When I was a boy my mother often said to me, “Get married, son, and see how happy you will be.” I have looked all over, but no girlie can I find, who seems to be just like the little girl I have in mind; I will have to look around until the right one I have found. Eddie Gluskin singing «I Want a Girl»
Утро, а вернее, то, что Гэвин мог назвать «утром», находясь в этой комнате без окон, где горели тусклые электрические лампы, принесло ему небольшое облегчение. Сон его освежил. Он действительно чувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим, хотя, как это вообще могло получиться в таком месте, он не понимал. Он всё ещё был в Маунт-Мэссив. И всё ещё был в заложниках у маньяка, который принял его за женщину. Всё плохо, плохо… хуже некуда! Гэвин нервно потёр лицо, вспомнив все те кошмары, которые он увидел после прибытия в лечебницу. Глаза всё ещё болели — хотелось их промыть водой, но где взять воду?.. Господи, ему нужно пить, есть, поддерживать силы хоть как-то, чтобы иметь возможность вырваться. Да, совсем ничтожную возможность, ведь он видел, что это место делает с людьми, но нельзя терять надежду. Он должен выжить, должен рассказать о том, что здесь происходит. Это место должно быть уничтожено! Тут в памяти резко всплыли слова, которые говорил ему Ричард. Маньяк знает, где выход! Искать путь к свободе самому — плохая идея. Лечебница переполнена опасными психами, с которыми он может не совладать. Они феноменально сильные и совсем не боятся боли. И Ричард разозлится. Он же предупредил. Нужно быть с ним поласковей. — Поласковей, — вслух произнёс Гэвин, понимая, что это будет сложной задачей. Быть ласковым с Ричардом и не подпускать его слишком близко. Это всё для того, чтобы выжить. Он сможет. Он постарается, и Ричард защитит его от местных психов. Только бы уговорить его на побег. Придумать какую-то правдоподобную ложь. «Всегда гордился тем, что не умею лгать…» — невесело подумал Гэвин, вспоминая, как он не прошёл кастинг даже в школьный театр. Он был неспособен достоверно изобразить даже чёртово поющее дерево. А сейчас он должен был убедить маньяка, что влюблён в него по уши… Гэвин поднялся с постели, одёргивая подол смявшегося во время сна платья. Да… платье. Бежать из лечебницы в таком наряде — тоже идея не из лучших. Впрочем, как и все его идеи… Гэвин горько усмехнулся. Теперь каждый встречный местный «житель» не откажется познакомиться с такой красоткой. Господи, он всего лишь хотел помочь этим людям. А теперь ему самому нужна помощь. Помощь, которая не придёт. — Какой идиот, кроме меня, сунулся бы в такое место? Амбиции, интересный проект, исследования… Сумасшедший! Гэвин решил, что не стоит сидеть сложа руки, пока Ричарда нет рядом. Он обыскал комнату, надеясь найти хоть какие-то мужские вещи. Некоторые ящики были заперты. «От кого? Что там спрятано?» К его удивлению, платяной шкаф всё же раскрылся с противным скрипом, дохнув на Гэвина смешанным ароматом лёгкой затхлости, порошка и ещё чего-то трудноуловимого, но… приятного. Словно пахло какими-то сухими цветами. Есть! Рубашка Ричарда. Огромная, хорошо сшитая, выстиранная… Увидев застарелые пятна крови, которые никакая стирка уже не возьмёт, Гэвин вздрогнул. Рубашка чудовища, маньяка, убийцы, который мог его уничтожить на месте, но почему-то пощадил. Гэвин сжал ткань в пальцах, думая о том, где бы ему раздобыть и брюки. — Ты проснулась, любовь моя. Гэвина будто током ударило. Как?! Как этот великан мог двигаться настолько бесшумно? Его едва не парализовало от страха, который с новой силой поднялся в нём при звуке этого голоса за спиной. Обернуться. Нужно обернуться. Не стоять столбом, не молчать, не злить «жениха». На плечи тяжело легли руки Ричарда, подавляя, заставляя ещё сильнее неметь от страха. — Ты нашла мою рубашку? Зачем она тебе, милая? Голос был спокойным, но обострённые чувства Гэвина мгновенно и чутко уловили опасный металлический холодок и недоверие. Мозг отказывался выдавать хоть какие-то разумные варианты действий в этом безумном месте и совершенно безумной ситуации. Всё решил инстинкт, который жаждал только одного: «Жить! Выжить во что бы то ни стало!» Гэвин быстро прижал рубашку к лицу и, всхлипнув, ответил: — Я просну… проснулась, а тебя рядом не было. Мне стало страшно… так страшно, Ричард! Последняя фраза прозвучала чертовски убедительно. Ещё бы. Ведь она была чертовски правдивой! Гэвину было пиздец как страшно прямо сейчас, когда за спиной стоял Ричард. Пальцы на плечах Гэвина сжались. Где-то над ухом раздался голос Ричарда, от которого коленки подкашивались; он обжёг кожу Гэвина своим дыханием: — Ничего не бойся, Гэвин. Я никого к тебе не подпущу. Я уничтожу всех, кто хоть пальцем тебя тронет. Ты мне веришь? Он повернул Гэвина лицом к себе, придерживая за талию. — Ты веришь мне? — уже громче спросил он, и Гэвин вздрогнул всем телом. Вздрогнул от затаённой угрозы в этом низком голосе, который минуту назад был таким бархатным и убедительным. — Верю, Ри… чи. — Он не планировал называть «жениха» этим коротким ласковым именем, просто сил не хватило проговорить имя полностью, и на выдохе он смог выдавить из себя только этот короткий слог. — Как ты сказала? — Ричи? — испуганно и неуверенно повторил Гэвин. Неужели ему не понравилось и он… Но Ричард улыбнулся. Это была жуткая улыбка, но Гэвин смотрел очарованно. Удивительно, как Ричарду удалось сохранить такие великолепные белые зубы, обитая в этом месте? И лицо — лицо ведь действительно не выглядит таким уродливым и деформированным, как у остальных. Только россыпь красных бугристых волдырей с одной стороны лица, но и они не кажутся отвратительными. Сквозь искажённый облик и красные белки глаз проглядывало лицо того Ричарда, который когда-то