Я всё знаю

Он стоял на пороге чужого дома. Стоял и боялся позвонить в дверь, зная, что его не просто не ждут там. Его ещё и с большой вероятностью будут не рады видеть. Стоял и капал себе под ноги каплями осеннего дождя, того самого, что на улице без зонта пропитал все его волосы, несмотря на капюшон толстовки, и длинную чёлку, свешивающуюся на глаза. Он месяц не мог найти в себе храбрость дойти до этого дома и до этой квартиры. Он дал себе времени ровно месяц, но месяц кончился. Просто больше он бы не смог откладывать этот побег от самого себя. Звонок за дверью стал столь непривычным, что Линькай поёжился и передёрнул плечами. Он уже не знал, что сказать, не знал, зачем пришел и чего он хочет. Прошёл месяц, но Линькай так и не нашёл ответы на вопросы, как и не был не готов снова получить под дых. Прошлый раз ещё был свеж в памяти. Когда дверь открылась, на него смотрело две пары глаз: одна — со знакомой усталостью и досадой, вторая незнакомая — с сочувствием и толикой тревоги. Казалось, парень за спиной Синцзе всё понял за секунду. Оставил их наедине на пороге квартиры, смотался вглубь комнаты и вернулся в коридор уже с наплечной сумкой, оставил на щеке Синцзе недвусмысленный поцелуй, обулся и, подхватив зонт и толстовку, убрался из квартиры, обеспокоенно попрощавшись напоследок: — Позвони мне завтра. Парень исчез за створками лифта так же быстро, как глаза Синцзе стали полностью ледяными. Такими, какими он видел их весь предыдущий месяц, если ловил на себе взгляд Синцзе. И хоть он отошёл вбок, чтобы дать Линькаю войти и закрыть за ним дверь, Линькай чувствовал, что он абсолютно нежеланный гость. Ещё и хороший вечер ему испортил свободный своими потугами на поговорить об очень непозитивном. О них. — Ну проходи, — с нажимом. Линькай неловко протиснулся в довольно свободный проход, словно находился в битком набитом автобусе в час-пик. Не хотелось лишний раз испытывать на себе гнев и осуждение. Да и вообще, он бы сбежал, будь у него такая возможность, потому что решимости не осталось ни на грамм. Чёртов трус… Хлопок двери заставил едва заметно вздрогнуть — напряжение в воздухе возрастало с каждой секундой. — Разувайся давай, я тебя не выгоняю, хотя о радушном приёме речь и не идёт — ты мне вечер испортил, как-никак. Мог бы предупредить, — ткнул его в грудь пальцем Синцзе и развернулся, чтоб пойти на кухню. — Я так уже пробовал не раз — ты избегаешь плановых встреч любыми путями... — негромко поделился наблюдениями Линькай. — Именно поэтому пора было давно уяснить себе, что я не рад тебя видеть. И слышать тоже, — выглянул из-за угла Синцзе. — Вот вообще ни капли желания, знаешь. Прям как у тебя год назад, — и скрылся обратно. Линькай прикусил язык, чтоб в запале не ляпнуть чего-нибудь в ответ не подумав — с Синцзе станется выпнуть его взашей из квартиры в два счёта, если ему что-то не понравится. А ему многое не понравится в их разговоре — в этом Линькай не сомневался. В конце концов, не просто так они бегали друг от друга столько времени. Синцзе заваривал чай, когда он пришёл на кухню и сел за стол-остров, отделяющий кухню от гостиной. Решил, что лучше неловко сесть самому, даже если не приглашали, чем напрашиваться на раздражённое приглашение. И сделал, наверное, правильно, потому что Синцзе хотя бы ни слова не сказал, пока ставил чашки на стол, а это уже прогресс. Молчание было куда лучше неприкрытого яда. Линькай шмыгнул носом и попытался по привычке рукавом прижаться к носу, но вся толстовка напрочь промокла, и Синцзе увидел этот обречённый взгляд, молча встал и ушёл в спальню, после чего принёс футболку и свитер, водрузил на соседний стул и сухо произнёс: — Переоденься — заболеешь. Ещё и пачку носовых платков перед ним положил — вот уж аттракцион невиданной щедрости. Линькай едва уши в горловину свитера не спрятал, обхватив ладонями нагревшуюся от чая чашку — так тепло сразу стало. И тепло даже не от свитера — Синцзе всё ещё заботился о нём, даже если готов был катить на него бочку до последнего. — Я сам себя ненавижу, — вдруг совершенно не с того