Случайно

      Тина смотрит на неё долго и пристально, безуспешно пытаясь смириться с мыслью о расставании.       Взгляд Леты уставший, измученный, но его никогда не застелет пелена слёз в чужом присутствии. Её спина всегда будет прямой, а подбородок не опустится к груди в немой печали. Слизеринская гордость сильнее боли.       Тина не верит в судьбу и усмехается собственным мыслям: эта встреча была не случайной. Так говорят быстро бьющееся сердце, медленно тлеющий поцелуй на губах и одурманивающий запах Леты. Здравый смысл пытается доказать, что встреча — ровно такая же случайность, как и неожиданная для обеих влюблённость.       Глас здравого смысла не слышно за оглушительным стуком сердца.       Даже если судьба виновата в их знакомстве, её стоит ненавидеть уже за то, что расставание неизбежно. Тина не может бросить сестру и работу, и Лета не осуждает её за выбор. Она и сама не может позволить себе покинуть страну.       — Я вернусь во Францию, — шёпотом говорит Голдштейн, крепко сжимая её руку.       «Вернусь к тебе», — читается во взгляде и застревает где-то в горле.       — Америке ты нужна больше, — улыбается Лета. Она не врёт, и Тина это слишком хорошо понимает. В Нью-Йорке бардак, над Америкой сгущаются тучи — об этом не говорят вслух, но каждый волшебник чувствует. Личная жизнь подождёт. Как всегда. Только Тина боится не за свои чувства и крошащееся в руках сердце. Ей не хочется отпускать Лестрейндж с немой болью в уставших глазах. Лейстрендж, которая внутри давно сломалась, но душевные разломы и трещины умело скрывала гордостью. Если Тина уедет, то станет ещё одной колотой раной в сердце Леты.       — За меня не волнуйся, — словно прочитав её мысли, говорит она. Голдштейн даже не удивляется — после жизни бок о бок с легилиментом она привыкла к ответам на свои немые вопросы. — Если получится, я навещу тебя.       Лета мягко целует её в губы. И едва себя сдерживает, чтобы не наложить на себя Обливэйт. Она устала, она чертовски устала, и временный отдых в ласковых руках Тины только на время приглушил её боль, а теперь фантомное тепло Голдштейн на своей коже кажется кровоточащим ожогом, от которого не помогут никакие мази и заклинания.       Лестрейндж давно перестала верить своей судьбе. Все, кто был ей дорог, становились несчастливы. Тину лучше отпустить — пусть она будет далеко, но в безопасности, чем близко, но под куполом невидимой угрозы. Поэтому она не разрешает себе отправиться к ней, в Америку. Лета потерпит свербящее чувство в груди и горькие слёзы по вечерам. Она терпит всю жизнь.

***

      Когда Тина замечает колдографию Лестрейндж на внутренней части чемодана Ньюта, внутри что-то скручивает. Она, как бы невзначай, спрашивает в письме о Скамандере, мол, может быть ты его знаешь, по годам вы ровесники, в одной школе учились. Этот парень наделал много шума в Нью-Йорке, хотела узнать о нём что-нибудь. Для работы. Лета рассказывает о Ньюте в следующем письме, и в каждом слове, в каждой строчке сквозит нежность. Они были друзьями, ничем больше, говорят изумрудные чернила.       Когда Тина читает статью о свадьбе Леты и Ньюта, она слышит обеспокоенный голос Куинни:       — Ты вызвала снег...       Снежинки, кружась, падают на бумагу, на руки, тают, превращаясь в прозрачные капли. Слёзы?.. Тина поднимает голову и замечает над собой маленькую тучку. Закусив губу, отбрасывает журнал и выходит из комнаты, не забыв спрятать мысли от сестры.

***

      — Какой уютный чемодан, — улыбается Лета, осматривая помещение.       Тина не сводит с неё взгляда. Она почти не изменилась с их последней встречи. Голдштейн сетует на судьбу: нет тебя, не бывает таких встреч и случайностей. Не бывает такого, чтобы два года обмениваться письмами и на третий встретиться в Министерстве магии, прикидываясь Лейстрендж и пытаясь найти её сейф.       Не бывает такого, чтобы усталости в тёмных глазах стало больше, чтобы чувство вины ещё глубже прорезало морщинки на молодом лице.       — В Америке стало спокойнее, — тихо говорит Голдштейн и неуверенно подходит к Лете. Несмело обнимает её, вдыхая запах волос и растворяясь в её тепле.       Нежные руки поглаживают спину, долгий поцелуй в висок помогает забыть о том, что творится снаружи, о том, что они вновь в эпицентре страшных событий.       Лета прижимает её к себе, надеясь, что сегодня всё закончится. Надеется, что они проснутся завтра утром утомлённые, но живые и счастливые. Пускай и понимает — это только мечты. Сегодня ночью кто-то погибнет. Лета знает, что это будет Тина. Ньют или Тесей.       Перед тем, как обе осознают, что им пора покидать уютный беспорядок Ньюта, Лейстрендж мягко целует женщину в губы. Отстраняясь, смотрит в тёмные глаза, на дне которых словно горит огонёк.       Открывает крышку чемодана, покидает их временное убежище, оказываясь всё на том же проклятом кладбище. И протягивает руку Тине, которая в знак благодарности улыбается.       — В Америке стало спокойнее, — тихо говорит Лета, — а во Франции — полный бардак.       — Поэтому я здесь, — сжимая чужую ладонь, отвечает Тина, и ласково, с толикой хитрости смотрит на женщину.       Точно саламандра.       Лета не отпускает её руки, всем естеством ощущая, что это — в последний раз.       Лета знает, что этой ночью кого-то не станет.       Лета знает, что не позволит погибнуть тем, кого любит.