переступил порог Маунт-Мэссив. Только вот вряд ли он сделал это по доброй воле. Гэвину вдруг непреодолимо захотелось прикоснуться к этому лицу. Именно к безобразной его стороне, а не к той, где кожа казалась мягкой на ощупь и не была испорчена «лечением». Он протянул руку и аккуратно положил ладонь на лицо этого чудовища. Ричард моргнул, словно не понимая, что происходит, и почти что прорычал имя «невесты»: — Гэвин… Гэвин… Милая. Он ткнулся носом в его шею, вдыхая запах тела. Дрожащий Гэвин заставил себя погладить его по голове, осторожно обнимая одной рукой. — Ричи… Он пытался придумать, что сказать, но мысли рассыпались яркими осколками и меркли во тьме. Его снова захлестнуло странное одурманивающее чувство близости, безопасности, и острое желание выведать, где находится выход из этого ада, отодвинулось куда-то в сторону. — Ричи, — повторил он, подставляя губы под поцелуй уже без всякого внутреннего сопротивления. Будто это было самым естественным поведением. Ричард был нежным. Он легко прикоснулся к губам Гэвина, будто тот был хрустальным, и, вглядываясь в запрокинутое лицо, сказал: — Какие у тебя прекрасные глаза, моя жемчужина. Он поцеловал его ещё настойчивее, углубляя поцелуй, действуя теперь не только губами, но и языком, прижимая к себе Гэвина, который казался рядом с этим гигантом совсем хрупким. Таким беззащитным. «Нет, нет, нет!» — кричал здравый смысл. Но его голос звучал всё глуше. Сердце стучало в ушах, и ничего ни видеть, ни слышать больше не хотелось. Наверное, это и было то, что случилось со всеми этими людьми. Безумие. Но кто мог знать, что безумие окажется таким… одуряюще жарким, сладким, головокружительным? Наверняка что-то в местной воде, еде и в воздухе. Яд, проникающий в рассудок, и сейчас Ричард делится с Гэвином этим ядом. Яд в его запахе, яд в его слюне, в его безумном взгляде, где серая радужка блестит, как серебряная монетка на алом-алом-алом… Голос Ричарда теперь слышался откуда-то издалека: — Гэвин… любимая… единственная… Короткое ощущение полёта и сильных рук, подхвативших его, как тряпичную, почти ничего не весящую куклу. Его мягко уложили на постель. Гэвин откинул безвольную голову назад, и украшение из роз — свадебный веночек, который он забыл снять, проснувшись утром, — с шелестом упало куда-то вниз. В шёпоте Ричарда всё больше смысла… смысла… смысла… «Бумажные розы в твоём венке не завянут, мы всегда будем вместе, любовь моя». Голова Ричарда опускается ниже и ниже, губы прижимаются сквозь ткань свадебного платья сначала к груди, потом к животу, и уже что-то холодит ноги… Ах да, это сквозняк, облизывающий обнажившуюся кожу прохладным языком, лаская Гэвина так же страстно, как и «жених». Руки Ричарда — большие, тёплые — бережно приподнимают подол платья. Так хорошо, приятно, так правильно. Гэвин стонет в забытьи и немного раздвигает ноги. Широкая ладонь скользит по голени, обхватывает всё ещё скрытое белой тканью колено и смело двигается по внутренней стороне бедра. — Ещё… ещё, Ричи… — застонал Гэвин, задыхаясь от истомы, от желания обхватить ногами бёдра Ричарда, почувствовать его в себе и качаться, качаться на безумных волнах, отдаваясь ему и выкрикивая его имя. Рука Ричарда болезненно, до синяков, сдавила бедро, и Гэвин удивлённо распахнул глаза, ошеломлённый этой неожиданной грубостью. Он увидел что-то очень странное. Какую-то дверь в перевёрнутый мир, узкой и блестящей вертикальной полоской вставшую перед глазами. В этом зазеркалье он увидел кровать, лежащее бледное и безвольное тело, всё в белом, а вторая фигура нависала над жертвой тёмной глыбой, будто хищный зверь над своей добычей. Казалось, ещё мгновение — и зверь перегрызёт беззащитное горло. «Это же я», — мелькнуло в голове у Гэвина, и дикий страх пронзил его, полоснув, словно бритвой, по нервам. Ричард сейчас обнаружит, что его «жемчужина» — это очередная бракованная невеста, которую следует «улучшить». И тогда нет спасения. Его будут пытать, а после убьют. И он будет гнить в горе трупов в своём белом платье, подаренном «женихом». Ричард задрал юбку выше. Ещё немного — и он обнаружил бы, что Гэвин совсем не похож на невесту-девственницу. Гэвин изо всех сил вцепился в его руки. — Нет, милый, нет! — запротестовал он, приходя в себя окончательно. — Почему нет? Ты же моя невеста. Голос снова стал угрожающим и подозрительным. Гэвин вспомнил свою сестру, которая, готовясь к свадьбе, извела своего жениха истериками и капризами, и подумал, что если уж у неё получилось такое провернуть, то у него и подавно получится. Нужно только представить. Представить, что ты невеста. Это просто роль. Ничего больше. — Я не хочу… до свадьбы, Ричи. Мы должны пожениться.❖
«Жених» действительно позаботился о Гэвине, как и обещал. Несмотря на своё сумасшествие, он хорошо понимал, что у его «любимой» есть потребности. После их разговора он вручил Гэвину новое чистое платье и отвёл строптивую «невесту» в санузел для персонала, который он открыл своим ключом. Ричарду не требовался свет, чтобы путешествовать по коридорам лечебницы, и Гэвину оставалось только держаться за него крепче. Ричард пощадил чувства «возлюбленной» и не стал заходить с ней в туалет. Это значило, что бежать отсюда не получится. Гэвину пришлось поторапливаться, чтобы не раздражать маньяка. Нужно было постоянно откликаться на его вопросы из-за двери. — Да, милый, всё хорошо. Нет, милый, мне ничего не нужно, — лепетал Гэвин, стягивая с себя окровавленное платье. Дико нервничая, он сходил в туалет, быстро ополоснулся, наполнив раковину относительно чистой водой. Натянув платье, сшитое из такой же больничной простыни, как и первое, он наконец взглянул на себя в зеркало. — Нужно выжить. Нужно найти отсюда выход, — тихо сказал он