Bon appétit

      Лучи заходящего солнца тускнели и ложились на грязный пол ржавым пятном, оповещая о том, что очередной день прошел здесь, в этом старом и пропахшем сыростью подвале. Сумрак подступал, как и пауки, которые выходили на ночную охоту — их паутина обволакивала чуть ли не каждый уголок. Вот одна жертва уже попала в плен липких нитей, а хищник, медленно ползущий к ней, уже готовил яд, который растворит ее внутренности.       Минхо нервно усмехнулся и отвел взгляд, чувствуя некое сострадание к бедному насекомому, угодившему в ловушку. Но еще большее сострадание он чувствовал к себе. Мужчина невольно ассоциировал себя с мухой — такой же скованный в путах, не в силах выбраться, и только ожидающий прихода хищника. Цепь на его ноге — паутина. Вот только ее так легко не разорвать. Надо же, как бывает в жизни. Обыденная рабочая поездка по пустой трассе из загорода в Сеул превращается в кошмар, стоит только немного отвлечься. Ливень — словно плотная водяная занавеса, не дает четко взглянуть на горизонт, а залитый асфальт вскруживет автомобиль в опасном танце. Мгновение — и машина тревожит влажную землю и оказывается среди хвойных деревьев, которые беспокойно пошатываются от ветра и встречи с металлом. В тот момент казалось, что хуже быть уже не может. Но появление незнакомца, протянувшего руку помощи, становится только началом кошмара.       В углу послышалось шевеление. На продавленном матрасе, покрытом пятнами неизвестного происхождения, с бока на бок перевернулся мальчишка. Укрытый каким-то старым и тонким пледом, он весь дрожал, и проступающий пот на его лбу был виден даже в затемненном помещении.       Его зовут Джисон. Это Минхо узнал, когда впервые очнулся здесь. Парнишка провел в подвале примерно месяца три, если не больше, до появления второго пленника. Желая стать айдолом, Джисон приехал в Сеул на прослушивание, будучи совсем молодым, не больше семнадцати лет, он даже прошел испытание и готовился стать трейни. Милое личико, отличный навык танцев, сильный голос — его мог ждать дебют в хорошей группе и, если повезет, мировая слава. Но похищение в темноте улицы на окраине города каким-то сталкером оборвало мечты. Теперь все это перечеркнуто, стиснуто толстой цепью на лодыжке. Это рассказал Джисон до того, как его лишили языка.       Хищник отрезал его прямо в подвале, имея при себе садовые ножницы и тазик. Кровь уже засохла, а в отрезанном гниющем органе копошились мухи. Посудину оставили рядом с матрасом юноши, словно сувенир на память.       Крики боли и собственных ругательств всплывали в памяти, когда Минхо видел съежившееся и стонущее от боли тело. Без лекарств и первой медицинской помощи рана заживала долго. Сырость и холод помещения усложняли ситуацию — дрожь в теле, холодный пот и сильный кашель продолжались несколько дней. Скорее всего, он не протянет долго.       А сколько протянет сам Минхо? С каждым заходом солнца надежда сгорала оранжевыми лучами, чернела, как сломанная и распухшая в аварии нога. Мужчина с сочувствием смотрел на Джисона, не имея возможности хоть как-то помочь, или прикоснуться и успокаивающе обнять.       Сверху послышался хлопок входной двери.       Он пришел.       Ли Тэмин — их паук, хищник, что сплел липкую паутину из тревоги и толстых стен.       Топот тяжелых ботинок, шум воды в раковине, гудение микроволновки — все это уже стало привычными звуками. За две недели пребывания здесь, Минхо запомнил порядок действий — сейчас включится телевизор, прибавится громкость, гулко повернется ключ в замочной скважине тяжелого подвесного замка подвала, включится тусклый свет, исходящий от одной единственной лампочки у дверного проема.       Все так и было.       Деревянная лестница заскрипела под весом вошедшего человека. Эти звуки были сродни обратному отсчету неизвестности и страха. Предугадать, что на этот раз сделает хищник, нельзя. Он словно довольствовался страданиями, развлекался и упивался своей возможностью причинить боль. Отрезанный язык — одно из развлечений. Другое — сломанные молотком пальцы ног Минхо. Морение голодом и удушения на фоне этого стало практически привычным делом, как бы странно это не звучало. Еще более странным была следующая за этими издевками забота — объятия, крепкие до боли, мытье теплой влажной тряпкой потных тел и увечий, успокаивающие слова, которые только еще больше внушали страх и беспокойство.       Молодой человек вошел с подносом в руках. В чашках — пресный ужин из риса и кимчи, первый за три дня.       Чаша с едой оказалась сначала у Джисона — ее чуть ли не швырнули на пол, так, что та еле устояла ровно, не рассыпав содержимое. Минхо посуду дали прямо в дрожащие от голода руки. Хищник словно старался лишний раз дотронуться до чужого тела — задевал своими тонкими и изящными, словно у пианиста, пальцами кожи Минхо, и каждый раз наклонялся к уху, шепча очередное «Bon appétit», и будто бы случайно касался губами.       Вот он снова садится на пол и, положив подбородок на согнутые колени, наблюдает за Минхо. Запоминает, как пленник ест: с каким выражением лица, как долго прожевывает жесткий кимчи, как слизывает прилипший к губам рис и как дрожат палочки в костлявых пальцах. Это повторяется из раза в раз. Хищиник смотрит так, будто трапеза Минхо — самый интересный сериал, который нельзя пропускать.       Сильный кашель рассек гнетущую тишину. Тэмин с раздражением перевел взгляд на Джисона. В глазах его мелькнул гнев, сразу же сменившийся на жалость.       — И что же мне с тобой делать, малыш? — отбрасывает мокрую челку и почти что нежно проводит пальцем по лбу юноши. — Не могу же я оставить тебя здесь умирать… Нет… Нет, нет! Надо что-то делать. Пойдем.       Джисона освобождают от цепи и помогают подняться на ноги. Тело его — сплошной скелет, обтянутый белой кожей, покрытый синяками и узорами тонких вен. Шорты свисают с бедер, ноги заплетаются и еле ступают по шершавому бетону, на лестнице его приходится нести практически на руках. Мальчишка оборачивается на Минхо, на глазах — слёзы, уже стекающие по щекам, губы что-то беззвучно шепчут.       «Прощай».       Входная дверь дома хлопнула. Мужчина впервые за это время громко заплакал, утопая в отчаянии и бессилии. Бога нет, но Минхо будет молиться хотя бы за спасение чужой души.

