Настоящие чувства

Аоба был уверен, что Минк не обрадуется. А если и обрадуется, то, конечно же, сделает вид, что рассердился. С Минком вообще было сложно: Аоба редко когда мог угадать его чувства правильно. Кажется, у бабушки это получалось лучше, хотя она Минка в глаза не видела. Зато за глаза одобряла. Иногда у Аобы возникало страшное подозрение, что Минк и бабушка заключили тайный союз у него за спиной. Как им это удалось, Аоба понятия не имел: они по Койлу и то никогда не говорили. Минк отказывался, сколько бы Аоба ни предлагал, мотивируя это тем, что позор, дескать, говорить с почтенной женщиной, если незаконно сожительствуешь с ее внуком, не спросив на то высочайшего разрешения. Похоже, в племени Минка женщин очень уважали. А теперь еще эта одежда. Аоба не знал толком, как ее назвать. Платье? Туника?.. Он не был хорош в определении национальной одежды. Но туника, в любом случае, была красивая. Вышитая, с бахромой, легкая с виду и наверняка практичная. Аобе она сразу понравилась. Минку она понравилась гораздо больше. Он глазел на нее, как на призрак из прошлого, иногда кося глазами на Аобу с заметным недовольством. В конце концов Аоба решился спросить. — Платье, — признал Минк. — Похожие носили женщины моего клана. Только другой узор. Тут Минк почтительно замолчал и даже на Аобу больше не косился, но тот уже понял и так. Минк мог сколько угодно отрицать собственные желания, бежать от них, скрывать, пытаться отказаться; его гордость, в конечном итоге, оставалась с ним. Но было что-то еще, важное не менее, а то и более. Что-то… человеческое. Проклятое платье стоило целое состояние. Аобе пришлось поднапрячься; иногда он работал две смены подряд. Минку это все не нравилось. Прямо он не спрашивал, для чего Аоба так надрывается, — Минк вообще предпочитал ни о чем не спрашивать, а из него самого слова нужно было клещами вытягивать. Первые месяцы совместной жизни Минк тихо боялся, что Аоба смотается назад на Мидориджиму, но не решался в этом признаться; Аоба узнал о его страхе через полгода. Минк случайно обронил: «я думал, что ты вернешься домой» — и тут же замолчал, будто сказал нечто недопустимое. Аоба его вычислил. Да, поначалу понимать чувства Минка правильно получалось редко, но с каждым днем Аоба узнавал все больше. Он не стоял на месте; может, Аоба и не читал книги, как Минк, зато учился другим образом — наблюдал. Постепенно он научился угадывать, что означает молчание Минка или его хмыканье — до слов, опять же, редко доходило. Молчание Минка в то время, когда Аоба работал в две смены, было крайне неодобрительным. Нет, он не считал, что Аоба собирается вернуться в Японию. И во вранье не подозревал — касательно Аобы Минк был выше таких подозрений. Минк полагал, что Аоба сам все расскажет. Аоба решил: показать будет эффективнее. В один прекрасный вечер Минк наконец-то вернулся домой позже Аобы. Аоба встретил его нерешительной улыбкой; до этого он битых два часа подвязывал волосы так, как, судя по картинкам в книгах, подвязывали их женщины клана Минка. Прическа все время рассыпалась, Аоба нервничал и очень переживал, что в итоге порвет расшитую бисером и перьями ленту для волос, которую Минк ему подарил. С платьем было проще. Оно пришлось Аобе впору, будто как раз его все это время и дожидалось в одном из «национальных» магазинов. Еще бы, никто, кроме спятившего парня с синими волосами, на такую экзотику не позарился. Аоба до сих пор помнил, как на него смотрели продавщицы. Так или иначе, дело того стоило: вошедший в дом Минк потерял дар речи. Хотя это, конечно, было сомнительным критерием: Минк и без того редко говорил. Уставившись на Аобу как на прекрасное видение, Минк выронил ключи. Дверь он закрыл до того, как увидел Аобу, и то хорошо. Осень в горах была прохладной; если не закрыть дверь, по дому гуляли жуткие сквозняки. — Я тебя ждал, — пробормотал Аоба. Минк шагнул вперед. Судя по выражению его лица, он