собственному испуганному отражению. От нервов или от голода ему показалось, что по зеркальной глади проходит лёгкая рябь, словно отражающая поверхность была жидкой, как ртуть. Лицо то искажалось, то темнело, то становилось невыносимо ярким, будто его подсветили серебряным светом прожектора. Гэвину пришлось зажмуриться; когда он открыл глаза, то отшатнулся. Из зеркала на него смотрело… Это существо было как две капли воды похоже на него! Только взгляд не был таким усталым и затравленным. Отражение всматривалось в Гэвина внимательными хищными голубыми глазами. Запавшие щёки и чёрные тени под глазами не портили его ничуть, скорее делали опасно красивым. И этот взгляд. Его выражение… Гипнотизирующее, приманивающее, заставляющее смотреть не отрываясь… Это было его лицо, но таким привлекательным Гэвин никогда в своей жизни не был. — Я тебе нравлюсь? — прошептал Гэвин из отражения. — Ты меня хочешь, Гэвин? Подойди ко мне, давай поцелуемся… — Отражение придвинулось ближе и приложило ладонь к стеклу, разделявшему их. Тёмные чувственные губы приоткрылись — от его почти осязаемого влажного дыхания стекло слегка запотевало. «Это галлюцинация… Просто галлюцинация, Гэвин». — Да, Гэвин, всего лишь галлюцинация, — подтвердило отражение, лаская свою шею и стягивая платье с плеча. Он был прекрасен. Если Ричард видел Гэвина таким, то никаких вопросов к нему не оставалось. — Один поцелуй, Гэвин… Я так тебя хочу… «Это что-то в воздухе… Они что-то здесь… распыляют?» — вспомнил свою вчерашнюю догадку Гэвин. Нельзя было это объяснить иначе. Здесь до сих пор чем-то отравляли воздух через систему вентиляции, или это излучение, сводящее с ума. Что угодно, только не реальность. Гэвин по ту сторону стекла ненастоящий. — Ты ненастоящий… — шёпотом сказал Гэвин, боясь, что его услышит Ричард. — Конечно, Гэвин. Именно поэтому ты со мной разговариваешь. Рука морока проехалась вверх по стеклу, оставляя влажный след. Вторая рука вновь прошлась по бледной шее и с треском разорвала ткань белого платья на плече. Гэвин почувствовал, как его собственное платье лопнуло по шву, и ахнул, хватаясь за плечо, на котором резко заалели следы от ногтей. Он даже не успел крикнуть, когда отражение метнулось в его сторону, разбрызгивая вокруг себя острые зеркальные осколки, и за секунду до того, как погас свет, Гэвин увидел собственное лицо напротив и почувствовал холодные цепкие пальцы на своих плечах. — Мой! — простонала галлюцинация и впилась в него жаркими сухими губами. Ему показалось, что этот поцелуй высосал из него всю жизнь: воздух из лёгких, кровь из жил. Ноги подкосились, и он упал на колени, чувствуя во рту и на губах такое жжение, какое бывает только от кайенского перца или кислоты. Этот поток огненной боли скатился клубком по пищеводу и растёкся внутри него, разветвившись на сотни, тысячи мелких сосудов, наполненных кипящей лавой. Гэвин рухнул набок, корчась от невыносимой, разъедающей нутро муки. Звать на помощь не получалось. Безмолвный крик «Отпусти меня!» превратился в мольбу «Помоги мне, помоги, Ричард!». Мокрый кафель пола холодил щёку, прижавшуюся к нему; по лицу стекали крупные капли пота, а по телу проходили судороги. Всё реже, и реже, и реже… Где-то внутри головы раздался знакомо-незнакомый голос: — Ты мой…❖
— Тебе просто показалось, моя жемчужина. Ты испугалась темноты? Гэвин едва смог выдавить из себя ответ, всё ещё клацая зубами. Его трясло от этой чертовщины. От неожиданно осязаемых галлюцинаций. От лопнувшей лампочки и от зеркала, которое треснуло само по себе. Само по себе, если только эта тварь не была настоящей. Как объяснить увиденное сумасшедшему, он не понимал. Может, для Ричарда вообще в порядке вещей общаться со своим отражением в зеркале? — Я приготовлю для тебя завтрак — ты такая бледная. — Только после этих слов Гэвин вспомнил, что действительно не ел уже очень давно. Он опасался, как бы Ричард не заставил его есть мясо убитых пациентов и запивать их кровью, утверждая, что это нежнейшая телятина и красное вино из долины Луары. Но всё оказалось значительно проще. «Жених», по-видимому, имел доступ к кладовым, которые должны были обеспечивать пищей всю лечебницу от пациентов до высшего руководства. И завтрак, который он подал своей «невесте», оказался просто королевским в нынешних обстоятельствах. Стараясь не думать о том, что где-то совсем рядом, — быть может, прямо за этой бетонной стеной — лежат изуродованные разлагающиеся тела, Гэвин съел сублимированный омлет с сыром и грибами, выпил чашку чёрного кофе с нежным бисквитом. Еда здесь нужна была просто для выживания, но этот приём пищи в адской лечебнице Маунт-Мэссив был почти приятным. Пока Гэвин заставлял себя тщательно пережёвывать каждый кусок, Ричард прямо на нём зашил разорванный рукав платья, необычайно ловко орудуя иголкой. — Теперь ты готова, — сообщил он, с гордостью осмотрев Гэвина. — К чему, Ричи? — К нашей свадьбе. — Он снова украсил голову Гэвина веночком из бледных бумажных роз.❖
