Cold Love

      Спина, за ночь исполосованная так, что очередную простынь было проще выбросить, чем отстирать, горела огнем. Гэр ссутулилась, сидя на самом краешке кровати и вычищая под ногтями высохшую кровь. Еще один день и одна ночь в Скулдафне подошли к завершению. Всего их должно было пройти не больше пяти, прежде чем в Вайтране начали бы беспокоиться, а Телдрин Серо поставил всех на уши и бросил все силы на ее спасение из мнимой опасности. Мнимой, потому что настоящая опасность была в ней самой, окончательно сделавшей свой выбор перед тем, как совершить последний шаг у портала в Совнгард.       Гэрлиндвэн не верила в мир. Не любила людей. Не знала привязанности ни к кому, кроме мертвых. Зато она восхищалась драконами. И ценила восторг полета, подаренный Одавингом.

***

      Широкая мужская ладонь цепляется за густую прядь, наматывает волосы и еще крепче сжимается в кулаке. Алдуин, Предвестник Конца Мира, резко запрокидывает ее голову, кладя себе практически на плечо, пальцем растирает кровь, сочащуюся из ее носа.       — Красный тебе к лицу. Добавляет хрупкости и беззащитности. Мне нравится. Такая внешне никчемная, жалкая. Эти палки вместо крыльев, хрупкие кости. Так и хочется их сломать, услышать как они хрустят…       Гэр усмехается, едва опустив уголок рта.       — Тогда почему ты не убил меня там, в Совнгарде?       Она стояла так близко к пасти. Стоило лишь раз сомкнуть ту вокруг ее тела, и мир бы закончил свое существование для Гэрлиндвэн навсегда…       — Только смертные ломают красивые игрушки. Ты — подарок Бормаха. Нелепый, но дорогой.       Эльфийка поднимает избитые и изрезанные руки, гладит дракона по подбородку, проводит нежно по щекам, пальцы запускает ласково в черную гриву алдуиновых волос и с силой тянет на себя, ловит чужое дыхание ртом.       — Бормаха? Не Лорхана? — И, не давая ответить, зубами впивается в чужую нижнюю губу, глотая то немногое, что сочится из раны. Алдуин когти вгоняет в рваный след укуса на ее бедре, заставляя Линдвэн прерывисто задышать от боли и послушно его руке откинуться назад.       — Нет, — шипит почти нежно, — Потерянный Бог не настолько хорош, чтобы сотворить игрушку, не следующую его планам. Ты принесешь мне мир. Слишком много драконьей крови для слишком маленького смертного тела, VahDIN. Отец дал тебе голос слишком прекрасный для смертной. И Голос слишком сильный для кого-то, кроме истинного DOVah. Ты пойдешь за нами. И все снова преклонятся перед величием драконов…       — Да, ThURI… — отзывается покорно, руку кладет на запястье Первенца Акатоша.       Полумесяцы острых ногтей проводят от плеча вниз, на расцарапанную грудь, легко щекоча, и еще ниже, по новой раскрывая глубокий порез на обтянутых полупрозрачной кожей ребрах, сдирая корку крови и лимфы. Гэр выгибается следом, шипя от боли и удовлетворения.       Удовлетворения тем, что хоть что-то чувствует.       Ни один из ее немногочисленных любовников, бывших после Наарифина, не знал, что она — не лишенная привлекательности, но полностью выеденная изнутри собственными терзаниями и кошмарами, оболочка… Оболочка, не чувствующая ничего, не способная ни к одному из ощущений, кроме боли. И научившаяся получать все, чего не хватает, только от резкого удара по практически оголенным нервам…       Пальцы Алдуина крепко сжимаются на горле, то сильнее надавливая, с каждым мгновением отбирая драгоценный воздух по крохе, то ослабляя хватку, давая вздохнуть почти полной грудью, снова шепотом проклясть мир, отправляя его ко всем даэдрическим лордам разом. Пытающийся хотя бы казаться смертным дракон смеется тихо, ее же кровью, по локоть одевшей его руки в карминовые перчатки, пачкает белизну волос и губами касается виска.       Даже драугры, давно истлевшие в собственных гробницах и тем ужаснее, чем древнее, не так погано выглядят, как Последняя Драконорожденная, не способная убить даже себя, вызывающая жалости больше, чем желания ее уничтожить.       Барабан Рока слишком глуп, если поставил ее королевой в нынешней шахматной игре. Но краем уха можно услышать заливистый и истеричный хохот Князя Безумия…