Viva la chocolate

Вторник. Себастьян недолюбливает этот день. Вторник мало чем отличается от остальных дней недели, но у его нелюбви есть одна маленькая, вредная, кареглазая причина. Вторник — это день Мориарти. Каждую неделю в этот день Джим делает с Себастьяном все, что захочет. Уж лучше так, чем сначала три недели из четырех терпеть его психозы, а затем точно так же быть отдушиной, только его жестокость не будет знать границ. Один раз был поход в луна-парк, еще один раз в зверинец и библиотеку. Но это самые безобидные варианты, если не считать того, что Себастьяну пришлось выиграть все игрушки в тире. Вторник — это день Мориарти. Сколько раз Себастьян стоял на коленях, чувствуя, как кожаный ошейник с шипами сжимает горло. Сколько раз умолял Джима позволить ему кончить. Сколько раз чувствовал на себе чужие руки и обжигающий взгляд карих глаз. Сколько раз его привязывали к кровати, заставляя вскрикивать от капающего воска. Джим мог заставить Себастьяна не касаться себя, пока двигался на нем. Такой горячий, такой отзывчивый и жаждущий ласки. Как можно устоять и не прикоснуться к живому совершенству? Но Себастьян терпел, стонал сквозь зубы, сжимал руки в кулаки, но не трогал Джима. Мориарти ласкал себя, двигаясь на Себастьяне, сжимал розовеющую головку, плача от нескончаемого удовольствия. А однажды он приказал, именно приказал, не целовать его, пока они трахаются. Вроде бы ничего сложного, но гаденыш сам льнул к нему, выпрашивая поцелуи, обжигая горячим дыханием губы. Розовый язычок подрагивал, почти касаясь такого же открытого рта Себастьяна, но когда Себ сам уже был готов накинуться на умоляющие губы, Мориарти быстро отстранялся, чтобы через несколько мгновений начать все заново. Моран терпел. Он знал, что Джиму это необходимо. Без вторников он становился нервным, рассеянным, истеричным и несобранным. Без этих дней Джим не Джим. И Моран был готов вытерпеть все, что скажет его любовник, лишь бы у того наступил относительный покой на душе. Сегодня вторник. Моран вспоминает об этом, только когда по пути домой заходит купить немного яблочного штруделя и видит календарь у продавщицы-немки, переспрашивая, не перепутала ли она день недели на немецком. "Такого быть не может. Сегодня определенно вторник, потому что в этот день у меня привоз яблок от дяди", — удивляется она. Моран любит эту пекарню не только за самые вкусные штрудели, но еще за эту милую продавщицу, однако сегодня они приносят ему только неприятности. Расплатившись с Мартой, он обреченно выходит на улицу. Зима в Лондоне похожа на осень, только осадков больше и холоднее. Поеживаясь, снайпер идет к машине, надеясь поскорее уйти от холода и слякоти в теплый салон Volkswagen. Как же Морану не хочется возвращаться домой, ведь порезы с прошлой недели еще не полностью зажили. Нервничая, Себастьян выкуривает полпачки сигарет, пока едет до их общей загородной виллы. Ужасно понимать, что от этой обязанности не увильнуть. «Может быть, он устал, или у него голова болит, — надеется полковник. — Нет, этот сученыш не упустит своего дня, даже если будет одной ногой в могиле». Он никуда не спешит, поэтому стоит на пороге лишь спустя час, стараясь как можно тише снять пальто и лакированные ботинки, но Джим встречает его у входа, игриво наблюдая за движениями своего хищника. Мориарти не забыл. Последние несколько дней он грезил о заветном вторнике, потому что приготовил для своего тигра кое-что особенное. Представляя свою идею, он блаженно закрывает глаза и облизывается, чувствуя, что даже в шелковом халате ему становится жарко. — Привет, Себби, — мурлычет он. — О, как хорошо, что ты принес сладкое, — Мориарти выхватывает из рук Морана пакет со штруделем и кладет его в сторону. — А теперь раздевайся, — тон, не терпящий возражений. Моран знает, что случается, если он не слушается. Они заранее все обговорили, обсудили черту, за которую ни в коем случае не перейдут, но