Гэвин пришёл в себя от запаха остывшей несвежей крови. Навязчивого, лезущего в ноздри, металлического, смешанного с удушающим ароматом разложения, ещё терпимым, но уже совершенно явственным. Рядом смерть, смерть, СМЕРТЬ! Сердце суетливо задёргалось в груди, подгоняя хозяина. Быстрее, выбраться, бежать, спрятаться, переждать. Гэвин попробовал встать, хотя тело было непослушным, вялым, как в ночном кошмаре. Он не понял, почему не может пошевелиться. Попытался поднять руку. Никак. Что-то намертво сковывало движения, и это была не просто слабость в руках и ногах. Гэвин с трудом приоткрыл глаза, пытаясь рассмотреть хоть что-то, но яркий свет люминесцентных ламп резал глаза, и он едва мог разобрать, где находится. — Ты проснулась. Услышав голос Ричарда, Гэвин дёрнулся в путах, потому что мгновенно всё осознал. Где он и зачем он здесь. Ещё одна попытка встать — и нога отдалась резкой болью в лодыжке. Гэвин застонал. Память услужливо нарисовала галерею страшных движущихся картинок. — Ты обманула меня, Гэвин, ты меня обманула. Да, ещё как обманул. Всё было как во сне. Только краткие периоды бодрствования, во время которых Гэвина терзали страх, воспоминания и острое желание выбраться. Туда, за толстые мутные стёкла, забранные решётками, в густой и влажный мрак сентябрьской ночи. Пробираться вслепую сквозь заросли, найти грунтовую дорогу, которая ведёт прочь от Маунт-Мэссив. Бегом, ползком, как угодно. Выбраться! Ведь где-то есть жизнь, воздух, не пропитанный вонью разложения, мирная тишина, не разрываемая стонами, предсмертными воплями или жуткими шепотками в непроглядной тени. Где-то есть солнце. Нормальные люди. Свобода… И эта камера, которую «жених» ему вернул, была надеждой на побег. — Ричи, пожалуйста… — еле смог прошептать он, вспоминая, как выскользнул из их убежища, как прятался от Ричарда, звавшего его сперва нежно и ласково, потом угрожающе — таким голосом, от которого Гэвин, нервным комочком сжавшийся в укромном уголке, подрагивал и смертельно боялся себя выдать, зарыдав в голос от ужаса. Ричард склонился над ним. Какое жестокое и непроницаемое лицо. Тяжёлая рука легла на пах Гэвина… Ну конечно! Он всё понял; когда Гэвин, запутавшийся в своей длинной юбке, покатился кубарем с лестницы и отключился, Ричард обследовал свою «невесту». Гэвин больше не его милая «жемчужина». Он фальшивка, урод, ошибка природы. Ричард больше его не отпустит, ни за что не отпустит. Сейчас он порежет Гэвина, как свинью, заставит кричать на всю больницу от невыносимой боли. О да… Гэвин так боится боли: он будет кричать так, как до него никто не кричал. Ричард его медленно кастрирует, методично искромсает пах и только потом добьёт. Он подвесит его к потолку на верёвке — как тех, что были до него. И он будет висеть там вечно, пока не сгниёт его верёвка, не рухнут перекрытия или пока не рассыплются в прах хрящи между его позвонками. Нет выхода, только мучения и смерть. В Маунт-Мэссив не бывает по-другому. — Ричи, умоляю… — Язык еле шевелился, но Ричард кивнул, давая понять, что слышит. Улыбнулся как всегда ослепительно и диковато. — Успокойся, Гэвин. Я сделаю тебя лучше. Ты лгунья, Гэвин, но ты мне нужна. Я всё исправлю… — пообещал Ричард, и скальпель в его руке блеснул ослепительно, отражая свет лампы. — Ричи! Ричи! Только несколько слов, послушай! Это был крик самого глубокого и безнадёжного отчаяния, и Гэвин не ждал, что маньяк остановится, но рука Ричарда медленно опустилась. Свет на бритвенно-остром лезвии на время погас. О, как Ричард добр к Гэвину… Как добр. Несколько секунд блаженной передышки. Несколько секунд форы, чтобы… Спастись? Нет, это было невозможно. Не вырваться, не обмануть, не избежать того страшного, что сейчас случится. Можно только попытаться умолять о милосердии. Только не страдать! Гэвин, панически боявшийся боли, залепетал, чувствуя, как на глазах выступают слёзы: — Милый, ты же знаешь, что меня это убьёт. Так убей сразу, не нужно меня мучить… Убей, Ричи, пожалуйста… Ударь в шею… Гэвин закинул голову назад, покорно подставляя горло. Да, всего один удар скальпеля, один глубокий надрез — и смерть… Так лучше. Ему всё равно не выбраться. В мозгу ярко высвечивались чёткие формулировки, которые он откуда-то знал, когда-то читал, видел в криминальных сводках или сериалах. Знания из прошлой жизни. «Массивная кровопотеря от перерезания артерии, вызывающая обморок из-за недостатка питания мозга». «Гипоксия». «Смерть». Если Ричард перережет трахею, то Гэвин будет задыхаться, захлёбываться собственной кровью, которая хлынет фонтаном из сонной артерии. Две минуты — и его уже нельзя будет вернуть к жизни, нельзя будет истязать и причинить боль. Всё закончится. Он будет свободен. Гэвин невольно сглотнул вязкую слюну с привкусом крови, не пытаясь остановить непрерывно текущие слёзы. Смерть или мучительная смерть? Выбор был очевиден. Только бы Ричард согласился. Только бы был добр к Гэвину. Пальцы Ричарда сомкнулись на его шее — тесно, плотно, — так что Гэвин едва смог вдохнуть воздух. Он услышал свой собственный хрип и подумал, что Ричард мог бы его задушить, это лучше. Лучше, чем острый металл, взрезающий кожу, лучше, чем кровь, рассечённые мышцы, пробитая трахея. — Да… Ри… чи… продолжай… — сипло, едва выдавливая из себя эту просьбу вместе с остатками живительного кислорода, прошептал он. Пальцы сжались до боли, полностью останавливая доступ воздуха, и тут же отпустили. Ричард сжимал и отпускал горло Гэвина, будто хотел поиграться. Смотрел, как Гэвин невольно хватает воздух ртом, но терпит это издевательство покорно. Только слёзы бегут по щекам и голубые глаза страдальчески и удивлённо смотрят в потолок. — Ты не такая, как они, Гэвин, — задумчиво повторил Ричард. Гэвин не ответил ничего, полностью покорившись сумасшедшему, и не сразу услышал шорох ткани. Рука грубо пробралась под его изодранную грязную юбку. Испуганная мысль: «Зачем?!» — и снова перехваченное, словно петлёй виселицы, горло. Сознание мутилось, и только в моменты кратких проблесков Гэвин с отстранённым удивлением понимал, что теперь его тело будто живёт само по себе. Чей-то вздох, — кажется, его собственный. Сладкая, тягучая наполненность в паху. Это было сильное и однозначное ощущение. Это был мощный зуд желания, будто вся кровь от сердца и мозга прихлынула к члену, и рука Ричарда, которая легла на поднявшийся орган, сжалась, причиняя несильную боль, которая возбуждала ещё сильнее. Его рот сам бесконтрольно произнёс: — Я так тебя хочу, Ричи… Так хочу… Сделай