***
Млел от него я уже давно. Высокий, синеглазый и безумно красивый. Макс работал с Димкой, и последний часто затаскивал его в гости. Родителям он тоже нравился. Обаял, очаровал, и через полгода было ощущение, что Макса они всю жизнь знают. Первый раз Дима привёл его очень рано. Я уже и не помню зачем, зато хорошо помню, как выскочил в коридор в одних трусах — лохматый и заспанный. Макс поднял бровь, оглядывая меня с головы до ног. — Это Данька, мой младший брат, — смеясь, пояснил Дима, а мне стыдно стало ужасно. Пробормотал что-то и неловко попятился назад, чувствуя, как щёки краска заливает. С тех пор, к каждому его приходу я намывался, обливался туалетной водой и, кляня каждый появившийся прыщик, замазывал его маминым кремом. Но, к полному моему разочарованию, Макс меня едва ли замечал. Спросит, как дела, и забудет через минуту о моём существовании. Я всё время крутился рядом, порой что-то спрашивал, и Макс вскидывал глаза, словно удивлялся — а кто это тут мяучит. Порой мне казалось, что спроси я у Макса: «А как меня зовут?», тот, пожалуй, замнётся с ответом. А несколько лет спустя я познакомился с Мишей. Он тоже был высоким и плечистым, и таким же синеглазым. Может, не очень образованным, в отличие от Макса, но зато не был высокомерным гадом. Миша был добрым и ласковым, и я выбросил Макса из головы. Теперь все мысли занимал новый возлюбленный. Одно только плохо, что встречаться нам было негде. У Миши я был лишь один раз. Пропахшая кислыми щами квартирка, размером с собачью будку, ковры на стенах и нагромождения хрусталя и фарфора за прозрачными дверцами шкафчиков. Зачем это, я спросить постеснялся. И отказываться от макарон с тушёнкой и компота тоже от смущения не стал. Впрочем, компот — единственное, что мне тогда понравилось. На скрипучей Мишиной тахте ужасно неудобно, и запах застиранного белья был неприятен. Пугал грохот лифта и разговоры соседей за тонкими стенами. Полночи я смотрел на потолок, где двигались жёлтые полосы света сквозь шторы, и хотел оказаться на собственной кровати. А утром, когда мы проспали приезд с дачи Мишиных родителей, ещё и бежать пришлось, даже не умывшись. Лихорадочно оделись, и Миша, прижимая палец к губам, смотрел в дверную щёлку, как родители разуваются и идут с сумками на кухню. Тогда на цыпочках вышли в прихожую, и он вытолкнул меня из квартиры. Приходить к Мише снова я отказался наотрез. Встречались у его друзей или у меня. Родители приходят поздно, а Димка с Настей уже отдельно жили и только на выходные приезжали. Димке подарили квартиру на двадцатилетие, через три года — Насте, и мне через год отдельное жильё презентовать должны. Как жить самостоятельно, я не очень представлял, но ведь не один же буду, а с Мишей. Подождать лишь немного… Мы валялись в постели, и я выводил узоры на Мишиной спине и мечтал вслух о том, как славно мы заживём. Миша млел и поддакивал. Я был абсолютно счастлив в такие минуты и ничего больше не желал. Ну, почти… Иногда я представлял… Ну, это не важно. Миша был рядом, любил меня и был таким родным, чего ещё хотеть? Но ошибся я в обоих. Именно Макс узнал о нас и сообщил родителям. Даже вспоминать было жутко. Явились, когда мы с Мишей в постели лежали, хорошо хоть в процессе не застукали. Я от страха чуть в постель не надул. Перекошенное от ярости лицо отца в дверях, рядом бледная мама, и за ними Макс. Уйти даже не подумали, так и одевались при них, натягивая трясущимися руками одежду. На секунду встретился взглядом с Максом — он смотрел, не отрываясь. Но всё это я вспомнил уже потом, а тогда… От крика отца дрожал весь дом, мама, упав в кресло, сидела, закрыв лицо руками, а к стене жалась не вовремя приехавшая Настя и глядела перепуганными глазами. Я сидел у себя, а щёки горели от отцовых пощёчин. Хорошо хоть Мишу не тронули. Его ухода, на моё счастье, похоже, вообще не заметили.***