Мориарти вертит их соглашением, как захочет, не спрашивая разрешения у своего снайпера, распоряжаясь его телом, как заблагорассудится, потому что знает — тот никогда не откажется. Моран ослабляет галстук, сбрасывает пиджак, расстегивает белоснежную рубашку, покорно склонив голову: «Пускай проиграется, а я потом отыграюсь». Верхняя часть костюма лежит на полу. Себ сегодня был на "встрече" с клиентами, поэтому обычным гардеробом пришлось пренебречь. Мориарти незаметно подходит к нему и, схватив за подбородок, заставляет смотреть в глаза. — Малыш, не заставляй меня лишаться удовольствия видеть тебя. Джим не смотрит на движения рук Морана — ему интересны только его глаза — он стоит так близко, что может чувствовать каждое движение пальцев, но это не главное. Звякает пряжка ремня, брюки падают вниз. Джим довольно улыбается и позволяет себе положить ладонь на светлую дорожку волос в низу живота, слегка оттянув короткие кудряшки, причиняя легкую боль. Моран не может спокойно стоять. Его накачанная грудь вздымается, предчувствуя нелегкий вечер, а сердце быстро бьется в такт нервному дыханию. Джим встает на цыпочки и, облизнув ушко своего снайпера, томно шепчет: — Иди за мной, надеюсь, тебя не придется сажать на поводок, как в прошлый раз. Джим вальяжно проходит в зал и поднимается по лестнице. Полы халата мягко скользят по красному ковру, а Себастьян медленно идет за ним, пытаясь предугадать свои ближайшие часы. Пока что ему не нравятся его фантазии, после которых несколько дней придется отлеживаться. Джим не оглядывается, чтобы проверить идет ли за ним его тигр, поэтому Моран не видит его мечтательной улыбки. «Только бы не в эту дверь, только бы не в эту дверь», — мысленно молится Себастьян, потому что именно за седьмой дверью по левой стороне находится самая ужасная комната, где Мориарти придумывал наиболее жесткие игры. Они проходят эту комнату, и Себастьян облегченно выдыхает, но ненадолго, потому что они заходят в следующую дверь. Роскошная кровать и больше ничего. Чертов эстет привел его в комнату с индийской тематикой. По всей комнате горят благовония и свечи. Огромная пышная кровать с балдахином заправлена шелком. В прошлый раз Джим игрался здесь с воском... Но он же никогда не повторяется. Да? — Чего стоишь, как в гостях? — предвкушающе говорит Джим. — Ложись. Себастьян не хочет сопротивляться — быстрее начнут быстрее закончат. Он ложится на кровать, все еще пытаясь расслабиться. Как только он лег, крепкие бедра седлает маленький гений, и Моран чувствует, что под кимоно у него ничего нет, невольно вздыхая резче и глубже. В глазах Наполеона преступного мира танцуют чертики в предвкушении чего-то большего. Джим шарит под подушкой и нащупывает ремни для рук. Моран так и знал. Сегодня у его Джимми особые планы. Руки снайпера привязаны к изголовью кровати. Красный шелк ужасающе холодит кожу, тело покрывается испариной. Жалостливые взгляды никогда особо не действовали на Джима, но все же, может в этот раз ему удастся. Себастьян не скрывает своего страха, нежелания делать этого, но к его губам прикасается указательный палец. "Молчи и не порти картины", — взгляд Джима красноречивее слов. Он раздвигает послушные губы, проникает пальцем в рот, дразнит мягкий язык, а Моран, пользуясь моментом, смыкает губы и начинает облизывать, посасывать фалангу пальца, старательно втягивая щеки. Джим мурчит от неожиданной ласки и резко проникает на всю длину. Моран закашливается, но не останавливается, лишь чуть сильнее сжимая зубы в знак неудовольствия. Джим вытаскивает мокрый от слюны палец и подносит к своим губам, пошло облизывая: — Хороший мальчик, но папочка хочет получить свое удовольствие, — он берет в руки шелковую повязку на глаза и завязывает ее на Себастьяне, жарко шепча на ухо, — Просто так не отвертишься. Снайпер не любит, когда его лишают зрения. Глаза это его все, и ему трудно перестать видеть и начать чувствовать. Джим