в осени

                    восемьдесят первый день осени —             сэюн не успевает.       он сам не знает до конца, за чем гонится в этот раз, но внутренний счётчик сходит с ума. бёнкван говорит, хэй, расслабься, бро и хлопает по-дружески по плечу; покупает какао за свой счёт и пачку сырных чипсов. пивом обещает угостить на выходных. у них даже дэдлайны вроде как не горят; до будущего феста ещё жить и жить; разучивать хореографию; набивать новые ссадины. две последние недели — размеренны. они идут излишне неправильно в своей повседневности. сэюн просыпается утром уставшим, чтобы довести себя до изнеможения ещё сильней. хоть — что-то. это помогает отвлечься от —             чего?       а нервы могут в конце концов закончиться? он спрашивает это у самого себя, а затем пожимает плечами. нет ничего бесконечного. чипсы из пачки заканчиваются; прекращается учёба, сменяясь работой; кончается срок годности у низкокалорийного кефира в холодильнике — приходится выкинуть, так и ни разу не открыв. забавно. даже у отношений между людьми — бывает конец. да. наверное, это самое недолговечное, что приходит на ум сэюну, а потом он смотрит на бёнквана.       тот опять путается в безразмерной толстовке, которая даже не его — скорее всего. в его почти что белых волосах путаются тёмные нити и совсем немного серебра — будто касание луны. время за полночь. кван, пытаясь вывернуться из тёплой ткани, говорит, что должен был вернуться домой ещё два часа назад; засиделся опять с тобой, ну. хён ведь прибьёт или, не дай бог, обидится. и ведь ждёт, скорее всего. сам не звонит дотошно.       — я сказал джунхи, что нам нужно разобрать и выучить всю связку до завтрашней репетиции, — светлая макушка наконец-то пролезает через узкое горло; глубокий капюшон. бёнкван щурит задорно глаза — в нём две пачки картофельных чипсов; ноль-четыре тёплого какао и десерт в виде половинки марса. ему вкусно. и настроение не такое уж и плохое, а то что врать плохо, он и так знает, но. — не смотри так, эй. я же не могу просто взять и бросить тебя.       обманывать — нехорошо. но сэюн предпочитает на это лишь пожать плечами и ответить сдержанной улыбкой. он благодарен бёнквану куда больше, чем кому-либо за последнее время. а тот продолжает с шумом собираться, закидывая вещи и старенькие переносные колонки в глубь рюкзака. всё ещё — вроде как лидер в их команде; один из лучших танцоров; быстрее всех понимает технику нового танца; достойно держится на сцене. у бёнквана подписчиков в инстаграме переваливает за три десятка тысяч, тогда как сэюн свой полупустой профиль так и не решается открыть. никто и не давит на него. все уже давно знают — кто такой ким сэюн.       сэюн — это закатное небо, переходящее в россыпь далёких звёзд; музыка, звучащая из всего одного наушника, потому что провод второго сам однажды неудачно погрыз перед сном. у него за воротом серой толстовки — приторно, простудно и поздно. да и никому и не хочется знать — что там спрятано. бёнквану, быть может, только — из-за своей врождённой любознательности и просто — поддержка вроде как. но всё равно границы, что чётко обозначены. и переходить никто из них и не будет. сэюну — не надо.       а у бёнквана и так хватает поцелуев на своей шее. он берёт телефон с пола; проверяет лайки в инстаграме; смахивает уведомления о каких-то новых и не особо важных сообщениях. затем — пишет в какао такое привычное выхожу уже из студии. нужно что купить домой? почему-то уверенность, что джунхи ответит — стопроцентная. сэюн не завидует другу; лидеру их танцевальной команде и просто бёнквану. у каждого из них своё счастье. кому-то и, правда, нужна любовь; отсутствие одиночества по вечерам; ленивые поцелуи — среди белой простыни и одеяла. кван говорит, что ему в принципе плевать, что думают о нём люди —             главное, чтобы это не касалось хёна, понимаешь, м?       