это, пока не убил. Возьми меня. «Что я несу?» — высветилось в голове, но сразу рассыпалось от грубого внешнего воздействия. Больно! Снова боль в районе лодыжки — резкая, как молния, заставляющая вскрикнуть, но сразу же появилось ощущение свободы. Ричард снял ремень, который пристёгивал ноги и удерживал их в неподвижном состоянии. И Гэвин немного подтянул их, слегка сгибая, и развёл колени в стороны. Похотливо вильнул тазом и облизнулся. «Это не я. Не я! Что со мной?!» — Ты неправильная, Гэвин, этого… — Ричард сильнее сжал член Гэвина, — этого не должно быть у моей невесты. Но Гэвин только толкнулся вперёд, потираясь о крупную ладонь. Ричард откинул ткань юбки ещё выше, обнажая тело; он без каких-либо усилий разорвал трусы на Гэвине и изучающе уставился вниз. На возбуждённый член, потом на Гэвина, кусающего губу от нетерпения. — С ними было не так. Я тебе нравлюсь, Гэвин. Это не был вопрос. Это была констатация факта. У Гэвина ненормально, болезненно стояло от прикосновений маньяка-убийцы, который собирался его кастрировать и разделать прямо на этом столе. Так что определение «нравится» явно не описывало всей глубины этого сюрреалистичного пиздеца. «Так вот как сходят с ума? Совсем не страшно…» — подумал Гэвин, который действительно перестал чувствовать хоть что-то кроме горячечных волн возбуждения, от которых его потряхивало и тело пыталось оторваться от стола, податься навстречу желанному… Ричард поставил колено между разведённых бёдер «невесты», придвинулся ближе, так что Гэвин смог обхватить его ногами и, жалобно постанывая, потереться о Ричарда. Руки, по-прежнему скованные жёсткими кожаными браслетами, подёргивались, обдирая нежную кожу на запястьях. — Тише, милая. Ты такая нескромная. — Шершавая горячая ладонь уютно обхватила щёку, обласкала, пальцы прошлись по губам, подбородку, скользнули по острому кадыку, мягко обхватили гортань. Вторая рука под юбкой так же по-хозяйски стиснула член, и Гэвин радостно вздрогнул в этом двойном захвате. Смерть и наслаждение в одном миге. Ричард, который решался, колебался между тем, чтобы отпустить Гэвина или присвоить его таким, какой он есть. Несовершенным, неправильным. — Любить тебя или убить, милая? — спросил он серьёзно и двинул кулаком под белой юбкой. — А-а-ах-х… — Гэвин не успел набрать воздуха в лёгкие, и горло перехватило почти до хруста. — Что ты сказала, моя жемчужина? — Перед глазами россыпи огненных блёсток, осколки стекла в груди, пульсация в паху, сильная, неестественная. Нет воздуха, свет расплывается, мир растекается влажным, смазанным красочным пятном: белый, жёлтый, алый, чёрный… Острое, как раскалённая игла, наслаждение, прошивающее тело от макушки до пяток. Гэвин сильнее сжал ногами бёдра Ричарда, чтобы успеть схватить, зацепить краем ещё живого беснующегося сознания это чувство не сравнимого ни с чем экстаза. Ладонь Ричарда милостиво ускорила движения, лаская обмирающее тело, и в той точке, когда внутри черепа чёрным цветком распустила свои щупальца смерть, Гэвин выгнулся, разбрызгивая жемчужные капли по руке Ричарда и своему свадебному платью.❖
Страх ушёл. Он уже почти умер в руках Ричарда, но очнулся в «их» комнате живой, голый, вымытый, расслабленный… спокойный. Ничего не изменилось в этом месте. Те же скрипы, завывания, тот же неяркий электрический свет, тот же суховатый запах больничной простыни, в которую он уткнулся носом. Облупившаяся краска на металлической решётке кровати. Чьи-то ногти заскребли снаружи по двери. Гэвин перекинулся на спину, потянулся и зевнул. То, что вызывало ужас сутки назад, не трогало его совсем. Неторопливо он надел платье, висевшее на зеркале. На этот раз не белое. Чёрное из двусторонней ткани, которую Ричард мог раздобыть в лаборатории, где проводили фотосъёмку. Тёплое, плотное, почти роскошное по сравнению с предыдущими. Когда Ричард вошёл, Гэвин, не говоря ни слова, подал ему руку и пошёл за женихом. Он не спрашивал ничего, не размышлял. Это путешествие по тёмным коридорам, где — он точно это знал — все жуткие обитатели лечебницы прячутся в свои норы при виде Ричарда, было даже умиротворяющим. Слабое сопротивление сознания и личности прежнего Гэвина, который всё ещё прятался где-то внутри, отдалось неясной тревогой, когда они прошли в зал, приготовленный для церемонии. И слабо освещённый парой ламп. Если бы Гэвин был в ясном уме, то вид трупов под потолком — обезображенных, гниющих, наполняющих воздух липким запахом тления, который не разбавлял даже лёгкий сквозняк, — довёл бы его до тошноты, рвотных спазмов или обморока. Головы сумасшедших, занявших места для гостей, повернулись к ним. И это его тоже не взволновало. Что-то приятно убаюкивало его, погружало в мирную отрешённость, нежило в мягких объятиях. Шёпот не над ухом. А где-то внутри головы, заставляющий Гэвина повторять слова за собой. Слова для Ричарда перед пустым алтарём, в зале, наполненном трупами и безумцами. — Теперь ты моя, — сказал Ричард. — Да, Ричи, — покорно согласился Гэвин. Снова накатило сильное и непонятное возбуждение. Кто-то или что-то внутри него заставляло его чувствовать не так, как раньше, действовать не так, как раньше. Гэвин не стал ждать, пока Ричард прикажет ему, что делать. Не размышляя, он легко опустился на колени прямо перед алтарём. Встал на четвереньки и оглянулся на Ричарда. «Это будет сла-а-адко, так сла-адко...» — пообещал знакомый голос в его голове и жарким огнём схлынул из опустевшей головы вниз-вниз-вниз, перетекая из позвонка в позвонок, подчиняя себе, охватывая почти обжигающим теплом низ живота. «Это просто роль, потерпеть, нужно потерпеть», — пробилась сквозь плотный слой тумана мысль. Мысль о том, как его сейчас изнасилуют прямо здесь. Но электрическая щекотка вновь