бульон, «приготовленный» с чем попало в железной банке из-под старой консервы. Он снова поднимает глаза на Кима, желая хоть немного почерпнуть сил. И делает первый глоток. Тот пытливо смотрит на него. — Ну как? — осторожно задает вопрос, пододвигаясь ближе. — Съедобно, — помято отвечает Чон, завораженный видом этих волшебных, по-настоящему чарующих глаз. Это варево стоит у него поперек горла и просится наружу. Здравый смысл подсказывает Чонгуку, что он не жилец, если не может есть даже это… Уже и чувства голода нет. Испарилось навсегда. Уйти от Тэхёна и продолжать убивать? В этом теперь нет смысла, да и Чон знает, что не сможет. Ведь делал он все ради этой встречи, которая не должна была состояться. Ким не должен знать его таким. Чонгук залпом выпивает весь бульон, который действует на него, как яд, что отравляет, оказываясь глубже в кишечнике. Дрожащей рукой он отставляет в сторону банку, и снова поднимает глаза на Тэхёна, давя что-то наподобие улыбки. Он поднимает к нему руку и касается щеки, ведет вдоль по влажным губам, останавливаясь на подбородке. Приближается и целует в лоб, нос, прикрытые веки, острую скулу, висок. Чонгук впервые спустя два года чувствует собственное сердцебиение, тепло своего пока что живого тела, улавливает чужое дыхание на своей коже. Он завлекает Тэхёна в долгий поцелуй, сжимая его бедро с внутренней стороны, и тянет на себя. Ким мычит и отстраняется, тяжело дыша. — Нельзя, твоя нога, — это последнее, о чем думает Чонгук. Ему правда уже безразлично, потому что он безнадежен. — Плевать, на мне все заживает, как на собаке, — отмахивается он, пытаясь подмять Тэхёна под себя, но тот не дает, упершись руками в плечи. Чон нехотя отстраняется, понимая, что настаивать он не будет. Ким скрывает от него свой взгляд. Его щеки багровые, а кончики ушей красные от смущения. А потом, все также пряча глаза в пол, толкает Чонгука на матрас, забираясь на него. — Тогда я сделаю все сам, — решительно выдает Ким, чем вызывает улыбку. Впитать в себя всего Чонгука, каждую частичку его тела, чтобы навсегда запечатлеть в своей душе. Он аккуратно стягивает его майку и приспускает штаны, чтобы не тревожить пораненную ногу. Холод зверский, но ни один ни второй не ощущают этого, потому что им наоборот, слишком жарко. Чонгук в темноте рассматривает его худое, слишком хрупкое тело. Что с ним будет, когда он уйдет? Будет ли кому позаботиться и улыбнуться ему, спасти жизнь, в конце концов. Он не знает. И это так страшно. Чон прижимает его к себе, не переставая шептать «прости». Его лицо горит не только от возбуждения. Чонгук уже несет траур по себе. — Люблю тебя, — Ким не может сдерживать эти слова в себе. Он помнит, как больно было жить с мыслями о том, что он не успел. И если мир дает тебе ещё один шанс, молчать нельзя. Не знаешь ведь, когда снова придется умирать. И не важно: самому или из-за того, что не стало дорого тебе человека. Чонгук кивает. Пусть Тэхён думает, что он выжил, хотя, если быть честным, в тот день Чон умер в лесу. *** Как только Тэхён засыпает, Чонгук подрывается на ноги и быстро выходит на улицу, сразу же блюя за углом. Все, что заставил съесть Ким, оказывается на земле. Он тяжело дышит и, задрав голову, смотрит на небо. Чистое и звездное. В глазах нещадно щиплет. Чонгук стоит так и молится всем видимым и невидимым богам, чтобы с его Тэхёном все было хорошо. И даже если смерть после будет для него лучшим выходом, пусть это будет безболезненно. Чонгук стоит так, пока не чувствует, как коченеют конечности. Он снова тихо возвращается обратно и в темноте ищет свой рюкзак. Нет ни малейшего желания брать с собой что-то. Ему ведь