сэюн понимает. и видит. ему нравится наблюдать за ними — иногда это выходит в нечто забавное. когда джунхи, например, подвозит его на машине до танцевального зала; разговоры на первом сиденье; переглядки; тёмное пальто; у обоих — белизна в волосах на двоих. они целуются всегда медленно и завораживающе. а потом кто-то из их группы обязательно скажет, что бёнкван со своим парнем скорее отца и сына напоминают, чем. договорить никогда не позволяют, сэюн вмешивается тяжелым хлопком по спине —             пусть хоть у кого-то будет счастье.       — а ты? давай тоже уже домой, ну, — жмурит нос недовольно. за спиной бёнквана вновь неподъемный рюкзак со всеми вещами на случай конца света и шоколадным батончиком в потайном кармане. он тянет за лямки и подходит к старшему. сэюн всё ещё скрестив ноги на светлом паркете; куда ему деться-то вообще. переводит нечитаемый взгляд прямо в янтарные глаза друга. — ты никому не сделаешь лучше своим недосыпом и упрямством.       забавно слышать про твердолобость от бёнквана, но ладно. сэюн склоняет голову и вновь жмёт плечами, мол, ни черта не знает, что будет делать дальше. может, ему надоест и он на самом деле пойдёт пешком до своего дома — получасовая прогулка; лучше, конечно же, пробежка, чтобы меньше мыслей и этого беспокойства в груди. а может, привычно останется до утра в зале. у его телефона всё ещё сильный динамик на музыку; свои же колонки теряет в начале прошлой недели; наверное, просто-напросто украли. без разницы. всё это такое — наживное. всего лишь вещи; предметы; деньги; окружающий мир. всего лишь —             люди.       бёнкван касается его тёмных волос и так непривычно для себя взлохмачивает их — вообще-то это привычка пак джунхи, а не его. смешно. сэюн чуть выше голову и поддаётся ладони; большой кот, который всё не вернётся домой. в его съемной однушке — жуткий холод; опять окно забывает закрыть перед уходом; серые стены, давящие на сознание; соседи, которые не терпят танцоров, музыкантов и просто людей. сэюну не привыкать. и в студии почему-то спокойнее. не сбегает никуда. лишь отвлекается на единственное, что с ним, кажется, всю жизнь —             танцы; музыка; сходить с ума; слушать инстинкты и своё сердце.       оно пока что живое — бьёт свой ритм. куда громче хлопка двери; бёнкван на прощание взмахивает рукой и исчезает, по пути бормоча что-то про опять закончившееся кимчи дома. улыбка несколько минут держится на пухлых губах сэюна — он смотрит на дверь так, словно сейчас вновь появится друг и заберёт его к себе домой, накормив вкусной и сытной едой, что приготовил джунхи, но.       восемьдесят первый день осени —             сэюн не успевает.       на часах два ночи, а у него нет сил подняться с прохладного пола. тишина приятная и не такая жуткая как на съёмной квартире (вечно шаги; шёпот соседей; лай псин за заляпанным окном). стоит, может, всё-таки прогнать хоть один танец. нельзя просто сидеть без дела; упирается ладонями в свои колени; собирает ткань спортивных штанов. рывок — привычный плейлист на телефоне. ему не нужно выбирать что-то определённое. ещё с подростковых годов — главное, чувствовать. дышать полной грудью; слышать музыку не просто ушами и сердцем, а.       некоторые говорят — талант. предназначение. кто-то фырчит, что всё решают лишь упорные тренировки; отбитые колени; вывихнутые пальцы. грань — сложна. сэюн не сравнивает себя уже давно с другими. каждый — уникальный. и он знает, что сам довольно странный. поэтому не лидер в их танцевальной крю; поэтому на каждом из фестивалей обязательно выступает с соло-номером, что готовит, даже не показав бёнквану. кто-то — не любит его; для кого-то — настоящий бог. быть для всех хорошеньким вправду сложно; в конце концов сэюн не стобаксовая купюра, хотя так хотелось бы.       