прошлась по нервам, когда Ричард грубо задрал подол платья, вставая на колени прямо за Гэвином. Спина сама собой изогнулась, Гэвин прижал обнажившиеся ягодицы к грубой ткани брюк Ричарда. Он потёрся о него, чувствуя твёрдое, но, почему-то уже совсем не страшное, и, нетерпеливо приоткрыв рот, он почувствовал, как его наполняет слюна, словно он был дьявольски голодным, а перед ним был накрыт роскошный стол. «Сладко…» — напомнила сущность, и Гэвин верил, вспоминая убийственный оргазм на пыточном столе. Быть может, он и умер прямо там? А церемония — лишь плод его фантазии, длинная предсмертная галлюцинация души, несущейся в ад? Жадные пальцы Ричарда сминают кожу, раздвигают ягодицы, и длинная струйка слюны из его рта капает прямо между ними. Он растирает её, продавливая пальцами открывшуюся промежность, и снова стискивает ягодицы, перед тем как отпустить Гэвина ненадолго. Ровно на несколько коротких секунд, чтобы расстегнуть брюки. От его члена между ягодиц тепло, хочется больше касаний, больше обнажённого тела, но некогда… Быстрее, быстрее! — Поцелуй, — приказывает Ричард, и Гэвин послушно перекинулся назад, поворачивая голову, чтобы подставить жадный голодный рот чудовищу, убийце, хозяину его жизни и тела. Его слюна — это яд. Яд сумасшествия. Яд на слизистой. Он всасывается в кровь. Впитывается в кости. Поселяется в клетках печени, в сердце, в мозгу. Ричард отравил его. Его поцелуи нежные, долгие, ядовитые. Он сам остановил это, хватаясь за свой член, требующий внимания, ласки, стимуляции. Выгибая позвоночник, примеряясь к крупной головке Ричарда, чтобы помочь ему с проникновением. «Ему будет тесно и сладко, нам всем будет сладко». — Тебе будет хорошо, — пообещал Гэвин вслух и сам толкнулся навстречу Ричарду; несколько движений — и тот перехватил инициативу. Тесно… да. Тесно. Больно! — Ах-х-х… — Ты моя, Гэвин, — подхватывая тело, пытающееся сорваться, высвободиться, прорычал Ричард и втолкнулся ещё глубже, глубже с каждым разом. Он скреплял их связь слюной, болью, безумием… Гэвин отпустил свой член и попытался оттолкнуть Ричарда, но тот повалил его на дощатый помост — в сухую, щекочущую ноздри пыль, придавил собой и вошёл полностью. Замер, давая Гэвину привыкнуть, и, когда он снова задвигался, это было сладким дурманящим внезапным чувством, которое резко возникло на месте жгучей боли. Не чувствуя сопротивления, Ричард приподнял невесту и прижался лицом между лопаток. Гэвин обвис в сильных руках, почти парализованный от резкой смены ощущений. Это существо внутри него. Теперь он точно знал, что это не иллюзия, не зрительная или слуховая галлюцинация. Оно жило внутри него. И оно жаждало. И, получая требуемое, оно платило наслаждением. Нужно было просто расслабиться, подчиниться и отдаться. Ричард двигался в нём уже свободнее, легче, и Гэвин даже успел уловить момент, когда Ричард остановился и снова закапала слюна, в которой сейчас уже почти не было необходимости, но Ричард размазал её по стволу и снова толкнулся. Это быстрое скольжение крупного пениса внутри было ошеломительно приятно. Ничто бы с этим не сравнилось: его будто пробивало предоргазменной длинной судорогой, а пик казался близким и недостижимым одновременно. Будто Гэвину предстояло вечно восхитительно страдать так, что ноги разъезжались всё шире, а тело обвисало, сотрясаемое только мощными и быстрыми толчками. Гэвин попытался сжаться, чтобы член входил плотнее, и Ричард зарычал в ответ, не желая такой активной стимуляции. — Гэвин! И Гэвин сразу расслабился, желая продолжения ровно до того момента, когда он сможет кончить вместе с Ричардом и тем, что жило внутри него, обвивалось тугим и плотным кольцом вокруг желанного куска плоти, не давая навредить Гэвину. И, подтверждая своё желание, сущность прошелестела: «Вместе, Гэвин, вместе, мы теперь семья…» Гэвин оторвался от Ричарда и упал вперёд, упираясь локтями о настил, и сам дико, жадно, быстро стал подаваться назад, насаживаясь, вонзая в себя твёрдый упругий орган, который в обычном состоянии его бы мучил, а не вводил в экстаз. «Ещё! Сильнее!» — Сильнее, — вскрикнул Гэвин вслед за голосом. И забился в конвульсии, лихорадочно сжимаясь, не выпуская Ричарда из себя и чувствуя, как внутрь него хлынуло горячее, обволакивающее тепло. Тяжёлые руки опустились на плечи, прошлись по содрогающейся спине, обняли за талию. Ещё несколько фрикций всё ещё напряжённого члена внутри, как будто попытка обласкать из последних сил, продолжить эту любовную схватку на глазах у напряжённо и неподвижно наблюдающих сумасшедших. Ричард помог подняться и прижал к себе, потому что Гэвина покачивало и он едва мог стоять на ногах. Тонкая струйка потекла по внутренней стороне бедра, и он пробрался ослабевшей рукой под юбку. Испуганный Гэвин внутри него взметнулся и на время занял всё сознание, до этого момента укрытое узорным покровом ирреальности. «Кровь! Он меня изнасиловал!» — Но на испачканных пальцах не оказалось следов крови — только полупрозрачный след спермы, а тело безмятежно и блаженно ломило после мощного оргазма.❖