Через сутки Димка с Настей отвезли меня в новое жилище. Оно оказалось ободранной хибарой на окраине. Воняющий кошками подъезд и вопли алкашей под окном каждую ночь. Спасибо Димке, что хоть рожу кривил и со мной не разговаривал, но с мебелью помог, а Настиными стараниями квартира стала немного уютней. Занавесочки всякие, коврики, даже цветы притащила. В общем, получил отдельное жильё, как мечтал. Мише я звонил, но он оказался недоступен. Особенно тяжко было в первую ночь. Казалось, что я остался один на всём белом свете, и, жалея себя, всхлипывал в подушку, как девчонка. Следующие несколько дней тоже были невыносимы. Как мне хотелось вернуться назад, я даже словами передать не мог. Я слонялся по квартире и скулил. Молился про себя, чтоб хоть кто-то позвонил. Звонила лишь Настя. Она утешала как могла, уговаривала успокоиться, говорила, что всё образуется и тому подобное. Становилось легче, но ненадолго. Всё валилось из рук, да, собственно, я и не умел ничего. Дома только облизывали: Данечка, Данечка… А Миша исчез, дозвониться до него я так и не смог. От этого на душе становилось ещё гаже. Если бы хоть сообщение отправил, хоть пару слов. О Максе я даже думать не хотел. О том, что это он сдал нас, мне сообщила Настя. И зачем? За что? Одно хорошо, что больше я его не увижу. И он приехал — недели не прошло. Я бы ещё понял, если с извинениями, но он, похоже, просто поглядеть приехал. Развлечься.***
Макс зашёл в комнату через пару минут. В руках поднос с чашками и бутербродами. Спокойно, словно у себя дома, расставил всё на столике и протянул бутерброд. Я и головы не повернул. — Интересный журнал, да? Ты бы перевернул тогда — вверх ногами держишь. И я не выдержал: — Что тебе надо? В добренького поиграть захотелось? Сволочь! — А раньше я тебе нравился. — Жаль, настоящего тебя сразу не разглядел. — Зато Мишу своего хорошо разглядел, — фыркнул Макс. — Небось решил, что любовь всей жизни? Где же она сейчас, твоя любовь? Бьюсь об заклад, что и не появился ни разу. Зачем ты ему теперь нужен? По клубам больше не покатаешь, и квартирка твоя явно не то, на что он рассчитывал. — Тебе-то какое дело? — вспыхнул я. — Я пообщался с твоим драгоценным Мишей. У него несколько дурачков вроде тебя, и ты в его списке даже не главный. — Врёшь ты всё. — А зачем мне врать, сам подумай? — пожал плечами Макс. — Теперь-то зачем? — А тебе зачем говорить мне всё это? Совесть заела? Макс вытянул из моих рук журнал и всучил-таки бутерброд: — Чай у тебя мерзкий — сеном отдаёт. В следующий раз нормальный привезу. — Ах, ещё и следующий раз будет? — Вот и я думаю, что мотаться в такую даль глупо. Может, лучше ты ко мне переедешь? Кусок хлеба, что я успел машинально откусить, выпал обратно. — Рот закрой! — скомандовал Макс. — И не надо полыхать на меня своими красивыми глазами. То, что случилось… Считай это моей местью. — Что? — не понял я. — Какая месть? — А такая, что я, как дурак, ждал, а ты, засранец, не успел подрасти, а уже по мужикам кинулся. — Чего ждал? — переспросил я. — Да ведь ты же… Ты же меня не замечал никогда. — А надо было смотреть неотрывно и под столом за коленку щупать? То, что мне нужно, я в самый первый раз разглядел, когда ты голышом на меня выскочил. — Я в трусах был, — зачем-то ляпнул я. — И смотрел на меня, как на второе пришествие, — продолжал Макс. — И после… Каждый раз чувствовал, как ты меня взглядом ешь… А сам с этим козлом покувыркаться успел. — Но ведь я… Я думал… Я не знал! Ты всегда смотрел, как на ребёнка! — Ребёночек вырос быстрее, чем я думал, — съязвил Макс. И я вдруг озверел. Словно взорвалось что-то в голове. Зарычал, затрясся, как в припадке, бросился к Максу, целясь кулаком в нос, но тот оказался проворнее, и перехватил. — Ну тише, тише… Я знаю, что тоже виноват. Из-за меня ты в этой дыре сидишь. Я думал, как твоего отца подготовить, да не успел. А в тот день психанул здорово, когда вас вместе на улице увидел. Подло, знаю. Поступил, как ревнивая баба. — А мне плевать! — орал я, брыкаясь и лягаясь. — Ждал он! А я больше не жду, понял? Мне на тебя наплевать! Мне на всех наплевать! Ненавижу тебя, ненавижу! Убирайся! Макс сжал так крепко, что дыхание из лёгких выбил, и держал, пока я не обессилел. — Я не уйду. И тебя здесь не оставлю. — Да что ты говоришь! Всё решил, да? — Я давно всё решил, и если бы не этот упырь, Мишенька твой… Всё-всё, не будем больше о грустном. Скажи, что согласен. Что переедешь ко мне. Родителей твоих я беру на себя. Они, кстати, здорово переживают — папа твой сказал, что перегнул. Не звонил, потому что гордый. И ты такой же. Ну же, Дань, не молчи. Волосы упали мне на глаза, закрывая от Макса. Держа меня одной рукой, второй он отвёл прядь волос и рыкнул. — Ну же… Скажи — да, чёрт тебя дери! Я не уйду, пока не скажешь! — Отпусти меня, — попросил я, но он только крепче сжал. — Как так-то? Ты и я… Ты всё это время… а я думал… — Это мы потом обсудим, — перебил он. — Скажешь ты или нет? Или, честное слово, свяжу и силком увезу! Я и говорить не мог, только смотрел неверяще. Лицо у Макса напряжённое, и на нём большими буквами написано: «Не выпущу, и не надейся». И мне осталось лишь дух перевести. И кивнуть.