знает об этом, поэтому не торопится. Моран чувствует запах благовоний. Лаванда и сандал. Джим умеет создавать неповторимую атмосферу. Мориарти слезает с бедер Себастьяна и снова возвращается на свое место. Морану это не нравится. Он пытается вспомнить, не было ли в комнате стека. Джим никогда ничего не повторяет дважды. Превращаясь в слух, снайпер может почувствовать биение сердца своего любовника, его глубокое, частое дыхание и шелест шелка о его кожу. Но, как только Себастьян расслабляется, что-то горячее льется на его грудь. От неожиданности он вскрикивает, дергает руками и ерзает под Джимом. «Неужели воск?» — думает он, выдыхая сквозь зубы какое-то ругательство, чувствуя, как горячая капля стекает ниже. Выждав, пока жидкость застынет, Джим снова льет обжигающий воск на пресс Себастьяна. Горячие капли стекают по кубикам, оставаясь в ложбинках. Джим возбужденно дышит, и Себастьян чувствует его твердость. Мориарти капает маленькими капельками и постепенно подбирается к шее. Себастьян уже не кричит, лишь недовольно шипит, привыкнув к жгучей боли, но все равно вздрагивает, дергает руками и показывает острые зубы, сдавленно чертыхаясь. Мориарти капает на шею ровно две капли и снова опускается к груди. Он не сразу выливает горячую жидкость на грудь, вместо этого Джим массирует возбужденные соски, ставшие особо чувствительными из-за ожогов, только потом пролив несколько капель на твердые горошины. Горячие капли обжигают эрогенную зону. Моран чувствует, как воск обволакивает возбужденные соски и медленно затвердевает, остывая на его теле. — Не дергайся, солдат, — шепчет он и губами приникает к темным холмам сосков. Кожа от ожогов становится невозможно чувствительной. Движения языка обжигают, укусы заставляют надрывно кричать, а острые дорожки ногтей содрогаться от боли. Себастьян в темноте, ничего не видит, поэтому чувства в разы обостряются. Джим с удовольствием облизывает воск, причмокивая и получая море удовольствия. Моран дергает головой, и повязка случайно спадает. Он снова видит и в первую очередь ищет взглядом Мориарти. Наполеон преступного мира снимает с него вовсе не корки воска, а слизывает шоколад! Мориарти — знаменитый, черт бы его побрал, сладкоежка, использовал растопленный шоколад и теперь слизывает его с тела полковника. Теперь понятно, зачем нужны были благовония, которые злодей-консультант ненавидит. Заглушить запах, чтобы обмануть снайпера. Моран, не успев возмутиться, откидывает голову назад и надрывно стонет. Мориарти юркой рукой проникает под резинку трусов снайпера и ласкает его полувозбужденную плоть. Он мнет яички, водит кулаком по стволу, отодвигает крайнюю плоть, приникая губами к каплям шоколада на шее Морана. Вместо шоколадных пятен на шее остаются два засоса, то же самое происходит и с остальной кожей Себастьяна. Полковник, словно ягуар, покрыт яркими засосами. Джим спускается на кубики пресса, постоянно вздрагивающего от тяжелого дыхания. Себ возбужден до предела. Он бы с удовольствием отбросил все игры и просто так взял своего любовника, вдалбливаясь в его стонущее тело, но Вторник непреклонен. Какие-то кусочки он вылизывает с живота, дождавшись пока шоколад растает от его горячего языка, какие-то отдирает зубами, оставляя на коже малиновые полумесяцы, но от этого оба стонут в голос, только Джеймс, пошло облизываясь, а Себастьян, прикусывая язык, чтобы не выглядеть портовой шлюхой. Злодей-консультант почти закончил вылизывать последние капли шоколада из ложбинок пресса, подбираясь к паху. Он стянул с Себастьяна нижнее белье и, перестав ласкать член, снова потянулся за колбой кипящего шоколада. С победно-пошлой улыбкой он сел не на пах, а чуть ниже и стал потихоньку наклонять горячую емкость прямо над самым дорогим и уязвимым местом. У Себастьяна душа ушла в пятки, стоило ему только представить ужасающую боль от растопленного шоколада на члене. Он запаниковал и стал по-настоящему