начал Линькай, и по замершей кружке в руках Синцзе можно было предположить, что он тоже не на такое начало надеялся. — Поэтому понимаю твои чувства. Понимаю, что я... — Нет, не понимаешь, — покачал головой Синцзе. — Ты был с ними без меня полтора года, а без них и без меня всего месяц. Думаю, разница в числах должна быть убедительной? Хотя, наверно, вряд ли — ты себя те полтора года одиноким не считал ни разу. Покинутым, преданным, м? Тебе казалось так всего месяц. А мне все те полтора года. Почти всё это время. — Но сначала... — попытался оправдаться Линькай. — Сначала я дал тебе время побыть в обществе исключительно новых людей, но ты не вернулся обратно — ты привык быть там, с ними. А теперь ты понял... Понял ли? Линькай прикрыл глаза и вдохнул аромат чая, только вместо него в лёгкие ворвался снова запах Синцзе, которым пропахли даже свежие вещи. Это было безумием — мечтать о том, чтобы наладить отношения с тем, кто этого не хочет. Да ещё и старательно пытается наладить свою личную жизнь с другими. — Давно у тебя с этим парнем?.. Линькай не знал, насколько тщательно, но узнать хотелось, несмотря на все приличия. — А ты думаешь, у тебя есть какое-то право сейчас? Это не твоё дело. Линькай поставил кружку на стол и закрыл ладонями лицо. — Господи... — Мы ни к чему не придём, Сяо, — с горечью произнёс Синцзе. — Поэтому я всё время избегаю тебя. Потому что я наперёд знаю всё, что ты скажешь. Я знал, что ты в конце концов осознаешь, что произошло. Но я не жертвенник, даже при таком раскладе сидеть и ждать, когда до тебя дойдёт, кого ты отодвинул на второй или на третий план. Я не тот, кто примет тебя с распростёртыми объятиями всегда, у меня тоже есть гордость. — Мы можем хотя бы снова стать друзьями?.. Линькай терял последние надежды хоть на какое-то разрешение повисшего между ними конфликта — Синцзе стоял не просто танком, он стоял намертво. — Ты совсем дурак и не лечишься? — взвинтился Синцзе. — Ты вовсе меня не слышишь. Ты сам влез в мою постель, будучи моим другом. Но, кажется, для тебя всё это было игрой. Детсад, ей-богу... Знаешь, вот сейчас мне хочется выставить тебя за дверь. — Я сам уйду, не утруждайся, — огрызнулся Линькай, понимая, что уже не сможет заставить Синцзе пересмотреть своё мнение, и сполз с высокого стула. — Спасибо за чай и хотя бы попытку поговорить нормально. Лучше уж так, чем бесконечно бегать друг от друга. Но я не виноват, что ты закрылся в своём тесном коробке из обиды и даже не хочешь понять, что я действительно раскаиваюсь. Линькай направился к прихожей, но дойти до коврика со своими мокрыми кроссовками не успел — в секунду сильные руки развернули его и пригвоздили к стене. В голове гулом отдался удар, а перед лицом возникла пара требовательных глаз с огоньком ярости, плясавшим внутри. Ни к чему хорошему это априори не могло привести. — Повтори, — почти гортанным рыком. Линькай устало вздохнул и прикрыл веки. — Ты сейчас тешишь своё самолюбие. Чтобы я разостлался перед тобой, а потом можно и ноги вытирать. Ну или тебе просто так удобнее — с глубокой обидой. Скажи ещё, что это не так? Как девчонка себе цену набиваешь... — Сяо... — предупреждающе. — Вот это тот белокожий Хуба, которого я знаю, — улыбнулся уголком губ Линькай. — Прекращай, а? Давай поговорим нормально? Ты можешь меня хоть отпинать в процессе. — За Хубу — обязательно, — сверкнул глазами Синцзе, стоя всё ещё на расстоянии вытянутой руки. Линькаю стоило только решиться. Снова решиться сделать шаг на встречу. Тёплые руки обняли его в ответ, стоило лишь броситься на шею. Синцзе сдался, сжимая его так крепко, что, казалось, рёбра хрустнут. — Мелкая пакость... — Я никогда больше тебя не брошу. — Это мы ещё посмотрим после того, как я тебя отпинаю, — усмехнулся Синцзе, прихватив зубами кожу в сгибе шеи под широким воротом свитера и оставив там поцелуй. Стена была завоёвана снова. И даже если Линькай не хотел злить Синцзе, зная, что ему точно прилетит за подначивания, это того стоило. — Всё что угодно, Мой Господин, я сильно провинился, — расплылся в улыбке Линькай.

Fin.