временно отбросил все ограничения. На мгновение Аоба засомневался: правильно ли он оценил свои силы? Справится ли ос напором Минка, который не будет себя контролировать?.. «Давно пора послать этот контроль к чертям. Пора бы уже доверять друг другу. Вообще, надо было его втихую связать и узнать о его самых заветных желаниях… а еще лучше — заковать, чтобы точно не вырвался». К сожалению, умные мысли всегда приходят задним числом. Поэтому Аобе ничего не оставалось, кроме как неуверенно улыбнуться еще раз и шагнуть к Минку в ответ. Он не боялся… ну, почти. *** Минк не обрадовался. Нет, сначала все было прекрасно. Аоба потянулся за поцелуем, Минк сгреб его в охапку, да так, что кости захрустели, потом начал целовать совершенно непристойным образом; они, вообще, не так часто целовались с языком. У Минка на родине это полагалось не то непристойным, не то ненужным, а Аоба стеснялся проявлять свои более чем богатые познания в вопросе: у него на родине к поцелуям, вообще-то, относились еще трепетнее. Это Нойз мог целовать кого ни попадя, не испытывая особых эмоций. Вообще, на Мидориджиме, как и во всей Японии, поцелуи считались чем-то очень личным, за чем непременно последовал бы секс. Поскольку юность у Аобы была бурной, целоваться он умел. Но демонстрировать это умение стеснялся. Сейчас ему, наконец, не нужно было стесняться. Платье послужило тем самым «волшебным ключом», который снял все запреты — и с Минка, и с самого Аобы. Была опасность, о которой Аоба предпочитал не задумываться — и, кажется, правильно делал. Судя по тому, что, сунув руку под платье, Минк сразу нашел ладонью его член, девушкой Аобу тут не считали. Платье было всего лишь атрибутом, позволяющим высвободить настоящие чувства. Раздеваться Минк не стал — они слишком торопились, да и платье пришлось просто приподнять; поскольку до кровати они так и не добрались, выбрав более экстремальный способ «у стенки», платье все время сползало и задевало возбужденный член Аобы. Каждый раз при этом он не мог удержаться от стона; чертово платье, Минк глубоко внутри, никакого контроля и суровых взглядов, никакого чувства вроде «я — провинившийся отличник у строгого директора»… с директором, впрочем, тоже можно, подумал Аоба где-то между толчками Минка в нем, а потом они то ли не устояли на ногах, то ли решили сменить стенку просто так, и случайно толкнули полку, к стенке прикрепленную. На полке стояли книги Минка; они посыпались вниз нехилым камнепадом, но Минк не мог выйти из Аобы, а у Аобы подгибались колени, и им обоим невероятно повезло, что ни одна из обвалившихся книг не приложила кого-то по башке. Немного отдышавшись, Минк наконец проявил свое недовольство. — Что это такое? — спросил он, обвиняюще тыча пальцем в платье. Аоба перевел на себя ленивый взгляд — он был выбит из колеи, давно у них не было такого сумасшедшего секса — и чуть не выругался. Платье было перепачкано спермой. И сперма, кстати, продолжала вытекать у Аобы из заднего прохода. Нужно было вытереться. — Это… так, — сказал Аоба неопределенно. — Это женское платье. Ты надел женское платье. — Не знал, что женская одежда… так на тебя воздействует, — соврал Аоба. На самом деле он понял с первого же взгляда. Тогда, в магазине. Потому и копил на это платье неизвестно сколько — чтобы теперь оно так постыдно окончило свой жизненный путь. Возможно, еще удастся отстирать, чтобы потом снова… — Когда она на тебе. Больше никогда, — сказал Минк, нахмурившись. — И еще. Тебе это пригодится. Он подобрал одну из книг, ткнул ее в руки Аобе и, пошатываясь, гордо удалился во двор. Не иначе как в озере пошел от стыда топиться… то есть, освежаться. Аоба решил воспользоваться случаем и принять ванну… но перед этим раскрыл книгу, оставленную ему Минком. «Как отстирать всевозможные пятна», — гласил подзаголовок. …О том, что платье даже близко не смахивало на те, которые носили женщины из клана Минка, Аоба узнал много позже.