Он не знал, кто это, что это и почему оно было точь-в-точь похоже на него. Иногда оно появлялось в целых зеркалах и улыбалось чарующе, облизывало губы. Его губы. Оно облизывало свою ладонь, а влажный след появлялся на ладони Гэвина. Оно царапало свою обнажённую грудь, стискивая тёмный маленький сосок между пальцами, а мурашки шли по телу Гэвина. Оно осторожно трогало чувствительную головку члена, легко постукивая подушечкой пальца, а Гэвин стонал в ответ. Оно защищало Гэвина, оберегало, спасало. В мире теперь не было страха, сомнений, боли. Пока оно не отступало, оголодавшее, ослабленное, и не появлялся настоящий Гэвин, который с тоской и страхом понимал, что он всё ещё в тюрьме. Но стоило «накормить» сущность, как всё менялось к лучшему. Гэвин теперь слышал, видел, осязал совсем иначе. Запахи из отвратительных стали… информативными. Тьма, стоявшая стеной в залитых кровью коридорах, переходах, на лестницах, была теперь не такой кромешной. Он чётко видел очертания предметов и мог двигаться почти бесшумно, скользя в своём длинном платье мимо прислушивающихся сумасшедших, словно тень… Он непостижимым образом запоминал эти маршруты в чернильной густой темноте, но не торопился искать выход. Они не торопились. Стоило только Гэвину внутри рвануться наружу, чтобы попытаться открыть очередную заманчивую дверь, которая, как ему казалось, точно вела наружу, оно мягко уводило его, гипнотизируя и заклиная. И этим заклинанием было имя. «Ричи. Мы хотим быть с Ричи». — Да. Мы хотим быть с Ричи… — эхом повторял Гэвин, и его воспоминания о жизни на воле, и без того слишком смутные, вовсе пропадали, превращаясь в яркие, но смазанные картинки, которые почти не вызывали никаких эмоций. А Ричи… Ричи — это тепло, защита, покой. И он возвращался обратно, ловко обходя опасности и нигде не оступаясь. Он «знал», где на его пути встретятся провалы в полу, сколько ступенек на каждой лестнице и где тонкая доска может пошатнуться под ним. Вернувшись, Гэвин не нашёл Ричарда, который отпускал «свою жемчужину» прогуляться, обещая, что теперь её не тронут. Сам он уходил часто, и Гэвин никогда не спрашивал куда. Ему было не скучно вдвоём с тем, кто поселился где-то внутри него. Они встретились глазами, когда Гэвин посмотрел в своё отражение. Напольное зеркало в комнате Ричарда отражало его фигуру, затянутую в плотную чёрную ткань. «Слишком закрытое для такой красавицы», — шепнула тень, поселившаяся в его голове. Спорить с ней Гэвину давно не хотелось. Он взял со стола большие острые ножницы. И, защипнув пальцами ткань лифа, сделал надрез. Ему захотелось открыть грудь, так чтобы не приходилось снимать платье, когда ему… им захочется обласкать себя. Позади раздался тихий короткий очень неестественный смешок. Гэвин, успевший разрезать ткань так, чтобы обнажилась половина груди, обернулся на звук. На пороге стоял сумасшедший. Худой, длинный, похожий на гигантского лысого и бледного паука, потерявшего пару ног. Он хихикнул громче, приоткрывая перекошенный рот, и двинулся навстречу Гэвину. — Кра-си-вая… — пробулькал он, облизываясь чёрным распухшим языком, который едва помещался во рту. В несколько шагов, приволакивая одну ногу, он добрался до неподвижного Гэвина и ухватил его неожиданно сильными руками. Не встречая сопротивления, он грубо стиснул обнажённую грудь, вцепился клешнёй в горло и повалил Гэвина на пол. Скрюченная кисть руки бестолково заметалась возле паха сумасшедшего. Он пытался стащить с себя изодранные грязные больничные штаны в страшных бурых пятнах. Гэвин засмеялся в злобном предвкушении. Он кинулся на него… Эта грязная тварь, которая должна обходить его десятой дорогой, забыла, кто здесь главный? И кому Гэвин принадлежит? «Кто-то посмел кинуться на нас, Гэвин!» — прошипела сущность в голове. Гэвин вывернулся из-под безумной твари, пинком опрокинул её на спину, оседлал извивающееся тело, прижимая его к полу. Рука, сжимавшая портновские ножницы, взметнулась и опустилась вниз, пробивая горло хохочущего уродца. С усилием выдернув инструмент из плоти сумасшедшего, Гэвин услышал какое-то «клок-клок-клок», смешанное со спазматическим предсмертным смехом. Кровь, брызнувшая сначала ярким фонтаном, теперь мерными толчками выплёскивалась из горла и разливалась алой лужей с неровными краями вокруг обезображенной головы. «Мы голодны», — напомнила сущность. — Мы голодны… — повторил Гэвин, погружая пальцы в небольшую, но глубокую рану. Он облизнул горячий солёный сок, стекавший по его ладони… Не то. Это не утолит его голод… — Гэвин? — У нас гости, — сказал Гэвин бесшумно появившемуся Ричарду, указывая на тело, лежащее под ним. — Он навредил тебе? — угрожающе спросил Ричард, приподнимая Гэвина и прижимая к себе. — Нет. Гэвин высвободился и облизнул кровавые губы. У него сегодня не было секса. Ричард ушёл совсем рано, до того как он проснулся. Не поимел его сонного, расслабленного, голого. Оставил его голодать и тосковать по себе. Он знал, что теперь они связаны накрепко и Гэвин никуда от него не денется. Гэвин пытался накормить сущность самостоятельно. Нервные пальцы без устали ходили по стволу вверх-вниз; дважды он кончил, вспоминая Ричарда. Но ей этого было мало. Ричард пришёл вовремя. Лизнув его губы, Гэвин подался назад, показывая, как ласкает открывшийся под оторванным лоскутом ткани сосок. Жуткие глаза Ричарда блуждали по телу, которое льнуло к нему; красные, в сплошной сетке полопавшихся сосудов глаза вернулись к лицу, и он открыл рот, высовывая розовый длинный язык, который Гэвин немедленно накрыл своим ртом. Он оторвался ненадолго, чтобы, вылизав собственную ладонь, смочить её слюной. Он сам приставил пальцы Ричарда ко входу в нутро, которое горело, требовало и сокращалось, почуяв внутри себя чужеродный предмет. — Нам нужно уходить. Что-то изменилось; я боюсь за тебя, милая. Но Гэвин не слушал. Они не слушали. Ричард не смог долго сопротивляться, когда они заставили его лечь на постель, оседлали и насадились резко, глубоко, до самого корня. Они всё сделали сами, выжали, выпили досуха, впитали до капли. Благодарные, они склонились над Ричардом и, выцеловывая, оглаживая безобразную сторону его лица, шептали: — Такой сладкий, сильный, большой… Ричи, Ричи… — Нам нужно уходить, — повторил Ричард, и его слова прервал дикий вой, идущий словно из-под земли, но такой громкий и явственный, что Гэвин понял: слова «Что-то изменилось» не были обычным странным бредом. Он кое-как обулся и, держась за руку своего хозяина, защитника и любовника, понёсся сквозь чёрные коридоры, улавливая новые, незнакомые шумы, которые будоражили и снова оживляли чувство страха внутри него. Он крепко сжимал в руке окровавленные липкие ножницы, которые прихватил в последний момент, когда они покидали свой приют навечно.✂