***

      Следующие сутки тянулись невыносимо долго. Спать в тишине было невозможно. Как и думать о том, что сделали с мальчишкой. Его убили быстро или оставили умирать на осенней лужайке, распотрошили на органы или закопали на заднем дворе? Нет, лучше не думать. Лучше надеяться на лучшее. Если это лучшее вообще есть.       Солнце уже давно село, а Тэмина все еще не было слышно. Минхо очень надеялся, что его каким-то образом поймали копы, а пленника скоро вызволят. Или что по великой случайности объявятся соседи, и он позовет на помощь. Если такие имеются, здесь, непонятно где.       Надежда на лучший исход испарились со звуком шагов. Тяжелых, громких и уверенных. Снова шум воды, микроволновки, телевизора. И снова человек стоит на лестнице, ведущей в ад, плесневелый и обжигающе холодный.       Хищник медленно входит. На его лице играла устрашающая улыбка, отражающая истинное счастье и звериный оскал одновременно. Горячая ладонь коснулась лица мужчины, пальцы пугающе нежно провели по щеке. Тэмин прильнул и обнял содрогающееся от плача тело.       — Тебе стоит поесть, милый. Больше суток без пищи плохо скажутся на твоем организме. Ты же не хочешь заболеть как малыш Джисон? — Тэмин зачерпнул ложкой рагу и влил в рот. — Молодец! Теперь, будь любезен, съешь все остальное... А после я отведу тебя в ванную. Стоит привести в порядок твои волосы и смыть всю грязь.       Глотая слезы, Минхо смиренно сидел и пытался впихнуть в себя пищу. Тэмин с маниакальной любовью наблюдал, не отводя глаз. Ему грело душу повиновение мужчины. Безумно приятно, когда ты любишь, а тебя слушаются. И плевать, если взаимности нет. Это не так уж важно. Важнее всего — забота и контроль, будто растишь ребенка, запуганного и сломленного. Таких гораздо проще воспитывать.       Тэмин заботливо забирает пустую тарелку из рук. Наклоняется, аккуратно целует Минхо в уголок губ. Теперь можно в полной мере позаботиться о нем, не отвлекаясь на постороннего.       Перед тем, как покинуть подвал и набрать горячую ванну для любимого, хищник оборачивается.       — Было вкусно, не так ли? Все таки из прошлых предметов обожания получаются прекрасные блюда.