***
Четыре дня спустя Санву Мэй сошла с корабля в порту. Погода стояла пасмурная, тяжелые серые тучи заволокли небо, но было на удивление тепло. Мэй купила у мальчишки-продавца газету и быстро пролистала её. Прочтя интересующие её новости, девушка бросила её обратно мальчишке и быстрым шагом направилась в центр. Пройдя мимо эшафота, мимо ратуши, через закрытый рынок, она спросила направление и через пятнадцать минут была у огромных ворот в городскую тюрьму. Войти в неё беспрепятственно у Мэй не составило труда. Охранник провёл девушку полусырыми коридорами, от которых веяло холодом и навевало чувство обречённости, до камеры с железной решёткой. Указав пальцем на узника, охранник, за всё время не произнесший ни слова, так же молча развернулся и ушёл. Мэй тихо подошла к решетке и обхватила ледяные прутья пальцами. На каменном ложе сидел, прислонившись спиной к стене, Белая Лисица. Улыбка чуть тронула его губы, и, не открывая глаз, Лис заговорил: — Я не сомневался, что ты ко мне придёшь, красотка. — Лис… — Только без слёз, красотка, — попросил Лис и легко, вскочив на ноги, подошёл к ней. — Я счастлив тебя видеть, сестрёнка. — Лис, я… — Мэй прижалась к его пальцам, накрывшим её пальцы. — Ты за мной, да? — Угу. — Сестренка, я правда невероятно счастлив тебя увидеть последний раз, но… — Ты не пойдёшь со мной, да? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказала Мэй. — Ты самое чудесное, что произошло со мной за всю жизнь, сестрёнка. Мы с тобой похожи, ты и я. И, направляясь сюда, ты знала, знала, что уйдёшь одна, как и пришла. Это моё решение, красотка, — Лисица зажмурился, когда почувствовал на руках горячие слёзы. — Я не проживу и месяца, болезнь настигла меня. — Я тебя вылечу, — подняла голову Мэй. — Не стоит, — он провёл по её мокрой щеке пальцами. — Пусть будет так, как и должно быть, не бери на себя столько ответственности, красотка. Люди умирают, это неизбежно, но на смену им рождаются ещё и ещё. Ты никогда не будешь одна, только не бери на себя ответственность за чужие судьбы. Это тебе ни к чему. Ты мне скажи, Боцу видела? — Нет, — Мэй шмыгнула покрасневшим носом. — Он здесь? — Нет, я всей команде запретил на остров высаживаться. Он, я думаю, уже на пути к Фаиру. — К Фаиру? — удивилась Мэй. — Почему к Фаиру? — Встанет под его знамя. Я передал свой титул короля пиратов Фаиру. Неофициально, конечно. Теперь дело за ним — доказать, что достоин этого титула. — Вот поганец, а мне ничего не сказал, — возмутилась Мэй. — Хороший парень, я в нём не ошибся. Красотка, ты не должна оставаться со мной до конца. — Я буду с тобой, — упрямо возразила она. Лис вздохнул и надолго прижался тонкими ледяными губами к её пальцам. — Тогда не отводи от меня взгляд, поняла? — Мэй кивнула. — Смотри на меня. Перед казнью мне отрежут язык… — Зачем? — Чтобы не сболтнул лишнего, — хохотнул Лис. — И не раздразнил зевак вольной пиратской жизнью. Красотка, я не смогу с тобой попрощаться словами, поэтому смотри на меня. Мэй согласно покачала головой и Лисица вздохнул. Просунув руки сквозь прутья он запустил пальцы в волосы девушки, что всегда восхищали его. — Ну, пока есть время, расскажи как там этот юнец, влюбленный в тебя? — Рассмеялся Лис. — Он на десять лет всего младше тебя. Юнец, — фыркнула Мэй. — Всё такой же рыжий, наглый и снова меня облапал! До слуха охраны донёсся громкий смех, но им до этого не было дела — послушные воле Мэй они смирно сидели на своих местах, не мешая двум друзьям наговориться напоследок. Эшафот окружила толпа народа. Они возбуждённо переговаривались, с волнением ожидая начала казни и, пытаясь занять лучшие места, толкались. Наконец показалась тюремная повозка. Люди заволновались ещё сильней, а когда повозка остановилась около эшафота и тюремщики выпустили узника, послышались крики и проклятия в адрес пирата. Мэй, скрывшая лицо под капюшоном плаща, с щемящим сердцем смотрела на Белую Лисицу. Он, выйдя из тёмной повозки, расправил плечи и глубоко вдохнул свежий воздух, которого уже месяц был лишён, сидя в сырой тюрьме. И покачнулся, но был удержан от падения тюремщиком. На парне была серая холщовая рубашка, скрывавшая следы пыток, и такие же штаны. Сапоги с него сняли ещё в день поимки, но Лис был рад ощутить босыми ногами сухую землю. Тюремщики подтолкнули его к ступеням, и Лис, непринуждённо улыбаясь, с трудом поднимая ноги, скованные тяжёлыми кандалами, поднялся и прошёл в центр, где его ожидал палач. Отыскав Мэй, он улыбнулся шире, и по подбородку сбежала струйка алой крови, приведя толпу в ещё большее возбуждение. Не сводя с девушки глаз, он опустился на колени. Пока зачитывали приговор, толпа стихла, но Мэй не слышала ни звука, она, не моргая, сквозь слёзы улыбалась. Палач тронул Лиса за плечо, и тот кивнул, подмигнул Мэй и опустил голову на колодку. Палач взмахнул топором, толпа дружно вдохнула, и, когда лезвие опустилось, отделив голову от тела, так же дружно выдохнула и неистово, громогласно и радостно взревела. А Мэй, завернувшись в плащ, не сдерживая слёзы, быстрым шагом направлялась в порт.***