Мир обретал прежние чёткие очертания. Холодный ночной воздух, яркие и холодные точки звёзд в небе, чёрные силуэты башен Маунт-Мэссив. В глотке саднило от такого количества чистого кислорода. Голова слегка кружилась, но они выбрались… Ричард отбился от психов, которые навалились на них толпой, закрыл собой Гэвина, вытащил его на руках наружу, и, только когда они добрели до ворот, он упал на землю. Пришлось оторвать болтающийся лоскут от платья и кое-как его перевязать. Зачем? Гэвину некогда было задаваться этим вопросом. Благодарность, нежелание оставаться одному возле этого жуткого места… Неважно. Ричард был ему всё ещё нужен. Его запах успокаивал. Оставалось только найти способ добраться до людей, до нормальных живых людей… — Господи, не может быть… — прошептал Гэвин, увидев перед воротами легковой автомобиль. Дёрнул дверную ручку и едва не зарыдал от счастья. Открыто! Его не интересовало, какой идиот приехал сюда на этой развалюхе и зачем. Он вернулся за Ричардом, который завалился набок и почти не отзывался на голос Гэвина. Подхватив его подмышки, Гэвин волоком протащил его до машины. Чтобы устроить сумасшедшего на заднем сиденье, Гэвину пришлось самому туда залезть и, подтягивая почти неподъёмное тело, уложить на сиденье. — И кто тут сумасшедший?.. — с невольным сарказмом спросил он, отдышавшись после этого тяжкого труда. С помощью ножниц он быстро и безжалостно разломал пластиковую крышку рулевой колонки. Почти на ощупь нашёл нужный пучок проводки и, с трудом вспоминая, как правильно с ними управляться, начал зачищать провода от изоляции. Спустя пятнадцать минут мучений и пару сильных ударов током автомобиль ожил. Гэвин медленно отъехал на пару сотен футов назад, не включая света фар. Нужно было развернуться там, где дорога немного расширялась, и валить… Но сначала он покурит — в бардачке как раз завалялась пачка «Лаки страйк» и полупустой коробок спичек. Пара глубоких, до головокружения, затяжек. Да уж. Он так гордился тем, что нашёл в себе силы бросить. Это казалось настоящим подвигом. Многое в жизни ему казалось очень важным. А сейчас? Что важно для него сейчас? Когда он, с перепаханной душой и телом, сидит здесь, совсем рядом со входом в ад земной? Что важно для Гэвина, выжившего там, где остальные умерли или скоро умрут? — Гэвин… Гэвин, где ты? — раздался хриплый и тоскующий голос с заднего сиденья. Гэвин вышвырнул окурок в темноту за окном и поднял стекло. В этом «наряде» с похабно обнажённой грудью становилось немного зябко, а переодеться пока было не во что. Он обернулся назад, проверил повязку. Влажная, но, кажется, кровотечение остановилось. Ричард, не открывая глаз, ухватился за его руку и стиснул так, что кости затрещали, но Гэвин даже не поморщился. Он подался назад и прижал пальцы к шее Ричарда. Пульс был спокойным и довольно хорошо прощупывался. Гэвин нащупал пальцами в темноте его губы: от этой горячей влажности во рту его пробило знакомой игольчатой судорогой предвкушения. Гэвин внутри него ещё спал, но скоро он проснётся и ему нужен будет Ричард. Им обоим нужен Ричард. — Я здесь, милый, — ответил он, пытаясь разглядеть лицо Ричарда, но видел только его крупный силуэт. — Мы здесь, милый, — отозвался голос с соседнего сиденья, и Гэвин отшатнулся, едва удержавшись от крика. — Тише, Гэвин. — Тёплые знакомые пальцы легли на его губы, раздвигая их. — Ричи устал, не нужно его будить, но я голоден. Я так голоден, милый… Он припал к губам Гэвина и поцеловал жарко, без предисловий проникая языком в рот, оглаживая шею. Легко перекинув ногу через колени Гэвина, оно… он сел сверху. — Поиграемся вдвоём, пока Ричи отдыхает? Ты покормишь меня, милый? — спросил он. — Да, милый… — не представляя, как это будет выглядеть и ощущаться, ответил Гэвин. Но целовать себя было приятно. Даже слишком. — Ты настоящий? — А ты? — спросил двойник в чёрном разорванном на груди платье. Они синхронно приложили ладони к обнажённой коже, перетирая между пальцами напряжённые соски; молча и страстно поцеловались. Сладко. Безумно. Жадно. Раскидав широкие полотнища чёрных юбок, они потёрлись друг о друга одинаковыми членами; сталкиваясь пальцами, они мяли, стискивали их, переходя от своего к чужому, — если здесь вообще было что-то чужое. Они делились слюной, втискивали пальцы друг в друга, взаимно проникая в тугие отверстия, стонали в рот друг другу. Сталкивались лбами, и, когда Гэвин, сидевший снизу, вошёл в Гэвина, который был сверху, он прижался лбом к длинной нежной шее. Придерживая Гэвина за талию, он посасывал его пальцы, долбившиеся в рот в такт движениям таза. — Мой сладкий… — прошептали две одинаковые пары губ, подаваясь навстречу друг другу перед тем, как закончить то, над чем они трудились. Гэвин застонал протяжно, уже не думая о том, разбудит ли он Ричарда, и откинулся назад, разбрызгивая сперму по сладострастно раздвинутым дрожащим бёдрам. Когда он открыл глаза, то Гэвина рядом не было. Зато было чувство покоя, удовлетворённости… счастья? Вытирая горячие капли с кожи, он размышлял о том, как и куда поедет. Домой? К семье? Но теперь вся его семья была здесь. Ничего. Скоро совсем рассветёт. Они доберутся до ближайшего городка, и там Гэвин придумает, что делать. — Где мы, Гэвин? — спросил Ричард, проснувшийся от тряски по старой грунтовке. — Мы на свободе, Ричи, — мягко ответил Гэвин. — Ты не уйдёшь? — Нет, Ричи, никогда не уйду, мы же семья, помнишь?