он не знает, к какому типу себя определить; больше не задумывается. музыка отражается от плотных стен — задирает голову к потолку. в тёмных зрачках копится боль, у которой нет названия; тяжесть в позвоночнике; прогибается дугой. иногда он жалеет, что не может быть в шумном коллективе, как это делает бёнкван. чтобы аплодисменты громкие; одно лишь восхищение; посторонние наблюдатели; шум со стороны на каждое движение. у сэюна всю жизнь зрителей — ноль. совсем редко кто-нибудь особенный, а потом опять — разрушаются межличностные. он думает о том, что сколько бы не пытался показать изнутри свой этот маленький мир —             не получается.       в горле застывают эмоции; взмах руки; волна телом резкая — даже тут есть границы. грань возможного. тело у людей такое хрупкое; колени отбиваются; суставы выворачиваются; мышцы рвутся. сэюн не посещает врача третий год, не желая слушать упрёки насчёт своего организма; пока дышит — всё отлично. до тех пор пока он может включить музыку и сделать свой танец — живёт. хоть что-то стабильное; у этого нет название. не хобби; занятие на выходные; просто то, что нравится. нет-нет. вдруг коленями — в пол под мотив трека; ладонями упирается в прохладу; почти что голову на плаху. он отдаёт себя тому, что не требует в ответ ничего кроме —             жизни.       невозможно объяснить. самый младший в их команде — минсоки говорит, что сэюн-хён продал душу дьяволу за всю эту магию; за танцы, которые перехватывают дыхание, и. это недалеко от правды. бёнкван улыбается тепло и обнимает сэюна за шею; гордится как лидер; радуется как лучший (единственный) друг. похвала его людям — награда и ему. а сам ким только — да, пожимает плечами. ему нечего ответить. рот зашит невидимыми нитями, и.       он сходит с ума.       восемьдесят первый день осени —             его ломает от неизвестности.       спина прогибается; позвоночник хрустит грубо; боль пронзает тело — продолжает свой ритуал, от которого мыслей в одного время так много и — их нет. он дарит себе покой всем этим безумием; накрывает ладонями лицо; пот; дыхания — не хватает. а танец нельзя прерывать на середине; либо умри под музыку от остановки своего живого сердца, либо забудь — что значит это искусство. сэюн не сдаётся. ему от этого всегда очень болезненно и колко в груди; скрывает за полуулыбкой; широкими плечами; просто тишиной. ребята с группы, кроме бёнквана никогда не писали ему в личные сообщения вне их танцевального времени. лишь минсок ещё однажды — попросил помочь со связкой, боясь гнева лидера. забавно. печально и забавно.       его вроде бы уважают, а в тоже время — сэюн чувствует себя белой вороной. всегда. даже если старается слиться с графитовой стеной в своей серой толстовке. выходит так себе — он задерживает дыхание, которого и так нет. пряди чёрных волос прилипают к вискам — прострелить бы. и даже у его музыки и танца — бывает конец; печальный; тяжело вздымается грудь. сэюн не думает; смотрит в своё отражение, где вроде бы он, а в тоже время — совершенно незнакомый человек. не тот, что должен быть радостным изнутри; улыбаться счастливо; дышать без страха, что — когда-то конец всего. и не то чтобы у него не получается. сэюн говорит сам себе —             я другой.       не плохой и не хороший. не белая ворона и не целованный богом. он просто есть. со своими взлётами и падениями; с тем, как живёт — вот тут. в этих стенах. и уже давным-давно никто не может повлиять на него, как бы не старались. последний раз это нужно было — ли донхуну. ворчливому хёну; душа добрая на самом деле. а ещё у него руки — всегда тёплые; обычно упирался плечом в этот самый косяк. один из тех, что пытался понять — что значит быть ким сэюном. смазано. он был рядом с ним; а у сэюна не получалось — отдавать себя настолько. как бы не старался, всё равно — их маленькие человеческие проёбы.       вкус чужих губ; давит пальцами на рёбра донхуна; выдыхает в чужие лёгкие — старший курит крепкие; привкус чувствуется. у них между друг другом — нет особо слов. разные тоже — никогда нет эйфории влюблённости. их отношения просто есть; как факт; как что-то вне рамок и границ. донхун говорит, что срок годности на лекарствах — лишь примерная цифра, и даже спустя два месяца таблетками можно пользоваться. в тот момент сэюн как раз — горсть обезбола из-за проблем с ногами; добивает себя в танце; игнорирует слова команды о том, что такие ночные тренировки лишь губят его. донхун — не останавливает.       