дергаться, пытаясь сорвать путы на руках. — Мой тигр хочет о чем-то попросить? — приторно-сладко, как и сам шоколад, спросил криминальный гений. — Тигр хочет, чтобы ты этого не делал. — Еще одна попытка, — Первая капля угрожающе балансировала на горлышке. — Не делай этого, пожалуйста... Я-я... Мне страшно... Джи-и-им, — честно признался он. Джим улыбается, отводит руку, но делает неловкое движение, и раскаленные капли падают на плоть Морана. Он кричит, как под пытками, а Мориарти спешно выкидывает колбочку подальше и начинает дуть на место, где застыло несколько капель шоколада. — Больно? — спрашивает он, поднимая свои большие, виновато ждущие ответа глаза. Себ коротко кивает, зажмурив глаза с мокрыми ресницами. — Тогда больное место нужно зализать, — еще один актерский трюк. Мориарти всегда получает то, что захочет, в большей или меньшей степени. Он слизывает сладкие капли с немного обмякшей плоти. Губы обхватывают головку члена и вбирают на полную длину. Умелым языком он проходится по приторным от шоколада местам, чувствуя как сахар смешивается с терпким предэкулянтом Морана. Он старательно сосет, вбирая немаленький член на всю длину, и чувствует, как плоть во рту становится тверже и горячее. Джим стонет горлом, создавая вибрацию, и Моран стонет в ответ. Запястья затекли. Полковник беспомощно дергает руками, двигая бедрами, стараясь проникнуть глубже в невозможно блядский рот с быстрым языком. Мориарти локтями прижимает снайпера к кровати, чтобы тот не портил игры. Он хочет, чтобы Себастьян просил, умолял его получить разрядку, и сегодня Джим не сдастся, изнемогая от желания, как две недели назад. Мориарти одними губами посасывает головку, обводя ее языком и пошло причмокивая, выпускает изо рта, чтобы подразнить уздечку и снова вобрать в себя головку. Себ не может оторваться от вида его личного преступного консультанта, заглатывающего край плоти. Мягкие губы обхватывают кончик, опускаются до уздечки, язычок дразнит дырочку и обводит чувствительный край. Джим мастерски делает минет, и хотя его практика проходила под чутким руководством Себастьяна, гений схватывал все налету. Сейчас это работало против Морана. Джим короткими поцелуями переходит на сжатые яички и вылизывает мошонку, кончиком языка дразня основание члена. Он прикасается губами к покрасневшей мошонке, берет в рот твердое яичко и массирует его, чувствуя, как все тело снайпера мелко дрожит. Мориарти стонет, чувствуя очередную горячую волну дрожи, которая проходит по всему его телу, отдавая в пах. Себастьян неприкрыто наслаждается, пошло раздвигая ноги, неудовлетворенно вскидывая бедра. "Джим... Джим... Джим", — только и слышится в перерывах между приглушенными, гортанными криками. — Что, сладкий, — Мориарти хихикает, произнося ласковое прозвище, — хочешь меня о чем-то попросить? — и пошло облизывает губы, блестящие от смазки. Моран тяжело дышит и непрерывно ерзает, пытаясь потереться о Джима: «Он же сам все знает. Так чего он медлит?». Зная, что это бесполезно, Себастьян потянулся за поцелуем. — Джим... поцелуй, — Мориарти в ответ улыбается. Это не то, что он хотел, но и из этого можно сделать конфетку. Джим с раздвинутых ног перемещается на живот Себастьяна, удобно усаживаясь, и, наклонившись, нежно прикасается к губам полковника. Себастьян рычит, словно зверь, и кусает губы преступного консультанта. Он чувствует собственное горькое семя на губах Джима, смешанное с шоколадом, но его это только заводит. Он жадно целует, проникает языком, обводит нёбо, смакует резкие ощущения, находясь на грани оргазма. Напоследок позволив прикусить нижнюю губу, Джим отстраняется и снова возвышается над своим снайпером. — Ну же, Себастьян, любое твое желание по моим правилами. — Хочу тебя трахнуть... Только тебя... — протяжно стонет Моран. — Замечательно, — улыбается Джим. Он снимает с непонимающего Морана ремни и облизывает его шею, проходясь по напряженным