уже не понадобится. Чонгук пересматривает содержимое и решает, что будет слишком подозрительно, если и его он оставит здесь, а Тэхён не должен ничего знать. И так оставит куртку, шапку, ножики и ещё какие-то вещи, что возможно понадобятся Киму. Когда Чонгук заканчивает, он пододвигается к стенке прямо напротив и смотрит на спящего. Умиротворенное, слегка постаревшее, надо признать, лицо. Все-таки этот мир не такой уже и кромешный, раз позволил им снова встретиться. Надежда, но безнадежная. Кромешный свет. Чонгук поджимает одно колено, оставляя больную ногу в покое, и бьется лбом о колено. Рядом с Тэхёном хочется жить. Но он не может. И допустить, чтобы тот снова видел его голодную смерть, Чон тоже не желает. Это было бы слишком несправедливо по отношению к Киму. Начинает светать, и Чонгук понимает, что пора. Тянуть до пробуждения нельзя, иначе он уже не найдет в себе сил уйти, которых и так не осталось. Парень снова оказывается на улице, с тяжелым сердцем закрывая дверь за спиной. — Куда-то собрался? — слышит он слабый голос и оглядывается, в попытках найти его источник. Хосок сидит за домом в метрах десяти, около небольшого горба земли. Его скрученная фигура кажется слишком маленькой на фоне огромного, почти бескрайнего поля. Чонгук почему-то подходит ближе, тянет его к этому пригорку. — Ничего не говори Тэхёну. Думаю, мне не место с вами, поэтому я должен уйти. — Верни, что взял, — все таким же слабым и хриплым голосом шепчет Хосок. Чонгук не сразу понимает, но медленно в его голове все проясняется. Он стягивает резинку с запястья, достает из рюкзака кассету и, подойдя к могиле, кладет у изголовья. — Он был восемьдесят седьмым, — холодно говорил Чон. Да, он считал. Просто не мог иначе. Он сразу не узнал Хосока, но позже понял по голосу — его был плачь. — Ты…— «чудовище», мысленно заканчивает за него Чонгук. Правда, от которой не избавишься. Тот, кажется, вжимает шею ещё сильнее, и вовсе не прячет слезы. — Хорошо было встретить Тэхёна спустя столько времени? А я уже не встречу Юнги, никогда. И скоро нам придется идти дальше, в тот ад, искать собственную смерть, — он резко вскидывает руку, показывая себе куда-то за спину. — Но хуже всего то, что мы больше никогда не встретимся. Ни на том свете, потому что, блять, его нет, ни в лесу случайно, ни под землей. Я нигде не смогу больше его найти! Чонгук знает, никакие его оправдания не помогут. Слова не смогут заменить человека или уменьшить боль. И он понимает Хосока, хотя лучше бы вообще не знал, что это такое: искать того, кого уже давно нет. Все два года Чонгук и провел в этой внутренней темноте, слабой надежде. И на самом деле Хосоку повезло больше, потому что он не падет так низко, как это сделал Чон. В конце-концов в момент, когда придется умирать, не нужно будет думать, что ты кого-то не нашел. Чонгук не знает, что бы ещё передать Тэхёну напоследок, но ему на ум не приходит ничего лучше какой-то тупой, никчемной фразы. Хосок ничего не говорит в ответ. Он лишь взглядом провожает уменьшающуюся с каждый шагом спину, пока тот не скрывается в гуще леса. Чон сжимает крепко в руке кассету, когда спустя некоторое время слышит донесшийся издалека выстрел. *** — Где Чонгук? — взволнованно спрашивает Тэхён, выйдя из хижины. Волосы его взъерошены, а взгляд растерянный. Хосок, поджав ноги, сидел около Юнги, смотря куда-то вдаль. Ким повторяет вопрос. — Ушёл, — бесцветно говорит он, поднимаясь на ноги. — Просил не искать. Он медленно идёт к помещению, завязывая волосы в маленький хвост на макушке той самой темной резинкой и, обернувшись, окликивает Тэхёна, который неподвижно замер. — Нам пора идти дальше.