Мэй был дорог украденный браслет. Он был не золотой, не серебряный, его не украшали драгоценные камни, это был простой, сделанный из железа браслет. На нём было выгравировано её имя, и подарен он был даже не близким человеком, но дороже был всех сокровищ мира. Мэй упустила момент, когда его сняли с руки, но неотступно следовала за вором, которым оказался мальчишка лет двенадцати. Он привёл её, сам того не зная, в заброшенный проулок, и развернувшаяся картина совсем не понравилась ей. Взрослый мужчина избил мальчишку и выбросил её браслет в речку. Мэй почувствовала присутствие ещё кого-то, и, вырубив мужчину, быстро отыскала в покосившейся постройке на тонком грязном матраце ребёнка. Не раздумывая, она подхватила его на руки и едва сдержалась, чтобы не заплакать, когда он доверчиво прильнул к ней, обхватив шею тонкими ручонками. Когда Мэй подошла к лестнице с покосившимися домами, позади раздался плаксивый голос. — Тётенька, не отдавайте нас в полицию. Мэй развернулась. За ней бежал мальчишка, тот, что сорвал с её руки браслет. Он сжал дрожавшие руки в кулаки и, задрав голову, смотрел на девушку. Испуганный, его била дрожь, будто в лихорадке. Но он упрямо не сводил с неё глаз. — Не отдавайте, пожалуйста. Я найду ваш браслет, я хорошо ныряю. То… Только отдайте моего брата, пожалуйста, тётенька. Не надо в полицию, — голос его срывался, казалось он хотел протянуть руки, но страх перед взрослым останавливал его, сковывал движения. — Иди за мной, — и не оглядываясь она поспешила вверх по ступеням. Когда умытые, накормленные дети были уложены в гостевой комнате, Мэй ушла на кухню. Сев за стол, она закурила. Перед ней стояла чаша с чипсами, кружка с дымящимся кофе и открытая пачка с рассыпавшимися тонкими сигаретами. Она, задумавшись, смотрела в окно на ночной город, а Джин-Хо уже давно стоял в дверях. — Не можешь уснуть, Джин-Хо? — спросила Мэй, наконец прервав молчание. Джин-Хо подошёл к столу и сел напротив Мэй. Она подвинула к нему чашу с чипсами. — Куришь? — Я несовершеннолетний. — Я знала мальчишку, курившего с десяти. — Ну и дурак. Мэй помолчала и так же задумчиво смотря в окно продолжила: — Да, но из этого можно вынести мораль. — Какую же? Нельзя курить несовершеннолетним? — Нет, не стоит жить в век чумы и спать на соломенной кровати. — Ты странная. — Спасибо. — Это был не комплимент! — и помолчав, Джин-Хо спросил: — Вы нас сдадите в полицию? Мэй, не отвечая, посмотрела на него. — Мы всё равно сбежим из приюта, поэтому позвольте нам самим уйти. — И что дальше? — спросила Мэй, закуривая новую сигарету и смотря на мальчишку поверх пламени зажигалки. — Ты ведь воруешь для взрослых, да? И что получаешь за это? Тычки, щипки и унижения? А брата используют, чтобы шантажировать тебя. — Вы ничего не знаете! — Он вскочил, сжимая кулаки. — Не кричи, разбудишь Йонга. Сядь, — Джин-Хо поднял упавший стул и сел. — Ты понимаешь, какое будущее ждёт вас? Если вы, конечно, доживете хотя бы до совершеннолетия. Йонг станет бандитом. Таким, как тот, который избивал тебя сегодня. — Я это и без вас знаю, — Джин-Хо поднял на девушку раздражённый взгляд чёрных глаз. — Зачем это говорите? — Хочу тебе предложить остаться у меня. Ты и Йонг, вы мне понравились. Он такой хороший болтливый мальчик. Еда, одежда, школа, всё у вас будет. И никто не посмеет обидеть. — Наши приёмные родители также говорили, — Джин-Хо уронил голову на стол и когда заговорил голос его был глух. — Уже через неделю они избили Йонга и сломали ему руку. А в больнице сказали будто бы он сам с лестницы упал. — Руки таким родителям оторвать мало, — процедила Мэй сквозь зубы. — Они нас взяли потому что дети это модно, а своих не было. А их знакомые хвастались успехами своих дочек и… — Вы сбежали? — Мэй затушила сигарету и взяла новую. Подумав, она взяла пачку и пепельницу и ушла к окну. — Да, — ответил Джин-Хо и, привлеченный шумом, поднял голову. Мэй распахнула вторую створку окна — одна уже была открыта, села на широкий подоконник, забравшись с ногами и вновь закурила. — Я забрал из дома все деньги, что смог найти и, когда Йонга выписали, мы ушли. — Понятно. Нелегко вам пришлось, — Джин-Хо судорожно вздохнул. — Ты боишься, что он привыкнет ко мне? И за себя боишься. Твоё неверие взрослым логично. И я не могу доказать, что не подведу вас, это может доказать только время. Решение только за тобой. Но я лишь попрошу остаться хотя бы на несколько дней, присмотришься, подумаешь. Да и раны твои заживут. До самого рассвета они молчали, потом Джин-Хо ушёл в комнату к брату, а Мэй, выкурив всю пачку, беззвучно плакала прислонившись затылком к стеклу.