ты — мое

Снег крупными хлопьями кружится в небе, когда я смотрю на тебя через огромное панорамное окно. Джи, ты же вроде не простушка, чтобы не занавешивать окна и щеголять по квартире лишь в нижнем белье. Должно быть, ты просто хитрая и знаешь, что я здесь, и я смотрю на тебя - на твою фигуру, на твои изгибы, на твои длинные локоны, сейчас собранные в пучок. Жители шумного мегаполиса, где через минуту вестник Рождества превратится в грязь, даже не придают мне значения - ну стоит и стоит. А я, Джи, знаю тебя до мельчайшей родинке на ухе, потому что я уже изучил тебя. Потому что ты – мое. Ты подпеваешь песням maroon5, потому что их часто крутят по радио, по которому ты слушаешь новости утром и вечером, собираясь или возвращаясь из университета. Ты ешь полуфабрикаты чаще, чем я могу себе это позволить (наверное, потому, что я готовлю чуть хуже, чем Гордон Рамзи), и запиваешь все крепким чаем с бергамотом, словно это лучшее, что ты только пила в этом мире. По правде, с чабрецом куда вкуснее. Ты кутаешься в плед каждый вечер и усаживаешься у окна, наблюдая за людьми, мчащимися куда-то. А еще ты читаешь. Да, такие дерьмовые женские сопли, но ты упиваешься ими, наслаждаешься ими, ты находишь в них себя. Глупости, ты не героиня сопливых романов, Джи, ты – большее. И на следующий день я тоже стою напротив твоего окна и вижу, как ты в пижаме ходишь по квартире, потягиваясь. На улице пушится мягкий снег, который точно не растает в ближайшее время, потому что я чувствую, как мой нос замерзает, и кончики пальцев уже заледенели, и я их совсем не чувствую. Ты выглядываешь на улицу, волосы мягкими волнами ниспадают на плечи, и сердце мое на мгновение пропускает удар. Ты стоишь с огромной миской сухого завтрака, залитого молоком, и с легкой улыбкой наблюдаешь за происходящим. Ты – не ребенок, Джи, чтобы любить холод. Ты – притворство. Вечером ты придешь с йоги и будешь лежать ровно три минуты, прежде чем решиться на что-то большое. Ты подметаешь свое крыльцо, потому что иначе упадешь лицом в снег, и тонкая корка льда нещадно отправит тебя в полет, потому что обувь у тебя скользкая, совсем не приспособленная для Нью-Йорка. Ты сетуешь об этом каждый раз в Твиттере, но каждый раз я вижу тебя в этих ботинках, когда ты направляешься с подругами в кафе. Ты такая наивная, Джи, и даже спустя четыре месяца, что я наблюдаю за тобой, ты так и не повесила занавески. Я не иду за тобой в кафе. Я всегда возвращаюсь домой и ложусь в свою кровать, открывая ноутбук. В моих закладках – твои социальные сети. Я просматриваю их каждый раз, просто для того, чтобы быть в курсе, словно мне недостаточно того, что я вижу. Ты – моя мания, Джи. Ты публикуешь фотографии раз в день, истории – каждые три часа. Посты на тамблер – через три дня. Ты делаешь вид, что все отлично. Ты публикуешь минуту назад историю, где щеголяешь по заснеженным улицам Большого Яблока в тех самых сапожках, узких джинсах, из-под теплой дубленки нараспашку выглядывает черная фланелевая рубашка, шапка съезжаешь чуть набок, а имбирно-пряничный латте вот-вот окажется на джинсах и рубашке. Ты живая, Джи, а я уже давно мертв внутри. Но твоя улыбка мертвая, Джи, и это говорит о многом. Ты возвращаешься домой в ночи и, признаться, я знаю это только потому, что ты позволяешь мне узнать это о тебе, доставляя публикации в тамблер в 4 утра. Ты всегда заходишься туда с компьютера, тебе так удобнее. Ты, Джи, позволяешь мне узнать тебя, совсем не зная. И я открываю глаза в 7 утра, и я чищу зубы, одеваюсь теплее, и последние 4 месяца меняю свой маршрут до работы, чтобы только взглянуть на тебя хотя на секунду. Я иду медленно, неспешно, вдыхая морозный аромат, который неприятный и покалывающий, но такой притягательный, а еще я поворачиваю голову к твоему окну, а там стоишь ты. Длинный свитер укрывает твои стройные ноги от любопытных взглядов, а в руках у тебя большая чашка, наверное, с какао. Но я иду дальше, потому что я замечаю, как ты смотришь на меня, как прожигаешь взглядом спину. Интересно, Джи, ты помнишь меня, как я стоял всю осень под твоими окнами и даже знаю, как пахнут твои духи? На работе висят новогодние украшения, пушистые еловые ветви украшают входную дверь и карнизы, яркие шарики свисают с них, так и говоря всем посетителям, что Рождество-то не за горами. Парочка зевак приходят через двадцать минут, держа в руках по большому стакану горячего шоколада или крепкого кофе, выбирают книги и проходят в зал читателя, и помощь моя им не нужна. Я скучающе наблюдаю за бликами, которые игриво скачут по столешнице, когда назойливый звук колокольчика прерывает мое занятие.Незамедлительно поднимаю голову. Замираю. Это ты, Джи. Снежинки лежат на волосах, нос твой красный, а еще ты судорожно бегаешь взглядом по помещению, словно ищешь что-то. — Доброе утро! — приветствую тебя я. Ты только улыбаешься, чуть прищурившись. — Здравствуй, — отвечаешь так, словно мы давние друзья, и делаешь такую долгую паузу, словно хочешь что-то добавить, да не решаешься, — Зейн.