венам, чтобы пошло прошептать, — Мои условия: ты не касаешься меня, но можешь прикасаться к себе, ты выполняешь любой мой приказ без вопросов, и ты кончишь только после меня. Ослушаешься, и тебя ждет твоя любимая комната. Ясно? — Да, — протягивает Моран, впиваясь ногтями в кулаки. Он так надеялся коснуться своего совершенства, но снова лишен возможности сделать это. Джим еще раз облизывается и медленно передвигается к низу живота, обхватывает плоть Себастьяна и направляет ее в себя. Тугие, но эластичные мышцы расходятся под напором окаменевшей плоти. Джим еле впускает в себя головку и останавливается: — Черт, Себ.... аммх... Я никогда не привыкну к твоему размеру, — стонет Джим, запрокидывая голову, содрогаясь в немом стоне, но все равно продолжая насаживаться на каменную плоть полковника. Джим ощущает колоссальное давление на простату, но ствол не вошел еще и на половину своей длины. Он кусает губы, мелко подрагивая от сладкого напряжения. Себастьян нетерпеливо толкается внутрь — уговор был только на руки — его не сильно интересуют правила. Он хочет повалить своего гения на спину и отодрать так, чтобы на месяц хватило. Джим не торопится. Тело как губка впитывает в себя всю сладость наслаждения, наполняясь до отказа. Мориарти дергается от судорог экстаза, а ведь он еще не начал двигаться. Хватает лишь нескольких толчков, и Джим изливается себе на живот, закрывая глаза и откидываясь назад. Обессиленный, он падает рядом с Мораном, тяжело дыша, наслаждаясь послеоргазменной пульсацией во всем теле. Такое впечатление, словно все его тело состоит из одного огромного, пульсирующего сердца. Себастьян стонет, напоминая, что он еще не удовлетворен. С пурпурной головки сочится прозрачная смазка. Джим бы с удовольствием снова обхватил губами плоть Морана, если бы не полная расслабленность во всем теле, которую он не хотел нарушать. Себастьян, изнемогая от желания, обхватывает рукой свой ствол и начинает медленно ласкать. Закидывая голову назад, он постанывает, представляя, что это рука Джима сжимает головку, сильно проводит по всей поверхности ствола. Из-под пушистых ресниц Мориарти наблюдает за быстрыми движениями полковника. Если бы не только что испытанный им оргазм, то Джеймс бы возбудился от этого зрелища. Вдоволь насмотревшись, он выводит круги на бедре Себастьяна, медленно направляясь к истекающей плоти. Обхватив руку Морана, он отводит ее в сторону и заменяет своей. Его движения поначалу тихие и мерные, но услышав требовательный стон Себастьяна, Мориарти ускоряется, одновременно делая хватку более жесткой. Он знает, как любит его мальчик: быстро и плотно сжав пальцы. Моран извивается, тихо рычит и чувственно вздыхает. Он вынужден сжимать кулаки, чтобы не начать касаться Джима. Его сосредоточенное лицо находится совсем рядом, а Моран не может его даже поцеловать. Мориарти нажимает большим пальцем на головку и Себастьян кончает, забрызгивая свой живот. Джим придерживает семяизвержение, продлевая оргазм своего тигра. Разум Себастьяна в тумане. Чувства и эмоции полностью уничтожают жалкие крохи самоконтроля. Закрывая глаза, он находит губы Джима и сминает их во властном, но нежном и трепетном поцелуе. Скользя языком по приоткрытым губам, он еще раз понимает, как сильно любит свое кареглазое чудовище, которое невинно смотрело в глаза полковника, стоило им прервать сплетение губ. Это так приятно: взять его за плечо, притянуть поближе, устраивая голову у себя на груди, и поцеловать в макушку, пахнущую его любимым шампунем. Озорные глазки поднимаются на снайпера, и Джим, как бы между прочим, интересуется: — Признайся, Басти, ты любишь вторники так же, как я, — криминальному гению важно получить подтверждение. — Возможно да.... но в большинстве случаев нет, — лукавит Себастьян. — Врун, — притворно дует губки Джим. — Под стать тебе, — ласковый баритон и нежный поцелуй в лоб. Еще один прекрасный вторник подошел к концу.