тянет руку со свежей бутылкой воды из круглосуточного магазинчика напротив; чёрную кожанку сбрасывает рядом с чужим рюкзаком. полутьма; приятные тона. хочется продолжить поцелуй — сэюн смотрит на себя в отражении зеркала; на спину стоящего донхуна; на то, как они не сочетаются друг с другом. вроде одногодки, а — пропасть. влага в уголках губ. старший спрашивает, как проходят тренировки и есть ли хоть что-то хорошее, кроме выученному до автоматизма движения и возобновившейся болью в ногах. сэюн просто пожимает плечами — ему нечего ответить. ставит бутылку около себя; опять сидит на полу; смотрит в карие глаза донхуна, тогда как у самого — чёрная бездна.       каждый человек состоит из множества красок.       сэюн — он пытается полюбить каждый из оттенков, чтобы стать —             бескрайним.       чёрная дыра.       устаёт от концов; от жирных линий, которые нельзя переходить. в принципе от слова — нельзя. донхун склоняется над ним; аккуратно касается губ — своими; немного прохладными после улицы, но всё ещё вкусными. приходит ведь всё равно среди ночи, хотя с утра, наверное, на работу опять. сэюн, быть может, благодарен ему. за попытки поддержать; быть рядом — поцелуи долгие. они сидят вдвоём на полу среди мрака; донхун выводит что-то на чужих коленях и говорит, что тоже устаёт немного, но держится. осень только-только наступила. в ней целых девяносто один день, которые нужно выдержать гордо; без вреда себе; своим мыслям. старший всё ещё — смотрит в глаза. у них даже не любовь. сэюн не знает, что находит в нём ли донхун.       и почему в какой-то момент — ким смотрит на дверь опять. резко. перед глазами пелена тонкая; боль в ногах усиливается; лопатками касается пола; жёстко — земля всё ещё вертится вокруг своей оси. не сойти на следующей остановке. сэюн — опять в флэшбэках; облизывает губы; зачем-то вспоминает, как старший за руку насильно его тянул прочь из зала. донхун сам собирал вещи чужие на эмоциях; выключал свет — запирал помещение и прятал ключи в своей кожаной куртке. так надёжнее. вроде бы забота. она была — сэюн уверен в этом, но почему-то так и не может вспомнить, в какой момент всё закончилось. словно по щелчку. надоели друг другу. или просто — разочарования. люди расходятся по многим причинам, как бы не скучали потом. выходит всегда по-разному.       единственное, что с ним, кажется, всю жизнь —             танцы; музыка; сходить с ума; слушать инстинкты и своё сердце.       а люди —             у них есть срок годности.       и у самого сэюна тоже.       восемьдесят первый день осени — остаётся всего каких-то десять дней до и этого конца; как когда-то говорил ему донхун. просто продержаться. дэдлайн всё же существует. он сам не уверен — хороший или плохой финал выйдет, но остаётся только ждать. потому что — он поднимается на ноги. собирает скудные вещи в свой рюкзак; взгляд опять к своему отражению. вот он стоит — ким сэюн; двадцать шесть лет; до сих пор не добился великих высот. да и не пытается, как некоторые. он просто живёт своей тихой жизнью — тоскуя по законченным срокам годности и улыбаясь, когда получается приобрести что-то (кого-то) нового. просто сегодня. ноябрь. с щелчком выключает свет в танцевальном зале, куда обязательно вернётся завтра. и так каждый чёртовый день. его — стабильность.       а пока что — домой. и пусть там никто не встретит; не обнимет за плечи и не поцелует в край губ. сэюн на это лишь голову склоняет, запирая помещение — звон ключей в рюкзаке.       у всего есть конец, но никто не запрещает —             начать всё с начала;             продолжить жирную линию;             рискнуть и выпить обезбол, которому минус две недели.              на улице встречает прохладный осенний ветерок —             сэюн обязательно успеет.